Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всем идти не надо, — пояснил я. Да и за теми, кто останется, отправится следом фелюга и подберет из воды. Но все же дело опасное, а потому решайте сами, чей черед черта за усы дернуть. Можете даже жребий бросить, только быстро.
— А чего тут думать? — молодецки тряхнул головой один из служивых, лицо которого показалось мне смутно знакомым. — Семи смертям не бывать, одной не миновать! Дозволь мне, государь, головой рискнуть. Я сирота, ни матушка, ни батюшка о кончине моей не запечалятся. Женой тоже не обзавелся, так что и детушек у меня нет.
— Кто таков?
— Мушкетерского полка капрал Ржевский Иван.
— Погоди-ка, а это не ты ли, часом, голышом в реку с брандера сиганул на учениях?
— Я самый, — расплылся в улыбке доброволец. — Твое величество, меня еще ковшом водки изволили пожаловать!
— Выходит, опыт у тебя имеется, — не поддержал я его веселости. — И плавать умеешь…
— На морской воде держаться не в пример легче, государь. А кто на Волге вырос, тому плевое дело ее от берега до берега и обратно перемахнуть!
— Ишь, каков, — загомонили внимательно прислушивавшиеся к нашему разговору моряки и солдаты.
— Быть по сему. Выбери себе кого надо из греков, и с богом!
— Да на что их, — слегка поморщился капрал. — Мореходы они, может и добрые, но все же люди не воинские.
— Одного не пущу!
— Зачем одного? Коли дозволишь я бы Ваську Ремезова и Лешку Сомова взял. Ребята бедовые, и с парусами если надо управиться помогут.
Названные солдаты тут же приосанились, показывая всем своим видом, что не подведут.
— Односумы?
— С одного котла уж который год щи да кашу хлебаем, — степенно отвечал коренастый здоровяк Сомов. — Вместе под Азовом дрались, вместе Керчь брали. Стало быть и дальше заодно будем.
— С Богом, коли так.
Вторую фелюгу взял под свое начало Теодоракис, сказавший что-то на своем языке соплеменникам, поле чего те дружно перепрыгнули на борт «Святой Елены», оставив Никаса и еще одного молодого грека. Третьим членом их экипажа вызвался быть стрелец, имени которого я, как ни старался, так и не вспомнил. Тот же, передав вместе с товарищами свое оружие и прочие вещи, остался в одной рубахе и при сабле, после чего истово перекрестился.
В общем, добровольцы нашлись. И через минуту, Никас в последний раз поклонился мне с кормы своей фелюги, бестрепетной рукой направив ее в сторону турецкой гавани. За ним тут же последовала другая, а следом двинулись и мы. Вообще, брандерам довольно редко получается сцепиться с вражескими кораблями. Гораздо чаще тем удается сманеврировать, однако это разрушает их строй и деморализует экипажи. В общем, оружие это весьма своеобразное и ни разу не вундерваффе, но и бесполезным его тоже не назовешь.
Тем временем на турецких кораблях все еще готовились к бою. Трудно сказать, было ли это следствием того, что османские моряки по своему обыкновению ночевали на берегу, или же в силу общепризнанной медлительности оттоманского флота, но когда легкие суденышки подгоняемые утренним бризом уже прошли половину пути между нашими эскадрами, те еще даже не начали движения.
— Пожалуй, ваш план может и удастся, — заметил вставший к штурвалу Петерсон.
— А ты сомневался?
— Будь это датчане или шведы, я не поставил бы на брандеры и медного крейцера. Но турки просто позорно медлительны!
— И не только. Посмотри, какой нелепой кучей они стоят, им просто не куда уворачиваться!
В этот момент, турецкий командующий эскадрой, как будто услышал меня, и приказал своим подчиненным начать движение. Добрых пара сотен весел, почти одновременно ударили по волнам, пытаясь привести в движение свои огромные корабли. Более узким, чем их флагман каторгам, это удалось относительно легко и скоро их хищные силуэты заскользи среди водной глади. Но вот широкая и не поворотливая мавна, казалось, застыла на месте, несмотря на отчаянные усилия гребцов.
Между тем, фелюги неотвратимо приближались к вражескому флоту. Как и следовало ожидать, первым покинул свой корабль экипаж третьего брандера. Кое-как закрепив руль, греки и сопровождавшие их солдаты пересели в маленькую лодчонку и энергично погребли в сторону шедшего следом за ними судна. Что касается Ржевского и Теодоракиса, то они продолжали движение, явно выбрав своей целью турецкий флагман.
— Это разумно, — кивнул внимательно наблюдавший за всеми этими перипетиями Петерсон.
В этот момент на османских кораблях загремели пушки. Судя по всему, их реисы решили не рисковать и попытались уничтожить брандеры на подходе или хотя бы лишить их хода, сбив мачты или паруса.
По крайней мере с одним это удалось. Удачно пущенное ядро, пробило косой латинский парус на шедшей первой фелюге, после чего та начала терять ход.
— Твою ж мать! — выразил я всеобщий настрой.
— Кто это? — загомонили внимательно следящие за развитием событий моряки.
— Ну-ка по местам! — неожиданно вызверился на них норвежец, заставив зевак вернуться к своим обязанностям.
Не потерял управление только брандер ведомый Никасом. Обойдя неудачливых товарищей, ловкий грек ухитрился развернуться, и неожиданно повел свою фелюгу не на мавну, а на оказавшуюся ближе всех к нему каторгу. Не ожидавшие подобной подлости турки, принялись стрелять из всего, что только было у них под руками от ружей и луков, до легких кулеврин. За дальностью расстояния, мы не могли видеть все подробности, но судя по всему, Теодоракис сумел-таки ударить осману в борт и зацепиться.
Те в свою очередь, старались отпихнуть от себя начавший разгораться гостинец, но пока безуспешно. Брошенная первой фелюга, спокойно прошла мимо расступившихся турок, не причинив тем никакого вреда. Впрочем, нельзя было назвать атаку совсем уж неуспешной. Уворачиваясь от наших сюрпризов, враг так и не сумел построиться в боевой порядок, и теперь против нашего клина, на острие которого шла «Святая Елена», находилось какое-то рваное недоразумение.
Кроме отставшей мавны, нам противостояли только три каторги из пяти. Остальные все еще мешкали, причем если
