Люси Краун - Ирвин Шоу

Тони пришлось представить девушку отцу. Элизабет гортанно сказала:

— Майор Краун, — и пожала ему руку. Затем она представила своего сержанта, который просто поприветствовал их: «Привет», явно намекая на то, что он не на службе сейчас. Оливер настоял на том, чтобы угостить их напитками, говоря при этом девушке по-отечески:

— Вы чертовски очаровательная девушка, — и бросив сержанту: — Я признаю, сержант, что именно сержанты — душа армии.

Сержант не слишком любезно ответил:

— А я думаю, что идиоты — душа армии.

Оливер демократично засмеялся, а Элизабет сказала. — Он был промышленным химиком, а попал в авиацию. — Ненавижу самолеты, — вставил сержант. Он мрачно оглядел зал и сказал: — Мы здесь не дождемся свободного столика, пойдем куда-то в другое место.

— Я весь день мечтала о бифштексе, — возразила Элизабет.

— Ладно, — мрачно кивнул сержант. — Если уж ты мечтала о бифштексе весь день.

Потом подошел официант и сказал Оливеру, что освободился столик в углу. Оливер пригласил сержанта и Элизабет, отчего у сержанта еще больше исказилось лицо.

Но оказалось, что столик слишком мал для четверых. Тогда Оливер и Тони, взяв свои бокалы, оставили парочку у бара. Уходя Тони слышал, как Элизабет сказала своему спутнику:

— Боже, Сидни, ты действительно зануда.

Усевшись за стол, Тони пожалел, что они с отцом остались один на один. Не то чтобы его интересовало общество сержанта или Элизабет, но ему не хотелось оставаться наедине с отцом весь вечер. Позади было так много лет, отмеченных этими отрывочными и неуютными обедами с Оливером, в гостиничных столовых маленьких городов во время каникул, когда Оливер повинуясь родительскому долгу возил сына по заповедникам, потом здесь в городе, когда Оливер приезжал в отпуск. Иногда были совсем неудачные встречи, особенно когда Оливер выпивал, но не было ни одной встречи, о которой у Тони сохранились бы приятные воспоминания. А в этот раз Оливер основательно выпил. Он настаивал на том, чтобы заказать виски к обеду.

— Я понимаю, что и Черчилль так обедает, — оправдывался он, предлагая Тони вина. — А что хорошо для Черчилля, то хорошо для меня. — И он с гордостью посмотрел на Тони взглядом исполненным этой мимолетной связью с великим мира сего.

В этот вечер Оливер пил как-то странно. Он не был алкоголиком, и те несколько раз, когда он казалось хватал лишнего, были просто единичными случаями. Но в тот вечер он хватался за бокал с настойчивой целенаправленностью, будто что-то должно произойти до конца этого вечера, и это что-то зависит от количества выпитого. Тони, который переключился на воду, устало смотрел на него, надеясь, что сможет ускользнуть до того, как Оливер окончательно свалится. Деуторономия, вспомнил он, это когда отцы боятся появиться обнаженными перед своими сыновьями. Но это было до того как изобрели бурбон.

Отец шумно жевал, заглатывая слишком большие куски, спешил куда-то.

— Это лучший бифштекс во всем городе, — сказал он. — Они жарят его на оливковом масле. И не верь тому, что говорят об итальянцах. Они прекрасные ребята. — Он уронил салат на форму и небрежно смахнул его рукой, оставив жирный след. Когда он был мальчиком, когда еще жил дома, припоминал Тони, его злила придирчивая аккуратность отца за столом.

Оливер ел молча некоторое время, одобрительно кивая, жевал с конвульсивной поспешностью, заглатывая целые бокалы виски, смешивая еду и алкоголь во рту. Он энергично двигал челюстями, издавая щелкающие звуки. Внезапно, он опустил вилку.

— Прекрати смотреть на меня так, — резко бросил он. — Я никому не позволил бы так смотреть на меня.

— Я не смотрел на тебя, — смутился Тони.

— Не ври, — сказал Оливер. — Ты осуждаешь меня, можешь осуждать только не сейчас. Не сегодня. Понял?

— Да, отец, — покорно ответил Тони.

— Низкая раболепная тварь, — непонятно к чему сказал Оливер, — тварь, пожирающая свои кости. — Он посмотрел на Тони долгим взглядом, потом легким движением руки коснулся его. — Прости, — сказал он. — Я не в себе сегодня. Не обращай внимания. Последняя ночь… — И он замолк, не докончив фразу. — Может когда-то тебе неплохо было бы написать «Мои воспоминания об отце». — Он улыбнулся. — Отец пьяный, трезвый и заблудший. Что-то в этом роде. И ничего не пропускай. Это может быть полезно нам обоим. Тогда ты избавишься от этого напряженного выражения лица. Боже, ты выглядишь таким несчастливым. Даже если бы у тебя было хорошее зрение, тебя все равно не взяли бы в армию из-за твоего пессимизма. Ты можешь заразить меланхолией целый полк. Что это? Что это? А, не надо говорить. Кому это надо знать? -Он мутным взглядом обвел зал. — Нужно было пойти в музыкальную комедию сегодня. Покинуть страну поющей и танцующей. Только вот все билеты проданы. Ты хочешь что-то мне сказать?

— Нет, — ответил Тони, надеясь, что их не слушают за соседними столиками.

— Тебе никогда нечего сказать, — сказал Оливер. — Ты произнес одну большую речь в возрасте тринадцати лет, поразил слушателей своим умом и зрелостью мысли и закрыл рот до конца своей жизни. Эта девушка не спускает с тебя глаз, она улыбается тебе…

— Что? — смущенно переспросил Тони.

Оливер широким жестом показал на дверь.

— Девушка сержанта, — пояснил он. — Она направляется в гальюн и машет тебе как юнга с мачты.

Элизабет стояла в двери зала и делала Тони знак пальчиком. Зал имел Г-образную форму, и сержант сидевший за углом, не мог видеть ее. Он, сгорбившись, сидел на своем месте, упорно доедая свой бифштекс.

— Прости, — сказал Тони, обрадовавшись предлогу выйти из-за стола. -Я сейчас.

— Из-за меня можешь не спешить, — сказал Оливер, когда Тони встал. -Мы не отчалим, пока не поменяется ветер.

Тони пересек комнату и подошел к Элизабет. Она рассмеялась и утащила его в вестибюль.

— Ты готов пошалить? — спросила девушка.

— А сержант?

— У него увольнение только до одиннадцати, — беспечно ответила Элизабет. — Ты можешь избавиться от папаши?

— Если удастся уйти живым, — мрачно пошутил Тони.

Элизабет снова хихикнула.

— Они просто восторг. Наши отцы.

— Восторг, — согласился Тони.

— Но он у тебя ничего, — признала Элизабет. — В этой военной форме.

— Точно, — сказал Тони.

— Ну что, в Деревушке? — спросила Элизабет.

— Ладно.

— Я буду в первом баре в четверть двенадцатого, — сказала она. — И будем праздновать.

— Что именно?

— Мы будем праздновать то, что оба гражданские люди, — сказала Элизабет, улыбнулась и вытолкнула его обратно в зал. — Иди к папочке.

Тони вернулся за столик в более приподнятом настроении. По крайней мере, не весь вечер потерян.

— Когда ты встречаешься с ней? — спросил Оливер. Он открыто улыбнулся в сторону двери, за которой исчезла девушка. — Сколько ей? Двадцать?

— Восемнадцать.

— Они начинают рано сейчас, правда? — сказал Оливер. — Бедняга сержант.

Оливер посмотрел на сержанта, который, ничего не подозревая, сидел за углом, и беспощадно расхохотался. — Заплатить пять долларов за бифштекс и отдать девушку молодому красавчику у двери туалета. — Оливер откинулся на стуле и серьезно начал изучать лицо сына, в то время как Тони предвкушал встречу в четверть двенадцатого. — Тебе это легко дается, правда? спросил Оливер. — Держу пари, они так и липнут к тебе.

— Пожалуйста, отец, — остановил его Тони.

— Может, красота лучшее что есть в мире. Это половина успеха. Несправедливо, но это не твоя вина, и ты должен воспользоваться этим. Я тоже был красив в молодости, но у меня не было чего-то, что есть у тебя. Женщины могли сдержать себя в моем присутствии. Когда станешь старше, напиши мне об этом. Мне всегда было интересно, как это будет.

— Ты много выпил, — сказал Тони.

— Конечно, — кивнул головой Оливер. — Хотя это не совсем вежливо по отношению к отцу, который отправляется на войну. Когда я был молодым, отцы никогда не напивались. Это было до сухого закона, конечно. Совсем иной мир. Да… — неожиданно продолжил он. — У тебя есть то, что у твоей матери….

— Пожалуйста, отец, не надо, — сказал Тони. — Выпей кофе.

— Она была красивой женщиной, — театрально произнес Оливер, употребляя прошедшее время, как будто говорил о человеке, которого знал пятьдесят лет назад. — Когда она входила в комнату, все на нее обращали внимание. У нее была какая-то извиняющаяся манера входить. Потому что она была испугана, старалась не обращать на себя внимания, но получалось все наоборот. Она привлекала. Испуг… — Он уставился на Тони. — Правда? спросил он с вызовом.

— Я не знаю.

— Она была запугана. Многие годы. Долгие, долгие годы… — Оливер уже почти распевал во весь голос. Люди за соседними столика приумолкли и слушали его. — Долгие, долгие годы. Я бывало смеялся над этим. Я говорил ей, какая она красивая, чтобы вселить в нее немного уверенности в себе. Я думал, что у меня ее столько, что я могу поделиться с кем-то. Уверенность в себе… Никто не может тебе это дать. У тебя она есть, и я счастлив за тебя. У тебя она есть, и знаешь, как ты получил ее? — Оливер агрессивно наклонился вперед. — Потому что ненавидишь всех. И это хорошо, — сделал он неожиданный вывод. — Это тебе повезло — уметь ненавидеть всех в возрасте двадцати лет. Ты далеко пойдешь. Если не будут бомбить Нью-Йорк.