Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - Харкурт Альджеранов

– Мне нельзя предпринимать восточные турне, это для меня слишком опасно, – заявил он.

Я очень огорчился, и не только потому, что Новиков заболел, но и потому, что он так относится к азиатскому климату, ведь он так любил искусство и краски Востока.

Аден походил на печь даже ночью. Мы наняли машину и поехали к водоемам. Пожилой сикх в длинном синем халате и бледно-желтом тюрбане приветствовал нас у ворот, лунный свет высвечивал силуэты зубчатых гор, было очень тихо. Старик сходил за фонарем, а затем повел нас; большинство водоемов высохли, и он проводил нас к колодцам и дал камни, чтобы бросить в них. Прошло невероятно много времени, прежде чем мы услыхали всплеск воды. Когда мы выходили, нас окружили нищие голые дети. «Бакшиш! Салам, сагиб, – завывали они высоким сопрано, и затем allegro[68]: – Салам, сагиб! Ни-отца-ни-матери-ни-сестры-ни-брата», потом следовали громкие хлопки по толстым животикам, чтобы продемонстрировать голод. Подобное представление было способно извлечь вошедшую в поговорку кровь из камня, но не от жалости, а от склонности к насмешке. Там был один немного поумнее остальных: после того как он выкрикивал свои приветствия в восходящем крещендо, «ни-отца-ни-матери-ни-сестры-ни-брата-ни-дяди-ни-тети», его «ти» в слове «тети» достигало верхнего до.

Когда мы ехали в машине, жара, казалось, волнами поднималась от земли. Мы проехали мимо кладбища, и шофер сплюнул. «Еврейское кладбище!» – воскликнул он. Мы подумали, интересно, говорил ли он «христианское кладбище», когда возил наших еврейских друзей. Мы купили на рынке несколько корзинок, но, когда вернулись с ними на судно, нам сказали, что брать их на борт запрещается, так как в них есть насекомые. Нам удалось уговорить стюарда погрузить их в горячую морскую воду, и тогда нам позволили оставить их. Косоглазый торговец янтарем с носом-крючком и бородой с сильной проседью снова появился на судне и, похоже, устроил оживленную торговлю в салоне.

Когда мы проезжали мимо островов, меня очень позабавил услышанный случайно разговор двух игроков знаменитой футбольной команды маори «Олл блэкс», обсуждавших, насколько необитаемыми выглядели эти острова. Один спросил другого: «Как ты думаешь, там есть людоеды?» Первый из двух маскарадов состоялся еще до нашего прибытия в Коломбо. Айлин Доламор завоевала первый приз за костюм царицы Шебы[69]; она, безусловно, сделала самый сложный и тщательно разработанный костюм, отличавшийся профессиональной отделкой. Следующий маскарад состоялся на Средиземном море, и мы уговорили Айлин снова принять в нем участие. Она решила, что поскольку уже завоевала первый приз, то не будет состязаться за второй, а явится туда ведьмой в лохмотьях, в остроконечной шляпе и с метлой. Она попросила меня помочь ей наложить грим; я раскрасил ей красным кончик носа и щеки, подкрасил глаза, чтобы они казались косыми, замазал черной краской один или два зуба. В итоге она выглядела еще эффектнее, чем когда изображала царицу Шебу, и снова победила! Весь вечер ее преследовал поклонник, умоляя «снять этот отвратительный грим» с лица. Несмотря на дружеский матч по крикету, дамы из первого класса относились к девушкам Павловой с завистью, поскольку те привлекали к себе больше внимания, чем они. Дамы сделали все от них зависящее, чтобы девушек не пригласили на первый маскарад, и устроили скандал из-за того, что девушки не носили в жаркую погоду чулки. Мы очень забавлялись за обеденным столом, слыша глупые разговоры, которые велись за коктейлями, куда подходящие кавалеры приглашали наших коллег. В те годы косметика не была чем-то само собой разумеющимся; однажды вечером девушка, обладавшая красивыми глазами и никогда не упускавшая случая подчеркнуть их, вернулась смеясь, потому что некий величественный полковник сурово посмотрел на нее и спросил: «Вы накладываете грим на глаза?» Она ответила: «Нет», придав голосу выражение: «Как вы только могли подумать такое?», но мысленно выругалась: «Законченный старый дурак».

Путешествие по Суэцкому каналу было довольно приятным, оно проходило днем, и мы могли видеть корабли, которые, казалось, скользили по песку. Мы прибыли в Порт-Саид рано утром. При дневном свете он выглядел не слишком ярким; я отправился на поиски арабских граммофонных пластинок и нашел несколько таких, которые могли доставить удовольствие. Я был рад добавить их к индийским, купленным в Цейлоне, и конечно же дома в Лондоне у меня были японские пластинки. Перед тем как сойти на берег, я увидел возвращающуюся рыбацкую флотилию; белые паруса слегка окрасились в розовато-лиловый цвет в раннем утреннем свете, а утренняя звезда напоминала огромную белую лампу на жемчужно-сером небе. Нам удалось уговорить игроков «Олл блэкс» исполнить хаку. Их тренер не хотел, чтобы они это делали, но, наконец, уступил, и они станцевали настолько величественно, даже немного пугающе. Ночью мы миновали Мессинский пролив, огни городов по обеим сторонам мерцали во тьме. Павлова сошла на берег в Марселе и отправилась на отдых в Италию. Она как-то сказала мне, что хотела бы иметь виллу на озере Комо и пригласить туда всех своих друзей. Некоторые другие члены труппы высадились здесь же, в том числе Пиановский, направлявшийся на родину в Польшу, и несколько человек, возвращавшихся в Париж.

Глава 11. Снова Европа

Отпуск был коротким. Через несколько недель я стал брать уроки у Новикова, а в октябре возобновились репетиции. Марковский вернулся из Варшавы и привез водку и охотничьи сосиски, и традиционная вечеринка состоялась в мужской артистической уборной (перегородка на помосте в конце комнаты). Новиков поставил Grand Pas Hongrois из «Раймонды», большой дивертисмент, который в современной программе сочли бы отдельным номером. Он также поставил Pas de Bouquet для возобновления «Тщетной предосторожности» и мужское pas de trois для «Снежинок». Так что нам предстояло многое отрепетировать вдобавок к текущему репертуару.

Мы собирались совершить турне по Германии с продолжительным сезоном в театре «Дес Вестенс» в Берлине. Меня радовала подобная перспектива, поскольку я надеялся побольше узнать о современной школе. Я принялся изучать немецкий по словарю Гюго. Домиславский был единственным человеком в труппе, который немного говорил по-немецки. Прежде чем поехать в Берлин, мы отправились в Ганновер и Бремен, а также в Магдебург, я это хорошо помню, потому что Павлова поставила новый дивертисмент на музыку мазурки Шопена – думаю, идею ей подал Уэрмзер. В основе лежала печальная тема, по ходу танца она снимала цветочный венок с головы и бросала его на сцену. Большинству из нас танец понравился, но, к нашему удивлению, Павлова его больше не исполняла. Позже до нас дошел слух, что кто-то предположил, будто этот танец означал, что она «сложила с себя корону королевы танца». Просто удивительно, как некоторые дурные люди умудряются увидеть в танце то, что не значится в программе. В этом ли таилась причина того, что Павлова больше никогда не исполняла этот танец, или нет, мы никогда не узнаем.