Скучный декабрь - Макс Акиньшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ночлег и поесть штось, — потребовала мадам Фраск, предупреждая вопросы. — И овса для лошадок.
— На то не извольте беспокоиться, — ответил собеседник. И глупо добавил, — По лучшим довоенным прейскурантам!
Около стойки тут же образовался водоворот из беспечно щебечущих девиц, хмурого Никодимыча, обтекающего талым снегом и прочих чинов веселого отряда. Колченогая старуха, оказавшаяся тещей скучающего хозяина, с ногами такой необъятной кривизны, что казалось, бабка плотно усиживалась на большой бочке, той в которой квасят капусту и арбузы, сновала между ними, в тщетной попытке навести хоть какой-нибудь порядок. Что до Леонарда, то он по фронтовой привычке остановился уизразцовой печи и, пополняя запасы иссякшего тепла, прижался к ней спиной. Исходящая жаром плитка ощутимо припекала сквозь худую шинель, стирая из души остатки тревог и печалей.
«Вот она радость-то!»- думал он, поглаживая печь, — «Может даже и счастье, тепло это. А еще бы чем горло промочить с дороги, то и совсем хорошо бы было».
Звезды в этом его не оставили. Счастье, отмеренное пану Штычке волею высших сил, этим вечером било через край так, что становилось боязно за то, что будет. Вдруг все вот так возьмет и закончится? Оборвется в одно мгновение? А дальше будет одна тьма и потери? Было в этом понимании что-то судорожное и поверхностное, вроде тех моментов, когда счастье поблескивает совсем рядом, но не дается в руки, отделываясь крохотными искрами вместо пламени. Искры эти негреющие и маленькие, вспыхивали обманом и тут же гасли. Торопись! Торопись, потому что завтра нет. Но есть сегодня, и было вчера.
Оглядев большую комнату, он дружески махнул рукой заседавшей в углу обширной коллекции усов. По всему было видно, что те пришли давно. Над головами висел табачный дым, а стол был украшен двумя солидными штофами, в которых плескалось чуть более половины. А глаза… Глаза были веселы и безумны, как у любого человека, просиживающего в тепле тогда, когда за окном бесится зима, ведомая скучным декабрем.
— А ведь метет-то как, паны добродии! — уведомил сидящих усачей Леонард, привычно оценив остатки в бутылках. На первый взгляд выходило, что даже при самом плохом раскладе могут и угостить. Собеседники помялись мгновение, разглядывая его, мадам Фросю, шушукающуюся с полосатым хозяином и веселых потаскушек, постреливающих взглядами, а затем предложили:
— А и сидайте, пан, к нам? Може, что поговорить найдется?
— Поговорить у меня всегда найдется, — ответил пан Штычка усачам. И оставив морковную старуху, раздающую распоряжения Никодимычу с мятым Тимофеем, прикрывавшим срамные синие шальвары приснятым тулупом, сел на лавку.
— А може тебе и налить, пан солдат? — щедро предложил тот из местных обитателей, что был, посолидней и постарше. — Промерз, небось, н от погоды-то?
— Метет, светлые паны, так что никакого терпениянет, — согласился отставной флейтист, — примораживает, пекни ми очи!
Подождав пока тот выпьет предложенную стопку, усач продолжил серьезную беседу:
— Ну, а сам откуда будете? Невже воюете?
— Сам я с Городу, — ответил Леонард, — А воевать, скажу вам, добродии, всегда надо. Не то откуда у человека счастье возьмется, жесли за него не сражаться?
И то, правда, кивнул собеседник, наливая следующую стопочку. На закуску у компании были соленые помидоры, лежащие на блюде и полупрозрачная квашеная капуста, при взгляде на которую, рот сам собой полнился кислой слюной.
— Угощайтесь, пан солдат, — уважительно обозначил собеседник, пододвигая съестное. — Капусточка у пана Кравчука на диво как хороша. Тетка Саня как уж делает не понять.
— Хорошая капусточка в армии делается. — решительно опроверг его пан Штычка, — вот, если взять, к примеру, ту, что на фронте давалась. Порох, а не припас! На каждую бочку, взвод нужен чтоб открыть. Сам его благородие полковник вон Визен приезжали смотреть, как отворяют. Бывало выкатят бочку к траншеям германа, это самое. Да как пульнут по ей! Эффекту того, лопни мой глаз! Потом лопатой пособерут, стало быть, и в котел. На той капусте не одно наступление совершилось. Уж очень злым солдат с той капусточки становится. Обо всем одна забота была, чтоб солдату воевать сподручней было. Одно слово, героев делали!
Прослушав про фронтовые рецепты, собеседники отставного флейтиста уважительно погладили усы. А самый солидный из них даже похлопал героического пана солдата по плечу и предложил немедленно выпить за воинский дух. Пока рюмки наполнялись, к столу приплелся Никодимыч и, прервав беседу, попросил Леонарда подсобить с лошадьми, для которых полосатым хозяином был выделен пустующий по причине смутных времен коровник.
— Непременно, пан Василий, — с готовностью откликнулся отставной флейтист и обернувшись к усачам, извинился, — Служба, паны добродии! Прошу обождать трохи, но зараз возвернусь.
Глава 21. Деревянные ноги и головы
С этими словами, весь радостный от намечавшегося очередного доброго дела Леонард двинулся за сутулым швейцаром. Выйдя на улицу и нырнув в хлесткую метель, путники тут же оказались облеплены снегом, какой зима намеревалась нанести на любую мало-мальски подходящую поверхность. Все, казалось, состоит из него одного, и воздух, и фыркающие лошадки веселой армии, перекрашенные в белую масть, и люди, закрывающие лица от ветра. Фортепьяно, что кренилось на одном из возов, так и вообще напоминало большой сугроб. При этом единственным светлым моментом оказалось то, что забитый им и вконец испорченный инструмент прекратил свой тоскливый вой и умер окоченевшим. Зима играла в полную силу, мало обращая внимания на печали и тоску бродящих внизу людей.
Отвязав лошадей, они принялись заводить их во двор, сопровождаемые яростным свистом ветра и руганью Тимохи, которого коварный конек все же умудрился цапнуть за голову.
— Вша ты лобковая, бес и мать твоя была проблядушка подзаборная! — беспомощно оскорбил животное возчик, и потянул под уздцы. Коник весело заржал, а Тимофея понесло далее. Он трепетал тонкими синими шальварами и, почти невидимый в метели, громко комбинировал все более неприятные предположения о родственниках обидчика. Выходило, что в родне у божьей твари пребывали почти все самые гнусные и безобразные создания, а уж папаша его неизвестно каким образом смог произвести того на свет. Вьюга глушила, забивая рот снежным крошевом, секла лицо ветром, но неистовый Тимоха, потрясая свободной от
