Весь Валентин Пикуль в одном томе - Валентин Саввич Пикуль

За спиною канцлера вылетела пробка из бутыли.

— Нет, нет, — отказался он от вина и попросил чаю.

Остались вдвоем — посол и канцлер.

— Ну-с, — сказал Горчаков, подцепляя из вазочки ароматный птифур с розовым кремом, — хорошего ничего не будет. Берлин объявил тревогу, а Бисмарк роет землю рогами.

— Отчасти, — начал Лефло, — повинны и наши епископы. В пастырских посланиях под рождество они благословили сограждан-католиков Эльзаса и Лотарингии, а вы же знаете, какое гонение на католиков устроил Бисмарк! После этого…

После этого, как раз в ночь под Новый год, статс-секретарь Бюлов сказал французскому послу виконту Гонто-Бирону:

— Развращенная католицизмом Франция, кажется, замышляет реванш противу богобоязненной лютеранской Германии… Что ж, — криво усмехнулся Бюлов, — теперь из соображений не только политических, но просто человеколюбивых и даже, если угодно, христианских мы должны снова воевать с вами…

Гонто-Бирон телеграфировал Деказу, чтобы Франция вверила свою судьбу России, ибо в Европе сейчас нет иной силы, способной постоять за Францию. Деказ вызвал на Кэ д’Орсэ берлинского посла князя Гогенлоэ и сказал ему — в отчаянии:

— Хотите войны — нападайте! Делайте, что вам угодно, берите Бельгию, Голландию, Люксембург — нам все равно. Мы даже не выстрелим. Мы будем убегать от вас хоть до Луары, пока Европа не проснется и не остановит вас…

Гогенлоэ, хилый сморчок, спросил:

— Европа? А где вы ее видите?

— Да вот же она… на карте, — показал ему Деказ.

«Деказ — это шар, — записал Бисмарк для себя, — я хочу его проколоть, он откатывается, и я не могу в него попасть». В эти дни германская пресса проявила солдатскую дисциплинированность — она печатала лишь угодное Бисмарку: «Германия никогда не смирится, наблюдая, как возле ее границ бесстыдно обогащается и реорганизует армию кляузная и алчная Франция». 13 января дело шантажа взял в свои руки сам Бисмарк.

— Германия, — заявил он Гонто-Бирону, — отныне считает себя в угрожаемом положении. Для нас это вопрос безопасности. Мы не допустим, чтобы вы опередили нас в нападении. И не станем ждать, когда вы пришьете последнюю пуговицу.

Гонто-Бирон клятвенно взывал к благоразумию:

— Мы же разгромлены вами, у нас нет такой армии, чтобы достойно соревноваться с вами на полях сражений.

Бисмарк звякнул под столом шпорами:

— Вы даже переняли у нас военную систему!

— Но одной системой, как бы она хороша ни была, много не навоюешь. На вашу систему надо еще насадить штыки…

Тем временем Мольтке поучал посла Бельгии:

— Буду откровенен! Силою оружия мы за полгода сколотили Германскую империю и победами обрели влияние. Но мы нигде, увы, не снискали себе симпатий. Теперь, чтобы отстоять мир в Европе, мы должны обвешаться оружием с ног до головы. Иного выхода у немцев нет. Если же Франция посмеет вооружаться, — добавил он, — мы будем вынуждены занять Нанси… в залог мира!

…На другой стороне Невы мещане погасили огни и легли почивать. Лефло, закончив свой рассказ, предложил Горчакову выпить еще чашку чая.

— Благодарю. Я сейчас поеду домой.

— И вы ничего не скажете в утешение?

— Все это, — сказал князь, с кряхтением поднимаясь, — не более как комедия, обреченная на провал за неимением актеров, ибо Бисмарк не может разыгрывать ее один… Приготовьтесь, Лефло: я на днях устрою вам аудиенцию у государя.

Александр II был чрезвычайно лапидарен:

— Успокойтесь. Войны не будет.

Лефло заговорил об угрозах Бисмарка и Мольтке:

— Им нужна война… только война. Для них это хлеб насущный, они уже не могут жить без войны.

— Я вам уже сказал, что я войны не хочу!

В этом «я» таилась надежда, ибо царь говорил с Францией от имени всея Руси. Только теперь Англия с ужасом увидела, что опаздывает в свершении добрых дел, и королева Виктория срочно сочинила письмо кайзеру, предупреждая, что политика Бисмарка опасна для дела мира. Впрочем, как писал Альфонс Додэ, «если Англия выступает в пользу Франции, это значит что она торопится вслед за Россией».

Старый император учинил Бисмарку выговор:

— Почему о вашей возне с Францией я должен узнавать со стороны, от королевы Виктории? Да перестаньте жонглировать пылающими факелами, будто вы цирковой фокусник…

На обеде в рейхсканцелярии Бисмарк стал бушевать:

— Довольно мне высокомерия русских! Лучше уж Австрия, которая с тех пор, как Германия навела на нее пушки, полюбила нас, а граф Андраши готов чистить мои сапоги…

Журналист Бухер (правая рука канцлера по части гнусных словоизвержений) решил пригладить Бисмарка тостом:

— Выпьем за величайшего германца после Лютера!

Но лестью Бисмарка не подкупил.

— Сядь, дуралей! — заворчал «бульдог с тремя волосками». — Ты вообще должен помалкивать. Пусть знают все, сидящие за столом, что я подобрал тебя из грязи. Если б не твой литературный слог, ты бы славно чистил берлинские помойки…

На приеме послов он сказал Гонто-Бирону:

— Говорят, виконт, вы хлопочете о поездке в Петербург, дабы развлечь Горчакова сплетнями обо мне. Счастливого пути! Только не забирайте своего повара… Это будет непоправимая потеря для всей дипломатии Европы?

Гонто-Бирон позеленел от оскорбления, но смолчал. Он действовал в духе того направления политики, какому следовали на Кэ д’Орсэ: уклоняясь от ударов Германии, ориентировать Францию на закрепление дружбы с Россией. Но прежде Гонто-Бирона на берега Невы прибыли Франц-Иосиф и граф Андраши, поразивший русских дам своей «потасканной» красотой. Балканские дела толкали русскую дипломатию на сближение с Веной.