Морана (СИ) - Кулаков Алексей Иванович

— Ух, бх-ля…

Дождавшись, пока спортсмен из Бреста придет в себя и утвердится на ногах, прекрасное беловолосое чудо…вище все так же спокойно и очень выразительно похлопала ладошкой по своим локтям и коленкам, показывая, чем будет пользоваться дальше. Поглядев на серьезное лицо ученика, непроизвольно потирающего-прикрывающего солнечное сплетение, а затем на своего наставника, который успевал и ход общей тренировки контролировать, и ошибки спортсменов подмечать, и ценные указания покрикивать, майор тихонько осведомился:

— Виктор Павлович, так это что, твоя ученица?

— И ученица, и соавтор моих «Курсов». Почти вся медицинская часть, питание, дыхание, вся гимнастика и иллюстрации — всё это от нее.

На матах тем временем, казалось, возник опасный момент: Вилен наконец-то исхитрился поймать противницу за ее длиннющую косу и начал проводить бросок через плечо… Во время которого получил девичьим коленом чуть выше переносицы, мотнул головой и шумно завалился на спину.

— У-ух, б-бл!!!

С тем, чтобы уже лежа обнаружить, что для него ничего еще и не закончилось, ибо его душили той самой косой, которую он всего десяток секунд назад так опрометчиво цапнул:

— Бл-х-хр-рх…

Выбив ладонью нервную дробь по упругой прохладе гимнастического мата, растерявший прежнюю уверенность лейтенант с шумным вздохом «откусил» первый глоток живительного воздуха. Потом еще и еще, стремительно приходя в себя и наливаясь здоровой спортивной злостью. Приподнялся, разминая горло, занял стойку и кивнул, показывая что готов продолжать — и стоило только его противнице кивнуть в ответ, тут же ринулся вперед, чтобы захватить ее опорную ногу.

— Х-хс-су…

Почти удалось — если бы не очередной неуловимо-быстрый удар, прилетевшее в его низко опущенную голову. Горстнев, опознавший следующий прием еще до его начала, с довольно противоречивыми чувствами (сам ведь просил его «приземлить») наблюдал, как блондиночка неспешно устроила колено на бычьей шее распластавшегося ничком ученика, и до обидного легко удерживает его в простеньком захвате. Но вот Вилен внезапно дернулся, постарался перевернуться и скинуть с себя легкое тело… Увы, в итоге только ухудшив свое положение: теперь девичья ножка надежно передавила ему горло в позиции вечного самоудушения, дополненного болевым заломом правой руки.

Шлеп-шлеп-шлеп!

Легко снявшись с сопящего и едва не пускающего пар из ноздрей защитника государственных границ, мирная художница с уже привычной тягучей плавностью отошла на исходную позицию и вопросительно поглядела на Волкова. Тот в ответ отсемафорил пару жестов, незнакомых майору, но прекрасно понятых девицей.

— Кхем-мда. Когда собираетесь уезжать, Виктор Палыч?

— День Красной Армии я отпраздную еще в Минске, а вот весну думаю встретить уже в Москве. Уж больно невтерпеж некоторым ответственным товарищам из Государственного центрального института физической культуры увидеть меня на Военном факультете…

Тем временем, утвердившийся на ногах лейтенант осторожно пошел в «последний и решительный бой», смелым натиском завладев-захватив в свои клешни сначала левый, а потом и правый рукав гимнастерки белобрысой экзаменаторши. Чуть помедлив (наконец-то попалась!), начал выводить ее на удушающий захват и тут же глухо охнул, когда ее колено резко воткнулось в его правый бок. И еще раз, заставляя кривить лицо, сцеплять зубы от полыхнувшей болью печени и на одних морально-волевых спешно закрывать бок рукой и локтем — вот только очередного невозможно-сильного удара так и не последовало. Зато сам мужчина вдруг обмяк, потерял сознание и слегка придерживаемый девушкой мягко сложился на упругие маты.

— Вот них!.. Ничего не понял? Палыч, как она его⁈

— Пережала сонную артерию. Нельзя подпускать противника так близко и оставлять без своего внимания — ка-те-го-ри-чески! Постоянный контроль дистанции и своего противника, это же азы! Н-да. Потенциал у твоего паренька конечно есть, но… Ты уверен, что ему нужно двигаться дальше? Для службы лейтенанту вполне хватит и того, что есть сейчас.

— Вообще-то я его думал подготовить-вырастить на Всесоюзный Чемпионат по самбо. Так-то он парень неплохой, только головой работать лениться: сила есть…

Согласно хмыкнув, Волков показал двум крайним самбистам на отдыхающего коллегу, и те сноровисто оттащили безвольно мотающую головой тушу в сторонку — где и устроили с комфортом на невысокой стопке из десятка резиновых ковриков.

— Ну да, сила — уму могила. Что же, попробуем за неделю наставить твоего чемпиона на правильный путь. Данные у него действительно хороши.

Что интересно, остальные спортсмены (кроме сослуживцев Вилена, разумеется) никак не отреагировали на удивительный результат неравного спарринга, словно уже не раз видели такое. Косясь в сторону вернувшейся к рисовальному планшету малолетней девчонки, с обидной легкостью уронившей его лучшего бойца, Горстнев дождался возвращения отлучившегося по тренерским делам наставника и нейтрально поинтересовался:

— Что-то я не припомню, Виктор Палыч, чтобы ты меня этак коленками бить учил⁈

Волков для начала заставил поменяться напарниками две ближние пары, скомандовав им поработать над уклонением и срывом захватов, и только после этого напомнил:

— Я же тебе не раз говорил, Сережа, что самбо не статичная система, она живая и постоянно развивается. Когда я учился у Виктора Афанасьевича Спиридонова, он не стеснялся брать и использовать материал изруководства «Нападение и самооборона без оружия» авторства Солоневича. Ты же помнишь, кто это такой?

Разумеется майор помнил! Потому и ответил без раздумий:

— Убежденный монархист, контрреволюционер и враг советской власти, сбежавший с братом и сыном к белофиннам в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Нам тогда в Карелии внеочередные учения устроили, и дрючили на них так, что… Мда. Хотя виноваты, вообще-то, были конвойные, просохатившие их самовольный уход из лагеря!

— И если уж Спиридонов черпал для своего «Самоза» из таких источников, то и мне ничего не мешает перенимать удачные решения со стороны. Понял?

— Так точно.

— Тогда переодевайся, устрою тебе персональные курсы усовершенствования старшего командного состава. Только прежде своему чемпиону политику партии разъясни, по поводу его тренировочного процесса на ближайшую неделю.

Пришедший в себя Вилен и в самом деле лупал глазами, не торопясь покидать такие уютные и мягкие коврики. Подойдя к нему, Горстнев присел и внимательно присмотрелся к зрачкам, выискивая признаки возможного сотрясения. Не нашел, и обрадованно протягивая руку помощи откровенно квелому ученику, добродушно-сочувствующе осведомился:

— Ну, как ты?

Здоровяк в потрескивающей на плечах форме с тихим кряхтением уселся по-турецки, тряхнул головой и честно признался:

— Что-то мне мал-мала не по себе, тащ командир.

— Чего так?

Вновь помотав головой и пару раз шлепнув себя по щекам, Вилен ненадолго замер, разглядывая что-то увлеченно рисующую за конторкой девицу-красавицу.

— Ну, не знаю. Просто, если у них тут даже художницы такие, то мне уже как-то страшно становится…

В первый день весны в Минске было так пасмурно, что казалось — над ним в несколько слоев собрались тучи едва ли не со всей Белоруссии, вознамерившиеся по-быстрому избавиться от залежавшихся с зимы запасов снега. С виду вполне пушистого и белого, но однако же неприятно-влажного: кружась в переменчивых потоках теплого мартовского ветра, мокрые хлопья моментально облепляли любого горожанина со всех сторон, ограничивая прямую видимость едва ли десятком метров. Вот в такую веселую погодку и возвращался домой честный советский сапожник Ефим Брайдер, то и дело поправляя сползающую лямку вещмешка на правом плече, и помахивая в воздухе легким чемоданом. Нет, кое-что в нем конечно же лежало, но в сравнении с тем, как багаж распирало вещами и гостинчиками при убытии в Нижний Новгород…

— Не понял?