Солнечная - Иэн Макьюэн

– Вы отрицаете очевидное, – сказал ему доктор Паркс, словно возвращаясь к их спорам вокруг изменения климата. – Эта штука не исчезнет сама собой только потому, что вы так хотите или просто о ней не думаете.

И это были еще не все плохие новости, хотя остальные не несли ничего неожиданного. Биэрд, голый до пояса, с угрюмым видом застегивал пуговицы на рубашке. Просмотровые кабинеты находились в медицинском корпусе в центре Эль-Пасо на девятнадцатом этаже; его мать, вспомнил Биэрд, тоже умерла на девятнадцатом. У Паркса, дышавшего на него ментолом, было добротное дубленое лицо с оттенком потемневшего серебра. Голова его по-черепашьи выдавалась вперед и благосклонно покачивалась в такт биэрдовским словам. Он был с ним одного возраста, только выше ростом, и поддерживал форму в бассейне, плавая каждое утро с шести до семи, прежде чем принять первого пациента. Биэрд с трудом мог представить себя в воде, да и вообще на ногах в такую рань и прекрасно понимал, что никогда не сможет принять подобный вызов, никогда не сбросит лишний вес ценой такого неудобства и дискомфорта.

Да, доктор не читал ему лекций или морали, но это с лихвой компенсировалось отстраненной и оскорбительной откровенностью. Всякое новое сообщение, всякое зловещее приближение физической катастрофы сопровождалось дальнейшим выдвижением мудрой черепашьей головы и мягким постукиванием карандаша о ладонь. Никто, сказал врач, даже Биэрд, не стал бы беззаботно разгуливать, имея такой избыточный вес. Он таскает лишних тридцать килограммов, что сопоставимо с полной выкладкой солдата-пехотинца. Его колени и щиколотки опухли от нагрузки, надвигается остеоартрит, печень увеличена, кровяное давление высокое, возрастает угроза застойной сердечной недостаточности. Уровень холестерина зашкаливает, даже по английским меркам. Налицо проблемы с дыханием, есть шанс заполучить сахарный диабет в придачу к раку простаты и почек и тромбозу. Его единственная удача – удача, отметил про себя Биэрд, но не добродетель – это то, что он не курильщик, в противном случае уже был бы покойник.

Голову и плечи доктора обрамляло выходящее на юг зеркальное стекло окна, сияющий прямоугольник дымчато-белого неба, говорящего об удушающей жаре. Время от времени пролетал самолет, чтобы развернуться над городом и приземлиться на восточной окраине. За рекой раскинулся Хуарес, мировая столица насильственных смертей: там наркобанды вели борьбу за влияние, попутно отправляя на тот свет солдат, судей, полицейских и отцов города. Сегодня мексиканские картели нанимали безработных техасских тинейджеров, чтобы те выполняли за них всю грязную работу. Жизнь, вне всякого сомнения, продолжится без Майкла Биэрда. Слушая, как Паркс перечисляет возможные сценарии его будущего, он решил не упоминать о своем новообретенном классическом симптоме – спорадическом сжатии в груди. Чтобы не выглядеть еще большим глупцом и мизантропом. Он также не готов был признать, что ему не по силам ограничить себя в еде и питье и что физические упражнения в его случае не более чем фантазия. Ну не мог он приказать своему телу «вкалывай!», для этого у него нет воли. Он скорее умрет, чем станет бегать трусцой или дрыгаться под фанк-музыку в церкви вместе с другими бездельниками в спортивных костюмах.

Когда Биэрд туманно пообещал в течение месяца вернуться, доктор Паркс тут же заглянул в календарь. Вторник, двадцать третье, или четверг, двадцать пятое, выбирайте. Биэрд колебался, Паркс настаивал, как будто это с его кровью распоясавшиеся раковые клетки устремились к новым целям, например к ближайшему лимфатическому узлу, чтобы там угнездиться. Биэрд выбрал отдаленную дату, понимая, что всегда может позвонить секретарше Паркса и преспокойно отменить визит.

Сейчас, когда прекратился этот «художественный» свист и Хаммер сбавил скорость, проезжая через крохотный городишко Коттон-Сити, тихая заводь незнакомой клиники в Далласе показалась ему уже более привлекательной. Но Биэрд знал, что для бегства у него не хватит пороху. Он не мог остановить приближение завтрашних событий, остановить сейчас, когда он так жаждал публичного триумфа, этой минуты раннего вечера, когда маленький Лордсбург со своей неоновой рекламой гамбургеров и кондиционированными помещениями номинально откажется от углеводородов и американская цивилизация, выражающая чаяния всего мира, двинется дальше, не опасаясь перегрева. Восьмилетний путь от кропотливой расшифровки олдосовских записей до лабораторной работы, усовершенствований, прорывов, чертежей и полевых испытаний должен быть завершен. Общее признание – это завершающий аккорд. И пусть Тарпин роет ему яму.

Биэрд поискал по радио часовые новости, и вот вам, пожалуйста, короткое интервью с одной из участниц хаммеровской пиар-команды, объясняющей, что солнечный свет и вода для начала обеспечат электроэнергией Лордсбург, а когда-нибудь и всю планету.

Хаммер прицокнул языком.

– Класс! Не зря я эту девочку учил.

Ни он, ни Биэрд никогда не говорили вслух, даже наедине друг другу, что, в сущности, они не собираются снабжать Лордсбург электричеством. Они будут продавать киловатт-часы местным поставщикам, приблизительный эквивалент городского потребления за год. Электроны их революционной электростанции анонимно смешаются со всеми прочими.

– Мы все будем там, – объявила дикторша. – Шоссе девяносто, в трех милях от семидесятого. Присоединяйтесь к нам в шесть вечера. Завтра пойдет обратный отсчет перед запуском. Лордсбург впереди планеты всей!

Вскоре они уже ехали по федеральному шоссе в восточном направлении, затем повернули на север в объезд городка, и через пару миль появился съезд на Силвер-Сити. Спустя несколько минут они оказались на небольшой возвышенности, откуда открывался вид на полигон. За прошедшие месяцы Биэрд не раз видел это воочию – всё на своих местах, репетиции, после устраненных недочетов, прошли гладко. Но сегодня он испытал прилив гордости. Уловив его настроение, Хаммер сбавил скорость.

– Ну чито, дрюжище, – сказал он, маскируя собственные эмоции чудовищным кокни. – Хреет душу?

Двадцать три стоящие под наклоном большие панели тускло отсвечивали под яростным солнцем. К ним было подсоединено множество труб с вентилями. За панелями стояли резервуары для сжатого водорода и кислорода, а рядом с ними в шлакобетонных сараях располагались генератор на топливных элементах и катализаторы. Провода на новехоньких столбах тянулись к ближайшим допотопным деревянным опорам, что ковыляли друг за дружкой через бескрайнюю полупустыню. За резервуарами находилась насосная станция, построенная над глубоководным источником, а за ней – аккуратная каменная постройка, начиненная компьютерами.

Новизны привычной картине добавляли сотни людей – строители, поставщики и звукотехники, с важным видом расхаживавшие во время пауз в работе, а также сотни, если не тысячи звездно-полосатых флагов, развешенных на столбах вокруг панелей, на месте предполагаемого ограждения, и множество флагов, свисавших из-под гигантского аквамаринового навеса на канатах для растяжки по всему периметру и отделявших недавно разровненную бульдозером площадь в четверть гектара, где предстояло промаршировать военному оркестру, и длинные цветные ленты, изящно развешанные над трибуной, где рассядутся местные шишки, а также вдоль улочки, образованной палатками с фастфудом и холодными напитками, и, под прямым углом к ней, вдоль этакого проспекта с биотуалетами по обе стороны, и вокруг огромной автостоянки, где уже можно было видеть по меньшей мере сотню автомобилей вместо привычного десятка, притом что там смогли бы припарковаться еще как минимум две тысячи. И ни одного британского флага, угрюмо отметил про себя Биэрд, в честь него, изобретателя и вдохновителя проекта. Но он ничего не сказал вслух, отогнав от себя эту мысль.

Сбоку, на другой площадке, расчищенной от растительности и свободной от флагов, стояли автобусы телевизионщиков и спутниковые тарелки. A далеко за ними, в кустарниковых зарослях, в нескольких сотнях метров, на невысокой возвышенности, параллельно шоссе, виднелся пока не горящий неоновый щит с одним-единственным словом «Лордсбург!», точная копия знаменитой голливудской рекламы на холме, а десятиметровый восклицательный знак как раз сейчас поднимали на веревках рабочие в строительных касках.

Стоило свернуть с шоссе на грунтовую дорогу и проехать мимо помоста, тоже украшенного звездно-полосатыми, как в нос им ударили теплые запахи жареной свинины, тут же охлажденные работающим в машине кондиционером.

– Тоби, ты гений! – вырвалось у Биэрда.

Хаммер с серьезным видом покивал.

– Я люблю сводить в одном месте технику и людей. Но это твое изобретение, Майкл. Так что гений у нас – ты.

Биэрд, успевший расслабиться, кивнул в ответ. Вот такой должна быть настоящая дружба.