Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы - Вив Гроскоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
11. «Кузина Бетта» – Оноре де Бальзак
Если вы намерены вести себя плохо,
делайте это с размахом… Или о том,
как использовать собственную
непривлекательность, чтобы расквитаться
со своей более привлекательной кузиной
Когда мне было около тридцати пяти, я вдруг многое поняла о жизни. Я полностью пересмотрела свои привычки в работе и положила конец своей одержимости Россией. Перестала по четыре-пять раз в год летать в Москву, как делала почти десять лет. Мне не нравилось расставаться с близкими. Моя жизнь входила в ровный ритм, я становилась разумнее, и мне больше не нужно было прятаться за фальшивым фасадом иностранки, чтобы почувствовать себя счастливой. Наконец я начала принимать себя – неидеальную, порой скучную, порой довольную жизнью, – вместо того чтобы быть удивительным, но ненастоящим человеком, которым всем нам хочется стать, когда мы вырастем. К тому моменту у меня было трое детей, двое из них учили в школе французский и могли самостоятельно купить pain au chocolat в пекарне. Мои свекры приобрели небольшой домик в деревне неподалеку от Дюраса (да, того самого Дюраса) на юго-западе Франции. Мы начали пару раз в год ездить туда в отпуск. Это была совсем не такая «французскость», о которой я всегда мечтала: в детстве я уж точно не хотела проводить время во Франции с англичанами. Но это казалось мне гораздо более настоящим и осмысленным. Потому что так и было… Я снова нащупала связь с той своей «французской» частью, которую годами заталкивала все глубже, подсела на передачу Star Academy (французский American Idol) и скачала на телефон давно забытую музыку: Франс Галль, Патрика Брюэля, Жан-Жака Гольдмана. Я больше не заказывала un chocolat (горячий шоколад) в кафе. Я заказывала un grand crème, кофе с молоком, чуть более крепкий и изысканный, чем café au lait.
Если, читая Стендаля, ощущаешь приближение старости (и вполне возможно, что Le Rouge et le Noir – это роман взросления, который просто стоит прочесть в нужное время), то Бальзак способен пробуждать к жизни. Бальзак не для молодежи. Он писатель на всю жизнь. Чтобы прочесть хотя бы часть его наследия, жить нужно очень долго, поскольку он был невероятно плодовит. Разумеется, дело здесь в том, что он был необыкновенно талантлив. Но была и другая причина: достаточно упомянуть о Бальзаке, и большинство людей подумает о кофе, а не о un grand crème и не о un café au lait. Одно только неуемное потребление кофеина позволяет возвести Бальзака в ранг святых заступников писателей. А может, он был первым в истории хипстером? Как бы то ни было, он стал и прекрасным, и ужасным примером для всех любителей кофе. С одной стороны, кофеин сделал его необычайно плодовитым – он написал более девяноста романов за двадцать лет. С другой стороны, он пил столько кофе, что умер, по сути, именно от него. Из всех писателей, упоминаемых на страницах этой книги, Бальзак – главный невротик, обладающий наибольшим количеством причуд и при этом, на мой взгляд, самый симпатичный в своей неисправимости.
Известно, что Бальзаку случалось выпивать до пятидесяти чашек кофе в день. Да, пятидесяти. Это кажется мне странным. Как такое вообще возможно? Многие задавали этот вопрос, и проводилось немало исследований о вероятном размере чашек (наверное, для эспрессо?), объеме кофейника, которым он пользовался, и его методах заваривания кофе. Но это лишь спекуляции, потому что мы ничего не знаем наверняка. Мы можем только изучать оставленные им описания собственных привычек. Он писал, что тщательно регулирует потребление кофеина, чтобы вовремя достигать пика производительности. Как правило, он ложился спать в шесть часов вечера, вставал в час ночи, вливал в себя кофе, чтобы работать до восьми утра, затем недолго дремал, просыпался снова и садился за письменный стол еще на семь часов. Единственный из писателей, кто мог тягаться с Бальзаком по потреблению кофе, – Вольтер: для него рекордными якобы стали восемьдесят чашек в день. Что не так с этими людьми?
В сельской Англии, где я выросла, кофе в 1970-х и 1980-х годах был диковинным напитком, к которому никто не проявлял интереса. Сегодня в любой дыре вам нальют флэт-уайт, и люди то и дело отпускают шутки о своем пристрастии к кофе. Но когда я была маленькой и только начинала знакомство с французским, кофе был экзотикой и ассоциировался у меня исключительно с Францией. Думаю, потому, что слово café во французском означает и «кофе», и «кафе», и мне казалось, что из-за этого право собственности на кофе принадлежит французам. Я понимала, что кофейная культура есть также в таких странах, как Италия и Испания, но своими глазами видела только, как французы пьют кофе и строят вокруг него свою жизнь, а потому считала его «их» фишкой. Странно, что мы все склонны считать французскими многие необычные и приятные вещи, которые вообще-то можно найти в культурах разных стран. В конце концов, это ведь не французы изобрели слоеную выпечку, виноград и секс! Однако, хотя соседние страны тоже горазды на изысканные завтраки, хорошее вино и романтику, почему-то именно французы получили монополию на всё.
Бальзак в таком случае служит отличным, чисто французским примером кофемана, привычки и творчество которого кажутся синонимичными его национальной идентичности. Я не могу назвать ни одного русского, итальянского или немецкого писателя, привычки которого были бы в той же степени связаны с чем-то вроде кофе. Для Бальзака кофе был тем же, чем коктейли для Ф. Скотта Фицджеральда. Если прочитать очерк Бальзака «Прелести и печали кофе», станет очевидно, что он относился к кофе так же, как другие – к кокаину и героину. (Дайте мне поблажку, я совершенно ничего не смыслю в настоящих наркотиках. Для меня и колд-брю – головокружительное приключение.) Бальзак советовал определенным образом обрабатывать зерна, строго ограничивать объем используемой воды, выпивать одну за другой до трех чашек кофе и, наконец, пить крепкий
