Мир приключений 1963 - Алексей Бобровников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я расстегнул последнюю пуговицу на рубашке.
Ну и духота!
В машинном отделении — сто два градуса по Фаренгейту, но наверху немногим лучше. Неподвижный воздух наполнен запахами гниения, ила, застоявшихся испарений болота.
Громадные, пятидесятиметровые, деревья протянули над рекой ветви, с которых свисают плети лиан.
Под этим лиственным пологом чувствуешь себя так, будто тебя засадили внутрь оранжереи. Не хватает воздуха, рубашка липнет к телу, сердце выбивает тревожную дробь. И выйти нельзя! Заперт на замок!
Прислушиваясь к грохоту барабанов — если это были барабаны, — наш рулевой зазевался. «Камоэнс» стал лагом к течению, потом ударился бортом о песчаный перекат.
От сильного толчки пассажиры проснулись.
Тотчас изо всех закоулков «Камоэнса» понеслись протяжные, взволнованные жалобы:
«Где мы? Почему мы стоим? Мы тонем?»
Капитан сердито обернулся к помощнику:
«Заставь их замолчать!»
Тот сбежал по трапу.
Но, вероятно, он сболтнул о пляске духов, потому что жалобы стали еще громче. Страх, как головешка на ветру, перебрасывался по палубе из конца в конец, разгораясь сильнее.
И вдруг шум стих. Только плакали дети, а матери вполголоса унимали их.
Мы увидели светящуюся дорожку на воде!
ПУЛЕМЕТЧИКИ И РЫБА ПИРАЙЯ
1— Как — светящуюся дорожку? — Виктория с удивлением оглянулась на Шубина. — Это же ты видел светящуюся?
— Я видел в шхерах, Нэйл — на реке. И как выглядела она, камрад?
— Она выглядела странно, — ответил Нэйл. — Будто гирлянда праздничных фонариков была подвешена на ветках, потом провисла под своей тяжестью и опустилась на воду.
— Правильно.
— Но это не были праздничные фонарики! — Нэйл поспешил рассеять возможное заблуждение. — Это были светящиеся вешки. Ими обвехован фарватер.
— И он тянулся вдоль реки?
— Нет, пересекал ее.
— Ну, ясно. — Шубин задумчиво кивнул. — Вешки ограждали подходы к заливу или протоке. Воображаю, какие там густые камыши! Кто же прошел по огражденному вешками фарватеру?
— Никто.
— Не может быть!
— Мы, по крайней мере, не заметили никого. Наверно, фонарики зажгли для проверки. Через минуту или две они погасли.
— И это было близко от вас?
— С полкабельтова, не больше.
— А грохот барабанов? Прекратился?
— Не прекращался ни на минуту.
— Да, непонятно.
— А чем непонятнее, тем опаснее! Я так и сказал капитану. «Пойду-ка я к машинам, — сказал я. — Не нравится мне это. Мои совет: разворачиваться и уносить ноги поскорее!» — «Согласен с вами, — говорит капитан. — Да ведь тут развернуться не просто. Я пошлю помощника промерить глубины. Не сходите ли за компанию с ним?»
Забыл сказать, что наш старший помощник валялся у себя в каюте с приступом малярии, руки не мог высунуть из-под одеяла. Ну, а на второго, сами видите, надежда была плоха.
«Понимаю, — говорю я. — Ладно! Схожу за компанию!»
Спустили ялик. Помощник сел на корму. Я взялся за весла. Стали окунать в воду футшток.
Перекаты были в нескольких местах, но ближе к правому берегу. Держась левого берега, почти у самых камышей, можно было свободно пройти.
Я начал было уже разворачивать ялик, собираясь вернуться на корабль, вдруг вижу — камыши расступились, оттуда выдвинулось что-то длинное, черное.
«Оглянись!» (Это я помощнику — шепотом.)
Он оглянулся и чуть не выронил от неожиданности футшток.
Аллигатор? Ну нет! Штука пострашнее аллигатора: индейский челн!
Он медленно скользил по воде прямо на нас.
Пустой? Да, как будто.
Но индейцы, я слышал, иногда применяли уловку: ложились плашмя на дно челна, подплывали на расстояние полета копья и лишь тогда поднимались во весь рост.
Помощник вытащил пистолет. Я приналег на весла.
С мостика, верно, заметили, что мы гоним изо всех сил. Пароход начал разворачиваться.
Я не сводил глаз с камышей. Каждую минуту ожидал, что они расступятся и оттуда вырвутся на плес другие челны, целая флотилия челнов.
«Никогда не участвовал в человеческих жертвоприношениях, — думал я, сгибаясь и разгибаясь над уключинами. — Но, кажется, придется…»
Однако камыши были неподвижны.
И челн, который выплыл из зарослей, не преследовал нас. Течение подхватило его и понесло, поставив наискосок к волне.
«Хитрит индеец, хитрит! — бормотал помощник. — Прячется за бортом!»
Но я начал табанить. Потом быстро развернулся, погнался за челном и, зацепив его веслом за борт, подтянул к ялику.
Помощник был нрав: на дне челна неподвижно лежат человек!
Я занес над ним весло. Помощник с опаской потыкал его в спину дулом пистолета.
«Мертвый?»
«Дышит. Но без сознания. Вся спина в крови».
Мы отбуксировали челн к «Камоэнсу».
Раненый оказался индейцем. На нем был: только холщовые штаны. Когда мы перенесли его в каюту и положили на койку, то увидели, что спина у него, как у тигра, в полосах, но кровавых!
Ему дали вина. Он очнулся и забормотал что-то на ломаном португальском.
Но я поспешил к своим машинам.
2«Вот что, красавцы! — сказал я кочегарам. — Хотите участвовать в человеческих жертвоприношениях? Я — нет! Вы тоже нет? Тогда держать пар на марке! Выжмем все, что можно, из нашей землечерпалки!
И мы выжали из нее все, что можно.
В ту ночь у топок не ленились, поверьте мне на слово! От адского пара глаза лезли на лоб! Но сверху, с мостика, то и дело просили прибавить обороты. «Ну еще, еще! — бормотал капитан. — Ну хотя бы чуточку!» Как наш котел не взорвался, ума не приложу.
Под утро я поднялся на мостик.
Влажное тело обдало ветерком от движения корабля.
«Камоэнс» показал невиданную в его возрасту прыть. Только искры летели из трясущихся труб. Он мчался вниз но реке без оглядки, суетливо двигая плицами, как бегущая женщина локтями.
Капитан мрачно сутулился рядом с рулевым.
«Как наш новый пассажир?» — спросил я, закуривая.
«Умер».
«Да что вы! Жаль его!»
Капитан посмотрел на меня исподлобья:
«Самим бы себя не пожалеть! Напрасно мы взяли его на борт».
«Почему?»
«За ним была погоня. Он сам сказал это. А теперь гонятся за нами».
«Кто гонится?»
«Его хозяева».
«Не понимаю. Индейцам нас не догнать».
«При чем тут индейцы?»
«Но ведь он сбежал из-под ножа! Разве не так? По-моему, его собирались принести в жертву богу войны».
«Он бежал не от индейцем, a от белых».
«Каких белых?»
«Он считал, что это немцы».
