Пещера Лейхтвейса. Том первый - В. Редер

Спящий вздрогнул. Еле слышно прошептал он:

— Гунда! Милая Гунда!

— Боже! — вскрикнула она в ужасе. — Он любит меня. Господи, спаси наши грешные души!

Она опустилась на колени и головой прильнула к подушкам.

Патер Бруно приподнялся на постели. Протирая глаза, он улыбнулся при виде Гунды. Ему казалось, что он видит чарующий сон. И он постарался не рассеять видения. Да и не мудрено было: то, что наяву ему было запрещено, то, от чего он в действительности должен был отказываться, — все это предстало перед ним во сне. Он протянул вперед руки, нежно обнял Гунду и привлек ее к себе.

— Милая, дорогая моя, — шептал он, — побудем вместе хоть во сне.

А Гунда лишилась всякой воли и, не будучи в силах бороться с своей любовью, припала к его груди. Она горячо обняла его, и уста их слились в долгом поцелуе. Но вдруг патер Бруно дико вскрикнул.

— Уйди от меня, искуситель! — крикнул он, отталкивая ее. — Ты не овладеешь мною, в каком бы чарующем виде ты мне ни являлся. Это не сон — нет, не сон. Я согрешил. Согрешил! — В отчаянии приник он головой к подушкам.

Вдруг на улице послышались громкие крики:

— Пожар! Дом старшины горит! Пожар!

— Пожар! — вскрикнула Гунда, пришедшая в себя, и поднялась на ноги. — Проснитесь, преподобный отец. У нас в селе ужасное несчастье. Дом старшины горит. Бог покарал его за грехи.

— Бог всегда карает за грехи, — глухо произнес патер Бруно, — он покарает и меня.

Он сел на постели и воскликнул диким голосом, точно помешанный:

— Адское пламя там и здесь. Там огонь пожирает имущество грешника, а тут, в моей груди, горит другое пламя. Его потушить будет трудно, и оно сожрет меня. Для меня нет спасения.

Гунда выбежала из комнаты. Ей пришла в голову мысль о Ганнеле. Она хотела удостовериться, успела ли та спастись.

Она устремилась к месту пожара. Там уже собралась большая толпа, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы тушить пожар. Слышны были лишь злобные возгласы и проклятия. Никто не принимал никаких мер.

— Боже милосердный! — воскликнула Гунда, оглядываясь кругом. — Неужели вы не хотите помочь? Что ж вы стоите сложа руки и смотрите, как погибает имущество человека? Несите скорее воду. Ведь можно еще спасти кое-что. Слышите, скот ревет и мечется в коровнике? Помогите же, жители Доцгейма. Не в первый раз вы помогаете вашим ближним.

— А вот на этот раз мы с удовольствием смотрим на пожар, — ответил какой-то коренастый парень, выступая вперед. — Мы палец о палец не ударим, чтобы спасти имущество человека, которого мы все ненавидим и презираем.

— Конечно, — поддержало его несколько человек. — Мы все поклялись, что дадим сгореть его добру.

— Пусть он и сам погибнет в огне! — крикнула какая-то безобразная старуха, носившая кличку «Доцгеймская ведьма». — Слышите, как он стонет и хрипит, этот старый скряга, этот кровопийца, который так часто сосал нашу кровь. Вон, смотрите, его черная душа вылетела из дома. Она хочет подняться на небо, но вот — смотрите — она опять упала в огонь.

И — действительно, над крышей поднялся черный голубь, пытаясь уйти от пламени. Но у него не хватило на это сил. Крылья его уже были обожжены, и он упал в пылающее пламя.

— Это знаменье Божие, — глухо бормотали поселяне. — Доцгеймский старшина осужден на вечные муки.

Вдруг перед толпой, как из-под земли, вырос патер Бруно.

— Вот те результаты, которых я достиг с вами! — громким голосом воскликнул он. — Вот для чего я учил вас любить и помогать ближнему.

Скорбным и полным горестного упрека взглядом обвел он толпу.

— Вы сами знаете, преподобный отец, — ответил один из наиболее уважаемых поселян, — старик Михаил Кольман тысячу раз заслужил эту кару небесную. Мы все ненавидим и презираем его, и, по нашему мнению, было бы даже грешно помочь ему спасти дом и тем идти против справедливой Божьей кары.

— А где же он сам? — воскликнул священник. — Спасли ли вы его?

Ответа не последовало.

— Значит, вы хотите сделаться убийцами? — громко воскликнул патер Бруно. — Кто дал вам право судить других? Вы жестокосердные люди, и вашим бездействием совершаете тяжкий грех.

— Речь идет ведь не только о старшине! — воскликнула Гунда. — Неужели вы забыли, что в доме находится также и бедная Ганнеле? Разве никто из вас ее не видел? Где бедная Ганнеле? Ганнеле, где ты?!.

Вдруг толпа ожила.

— Ганнеле! Где Ганнеле? — поднялись крики со всех сторон. — Где Ганнеле?

— За мной! — крикнул молодой священник, срывая крест со своей груди и поднимая его высоко над головой. — Кто хочет спасти душу свою, тот последует за мной, в огонь и пламя.

Но никто не двинулся с места. Тремя столбами пламя поднималось к небу, и все здание было окружено сплошной стеной желтовато-красного огня и дыма. Никто не хотел рисковать жизнью для бедной, несчастной девушки, и всякий думал только о себе и о своей семье.

Одна только Гунда отважно выступила вперед.

— Ты, Гунда, — обратился к ней патер Бруно, — я знаю, ты отважная девушка. Но оставаться здесь — это подвиг не для девушки. Там, в пламени, ожидает тебя смерть, а ты, Гунда, должна жить.

— Я не хочу жить, патер Бруно, — вполголоса ответила Гунда, — если мне нельзя будет больше оставаться с вами.

Священник в изумлении взглянул на свою служанку и сказал:

— Если так, то иди со мной. Мы спасем ее или погибнем вместе.

В этих словах не было ни страха, ни ужаса, а, скорее, какая-то затаенная радость.

Священник взял Гунду за руку и вместе с ней направился к пылающему дому.

— Подождите меня, — послышался чей-то голос, — возьмите меня с собой. Я хотя только калека, но я хорошо вижу, быть может, я найду Ганнеле.

К священнику приблизился юноша лет двадцати, с бледным добрым лицом, волоча свое худощавое тело на двух костылях.

— Это скрипач Франц, — шептали поселяне, — ему легко рисковать жизнью. Ему нечего терять, доктор все равно приговорил его к смерти.

— Франц влюблен в Ганнеле! — взвизгнула ведьма. — Он хочет спасти свою хорошенькую бледнолицую невесту. Еще недавно я видела, как они вместе стояли за старым дубом и Франц наигрывал своей возлюбленной красивые песни.

Тот, о ком шла речь, не слышал этих слов или не хотел их слышать. Он шел рядом со священником, и лицо, окаймленное длинными русыми волосами, сияло отблеском гордой радости. Да, этот несчастный калека гордился тем, что может отдать свою жалкую жизнь за спасение другого человека.

Патер Бруно вместе со своими спутниками обошел кругом всей ограды и, действительно, нашел место, где огонь и дым еще не были так густы, так что можно было пробраться внутрь двора и приблизиться к дому. Но дальше они никак не могли двинуться. Повсюду трещало и шипело пламя, с грохотом валились стены, и отовсюду их обдавало огненным дыханием пламени.