Лавка дурных снов (сборник) - Стивен Кинг

Уэсли лежал в постели, прислушиваясь к доносившемуся издалека собачьему лаю, и чувствовал, что дрожит. Сейчас его волновало вовсе не отсутствие собственных перспектив на литературном поприще. Самым главным – тем, что могло изменить всю его жизнь и даже повредить рассудок, – являлись богатства, скрывавшиеся под тонкой розовой пластиковой панелью. Он вспоминал писателей, чью кончину оплакивал, от Норманна Мейлера и Сола Беллоу до Дональда Уэстлейка и Эвана Хантера: их волшебные голоса заставил умолкнуть бог смерти Танатос.

А теперь они вновь заговорили.

Заговорили с ним.

Он откинул одеяло. Ридер звал его. Но не человеческим голосом. Звал стуком сердца-обличителя, совсем как у По, только звук шел не из-под пола, а из портфеля, и…

По!

Господи, он же не проверил По!

Он оставил портфель на привычном месте возле любимого кресла. Уэсли бросился к нему, вытащил ридер и подключил к сети (не дай бог сядет аккумулятор). Затем вошел в меню «УР-КНИГИ», набрал «Эдгар Аллан По» и с первой попытки нашел Ур – 2555676, – в котором По дожил до 1875 года, а не умер в сорок лет в 1849 году. В этой версии По писал романы. И написал целых шесть! Уэсли жадно пробежал глазами названия.

Один роман назывался «Дом стыда, или Цена падения». Уэсли скачал его – всего за четыре доллара девяносто пять центов – и читал до рассвета. Потом выключил розовый ридер, положил голову на руки и проспал два часа за кухонным столом.

Ему снились сны. Но в них он видел не образы, а только слова. Названия! Бесконечные строки названий произведений, многие из которых были неизвестными шедеврами. И названий этих было не меньше, чем звезд на небе.

Он сумел кое-как пережить вторник и среду, однако на «Введении в американскую литературу» в четверг недостаток сна и перевозбуждение дали о себе знать. К ним добавилось и постоянно нараставшее ощущение потери связи с реальностью. На середине своей «Миссисипской лекции» (обычно отличавшейся четкостью и убедительностью), посвященной тому, что истоки творчества следует искать в работах Марка Твена, а почти вся американская литература двадцатого века вышла из Хемингуэя, он вдруг поймал себя на том, что рассказывает студентам об отсутствии у Старика Хэма великого произведения о собаках. И что проживи Хемингуэй дольше, обязательно написал бы его.

– Уж точно получше, чем «Марли и я», – сказал Уэсли и нервно рассмеялся.

Он повернулся к студентам и увидел двадцать две пары глаз, устремленных на него с разной степенью беспокойства, растерянности и изумления. Услышал шепот, тихий, но отчетливый, как биение сердца старика в ушах безумного рассказчика у Эдгара По: «У Смити не все дома».

Пока он еще находился в своем уме, но опасность лишиться рассудка была реальной.

Нет, подумал он, нет, нет! И, к своему ужасу, вдруг осознал, что шепчет это вслух.

Хендерсон, сидевший в первом ряду, услышал. И неуверенно поинтересовался:

– Сэр? С вами все в порядке?

– Да, – ответил он. – Нет. Наверное, подхватил вирус.

Вирус. «Летучий» вирус. Как жук. «Золотой жук» По, подумал он и едва удержался от истерического смеха.

– Занятие окончено, – объявил он. – Все свободны.

Студенты потянулись к двери, и Уэсли, заставив себя сконцентрироваться, крикнул им вслед:

– На следующей неделе – Реймонд Карвер! Не забудьте! «Если спросишь, где я»!

И подумал: А что еще написал Реймонд Карвер в Ур-мирах? Есть ли там мир – или десяток, а то и сотня миров, – в котором он бросил курить, дожил до семидесяти и написал еще полдюжины книг?

Он сел за стол, потянулся к портфелю, в котором лежал розовый ридер, и отдернул руку. Потом снова потянулся, опять остановил себя и застонал. Это было как наркотик. Как сексуальное наваждение. При этой мысли он вдруг вспомнил об Эллен Сильверман, которая вылетела у него из головы после обнаружения скрытых меню читалки. Впервые после разрыва он совершенно забыл про Эллен.

Смешно, правда? Теперь я читаю на компьютере, Эллен, и не могу остановиться.

– Я не желаю тратить остаток дня на эту штуку, – произнес он, – и не желаю сходить с ума! Не желаю смотреть и не желаю сходить с ума. Ни смотреть, ни сходить с ума я не желаю. Я…

Но розовый «Киндл» уже был у него в руках! Он достал его, пока клялся, что не позволит ридеру поработить себя! Как же это вышло? И неужели он и в самом деле собирался сидеть над ним в пустой аудитории?

– Мистер Смит!

От неожиданности он вздрогнул и выронил «Киндл», который со стуком упал на стол. Уэсли тут же схватил его и осмотрел, похолодев от ужаса, что он сломался, но с ним все было в порядке. Слава богу!

– Извините, я не хотел вас напугать. – В дверях стоял Хендерсон и с тревогой смотрел на него. Это не удивило Уэсли. Видел бы я себя сейчас со стороны, тоже занервничал бы.

– Ты меня не напугал, – заверил Уэсли. Эта очевидная ложь показалась ему смешной, и он едва не захихикал. Приложил руку ко рту, чтобы сдержаться.

– Что случилось? – Хендерсон вошел в аудиторию. – Мне кажется, дело не в вирусе. На вас лица нет. Какие-то плохие новости или неприятности?

Уэсли уже собирался посоветовать ему не лезть не в свое дело, не совать нос в чужие дела и убираться, но тут вмешался страх, прятавшийся в самых дебрях сознания, что розовый «Киндл» окажется всего лишь шуткой или розыгрышем какого-то ушлого мошенника. Этот страх решил, что пора вылезать на свет и действовать.

Если ты не хочешь действительно спятить, надо что-то предпринять. Что скажешь?

– Как ваше имя, мистер Хендерсон? Оно вылетело у меня из головы.

Парень улыбнулся. Улыбка была хорошая, но в глазах по-прежнему стояла тревога.

– Роберт, сэр. Робби.

– Что ж, Робби, а я – Уэс. И я хочу тебе кое-что показать. Есть два варианта. Если ты ничего не увидишь, то у меня галлюцинации и, очевидно, серьезное нервное расстройство. А вот если увидишь, то от этого у тебя самого может запросто снести крышу. Но не здесь. Лучше у меня в кабинете, ладно?

Пока они пересекали скучный внутренний двор, Хендерсон пытался разговорить Уэсли и вызнать, в чем дело. Но тот лишь молча качал головой, радуясь, что Робби Хендерсон вернулся в аудиторию, а страх все-таки выплеснулся. Его отношение к «Киндлу» изменилось и стало более спокойным – так спокойно он не чувствовал себя с момента обнаружения скрытых меню. Если это фантазия, Робби Хендерсон ничего не увидит, и главный герой решит, что сходит с ума. Или уже сошел. Уэсли почти надеялся на это, потому что…

Потому что мне хочется, чтобы это оказалось галлюцинацией. Если это галлюцинация и молодой человек поможет мне прояснить вопрос, я не сойду с ума. Я не хочу сойти с ума.

– Вы что-то бормочете, сэр, – сказал Робби. – В смысле, Уэс.

– Извини.

– И немного меня пугаете.

– Я сам немного себя пугаюсь.

В кабинете Дон Оллман проверял письменные работы. Он сидел в наушниках и распевал песню про Иеремию, который был лягушкой. Его голос выходил за рамки просто плохого и терялся в неизведанных джунглях чудовищного. Заметив Уэсли, он выключил айпод.

– Я думал, ты на лекции.

– Я ее отменил. Это Роберт Хендерсон, один из моих студентов.

– Робби, – представился Хендерсон, протягивая руку.

– Привет, Робби. А я Дон Оллман. Один из наименее славных братьев Оллман. Играю на стиральной доске.

Робби вежливо засмеялся и пожал Дону Оллману руку. До этого момента Уэсли намеревался попросить Дона выйти, считая, что одного свидетеля его душевного расстройства будет вполне достаточно. Однако сейчас был тот редкий случай, когда компания действительно не помешает.

– Оставить вас вдвоем? – спросил Дон.

– Нет, – ответил Уэсли. – Не уходи. Я хочу вам обоим кое-что показать. И если вы ничего не увидите, а я увижу, то буду рад обратиться в центральную психиатрическую клинику. – Он открыл портфель.

– Ничего себе! – воскликнул Робби. – Розовый «Киндл»! Никогда таких не видел!

– А теперь я покажу вам еще кое-что, чего вы никогда не видели, – сказал Уэсли. – По крайней мере, так мне кажется.

Он вставил штепсель в розетку и включил ридер.

Дона Оллмана окончательно убедило «Собрание сочинений Уильяма Шекспира» из Ура-17000. Скачав тексты по просьбе Дона – в этом Уре Шекспир умер не в 1616-м, а в 1620-м, – все трое обнаружили две новые пьесы. Одна называлась «Две дамы из Гэмпшира» и была комедией, написанной вскоре после «Юлия Цезаря». Другая – трагедией, написанной в 1619 году, и называлась «Черный человек в Лондоне». Уэсли открыл ее и (неохотно) передал «Киндл» Дону.

Дон Оллман, всегда краснощекий, улыбчивый парень, пробежав глазами первый и второй акты «Черного человека в Лондоне», изменился в лице и больше не улыбался. Робби и Уэсли молча смотрели на Дона, пока он читал, и через двадцать минут он подтолкнул ридер в сторону Уэсли. Кончиками пальцев, будто не хотел к нему прикасаться.