Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции - Алексей Толпыго

Потому-то Бонапарт закрывал глаза на взяточничество своего министра, да и сам щедро ему платил. Так например, вскоре после 18 брюмера Бонапарт посоветовал (как говорится, настоятельно посоветовал) Талейрану приобрести какое-нибудь достаточно большое и элегантное имение – для того, чтобы иметь возможность принимать там иностранных послов и вообще нужных людей.

Естественно, Талейран не стал бы возражать, даже если бы совет не был столь настоятельным, вопрос упирался только в деньги. Случилось так, что при этой беседе присутствовал некий граф де Люсе, он предложил продать Валансе, но запросил высокую цену. Мгновенно сориентировавшись, Талейран заявил, что такая цена для него непосильна. Он рассчитал правильно: Первый консул обещал, что значительную часть суммы уплатит государство. Сделка состоялась, и Талейран сравнительно дешево получил замок и поместье в долине Луары площадью 20 тысяч гектаров. Доволен был и Первый консул: он щедро платил нужным ему людям, а Талейран был, бесспорно, очень нужным. А Валансе стало местом, где и министр, и глава государства часто принимали иностранных министров и правителей. Несколько позже, между 1808-м и 1814 годом, это поместье было «позолоченной клеткой» для семьи испанских Бурбонов: Наполеон (уже не Первый консул, но император), решив отобрать испанский трон для своего брата Жозефа, арестовал всю королевскую семью и поручил Талейрану содержать их у себя.

Но если в начале века Талейран был одним из первых и вернейших слуг Бонапарта, то через 10 лет все изменилось настолько, что «сейчас, – писал Наполеон своему брату Жозефу в феврале 1814 года, – это бесспорно самый большой враг нашего дома, который вот уже некоторое время покинуло счастье».

Сам Талейран в подобных случаях говаривал: «Предвидеть – не значит предать».

Первые два-три года правления Бонапарта – это сплошные удачи, победы и достижения. Современникам казалось почти чудом, как быстро при Бонапарте Франция «пришла в себя». Через полвека престарелый премьер-министр Моле (который в 1799 году был 18-летним юношей) признавался Токвилю: «Мне казалось, что все безнадежно развалилось. Я не представлял себе, чтобы хоть что-нибудь можно было поправить – и был поражен тем, как быстро [в течение конца 1799 и 1800 годов] восстановилась власть в стране». Все это Талейран, без сомнения, полностью одобрял. К концу 1802 года положение Франции полностью упрочилось как во внешней, так и во внутренней политике. Реалист Талейран полагал, что именно к этому следовало стремиться и на том остановиться: новые войны, новые завоевания Франции не нужны. А Бонапарт (теперь уже Наполеон) затевает все новые войны… «Штыками можно сделать очень много разных вещей, но сидеть на них крайне неудобно», – замечает Талейран.

Конечно, если говорить о Франции, то Наполеон Бонапарт сидел отнюдь не «на штыках». «Тайна управления, – говорил когда-то Мирабо, – в том, чтобы иметь на своей стороне общественное мнение». И Наполеон, несомненно, во Франции имел его.

Можно сказать, что 18 брюмера политическая элита Франции, в лице Сийеса, Талейрана и прочих участников заговора (их было видимо-невидимо) заключили с Бонапартом договор: он получает власть с тем, чтобы наконец навести в стране порядок и позволить грабителям 1792–1799 годов спокойно пользоваться награбленным в эти годы. И довольно долго обе стороны добросовестно исполняли этот, пусть нигде не записанный, но тем более надежный договор.

Но затем мало-помалу у некоторых представителей элиты зарождается ощущение, что Наполеон (уже не Бонапарт!), что называется, зарвался. Он стремился дать по короне каждому из своих многочисленных братьев, а зачем это Франции? Все новые войны ради территорий, которые все равно невозможно удержать, да и не нужно удерживать.

Поначалу сомнения Талейрана выражались только в легком ворчании, вроде того что «истинным благодетелем человечества был бы тот, кто привил бы Его Величеству немного лени». Но сомнения усиливаются. Во Франции император-завоеватель по-прежнему очень популярен, однако в завоеванной Европе он явно «сидит на штыках», и потому в фундаменте империи начинает раздаваться зловещий треск. Правда, слышат его только люди с очень хорошо развитым слухом – например, министр иностранных дел Талейран или министр полиции Жозеф Фуше.

Тогда-то (точнее, 20 декабря 1808 года) была разыграна многократно описанная сцена. В разгар приема в доме Талейрана появляется еще один гость – Фуше, который, как всем известно, терпеть не может Талейрана и пользуется взаимностью. Но, о чудо, Талейран тут же спешит навстречу гостю, приобнимает его за плечи, и два министра довольно долго бродят среди гостей, ведя, как видно, какой-то очень важный разговор.

«Когда кот объединяется с собакой, эта дружба явно направлена против повара», – комментирует это демонстративное объединение Стефан Цвейг в биографии Фуше. Примерно так же понял это и сам Наполеон. Вернувшись из Испании, он устроил страшный разнос Талейрану, осыпал его прямо-таки площадной бранью: «Вы – дерьмо в шелковых чулках» (Талейран, согласно легенде, в ответ на это лишь заметил: «Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан») – и уволил с поста министра.

Но Меттерних, который позже много лет был австрийским канцлером, а на рубеже 1800-х – 1810-х годов послом в Париже, комментировал союз Талейрана и Фуше несколько иначе: «Они оказались в положении пассажиров, которые видят рукоятку руля в руках сумасбродного кормчего, способного опрокинуть судно на рифы, отыскиваемые им без всякой необходимости, и готовы тогда взять в свои руки бразды правления…»

Талейран был азартным игроком – и не только в картах. В политике он тоже мог, взвесив все шансы, затеять самую рискованную игру, если нужно – ставя на карту и собственную голову. Во всяком случае, он сделал это как минимум дважды. Первый раз – поддержав Бонапарта 18 и особенно 19 брюмера, когда все висело на волоске. Второй раз – в конце первого десятилетия нового века, начав тайную войну против императора.

Исход этой войны, разумеется, зависел не от Талейрана. В 1812 году последняя авантюра Наполеона – поход в Россию – заканчивается полной катастрофой, в 1813 году всеевропейская коалиция от обороны переходит в наступление, и в апреле 1814 война заканчивается ее полной победой. Войска союзников занимают Париж; Наполеон отрекается от престола и по воле союзников становится «императором Эльбы»[55], а Талейран… Вот теперь его позиция, во главе временного правительства, становится решающей. И какую же позицию займет этот прожженный дипломат?

12

Талейран так богат оттого, что он продавал всех, кто его покупал.

За четверть века до этого, в 1789 году, депутат Учредительного собрания епископ Талейран имел несколько тайных встреч с лидером «твердолобых» реакционеров, братом короля графом д'Артуа. В тот момент он еще надеялся на сохранение старого режима, но, убедившись, что эти люди безнадежны, он (как сам напишет в мемуарах) решил «позаботиться о себе».

Талейран вроде бы окончательно связал свою судьбу с новым режимом: сбросил рясу, стал в ряды революционеров-конституционалистов. Позже, при Наполеоне, именно он, судя по всему, был главным его советчиком в гнусном деле расстрела герцога Энгиенского, что окончательно лишило его всяких возможностей для примирения с Бурбонами.

И тем не менее в первых числах апреля 1814 года именно Талейран не просто советует союзникам, он настаивает, почти требует: верните нам Бурбонов, нашу старинную легитимную династию!

Почему? Положим, что его роль в расстреле герцога тогда не была известна (документы всплыли позже), но так или иначе возвращение короля, а главное, возвращение непримиримых эмигрантов для Талейрана было совсем невыгодно!

Создается впечатление, что в тот момент Талейран действительно думал об интересах Франции. Ибо через полгода открылся Венский конгресс…

Никогда – ни в прошлом, ни в будущем – не было такого собрания и уже не будет. По значению его можно сравнить разве что с Вестфальским конгрессом 1648 года или Версальским 1918-го; но ни в Вестфалии, ни в Версале не присутствовали одновременно русский император, император Австрии, прусский король, английский министр иностранных дел, Меттерних, Веллингтон… А вот неблагодарная задача представлять на этом самом блестящем в истории Европы собрании побежденную Францию выпала бывшему епископу Отенскому, одному из лидеров Учредительного собрания, эмигранту времен Конвента, министру иностранных дел Директории, камергеру Наполеона, а ныне главе правительства христианнейшего короля Луи XVIII Талейрану, князю Беневентскому.

Венский конгресс был, бесспорно, наивысшим достижением Талейрана за всю его блистательную карьеру, если принять во внимание, в насколько тяжелой ситуации он брался за дело и чего ему все-таки удалось достичь.