Злое железо - Молокин Алексей Валентинович

– Ты что, весь оружейный зал сюда припер? – недобрым шепотом спросила Гизела.

– Не-а, – радостно сообщил Гонза. – Не весь. Железные волыны я все оставил, здесь только медные. Так что все в ажуре. А без волыны какой я пацан? Сама посуди. Ну что, шмальнем? Посмотрим, из чего эти самые бесстрашники сделаны?

Я с недоверием посмотрел на подозрительно потрескивающий самострел, оценил степень изношенности плохо отчищенного от патины ствола мортирки, подцепил гитару и на всякий случай отполз подальше от братка с его убойными снастями.

Гонзику, видимо, страсть как хотелось шмальнуть по бесстрашникам, но богун остановил его.

– Нишкни, чадо непутевое, – сказал богун. Так прямо и сказал, «чадо».

Гонзик внял и принялся тщательно поправлять наводку своей пушки. На мой взгляд, попасть из нее можно было разве что на тот свет. Канониру и его сотоварищам. Рассчитывать на то, что бесстрашники разбегутся от грохота, словно какие-нибудь древние ацтеки, по-моему, не приходилось. Не похожи были эти бесстрашники на ацтеков, да и кого попало так не назовут. Бесстрашниками.

Между тем бесстрашники выгнали толпу беженцев, а больше всего эти люди были похожи именно на беженцев, на поле, а сами встали в сторонке. Ни дать ни взять полицаи перед расстрелом мирных жителей. Хотя у полицаев было оружие, а у этих нет. По крайней мере в руках у бесстрашников ничего, кроме ременных плеток, не наблюдалось.

Некоторое время новоявленные полицаи лениво курили, перебрасываясь между собой шуточками, потом один из них, судя по повадкам, командир, что-то гаркнул, и смешки прекратились. Между тем толпа начала понемногу расползаться по полю. Некоторые побежали к опушке в нашу сторону.

Командир снова что-то прогавкал, и бесстрашники все как один упали на колени и воздели руки к синему апрельскому небу. И тут где-то за нашими спинами, там, где должен был быть железнодорожный мост, что-то звонко залопотало, защелкало, словно рвались стальные тросы, а потом мы услышали шорох.

Сначала тихий, словно где-то вдалеке водили рашпилем по мягкому дереву, потом звук стал жестче, в нем появились звенящие стальные нотки, и наконец перешел в пронзительный свист. В поле закричали тонко и жутко.

Люта схватила меня за руку и отчаянно закричала:

– Смотри, Авдей, что же это делается-то! Что же они делают!

Я взглянул на поле и обомлел.

На поле рушился железный дождь. Он падал на бегущих людей со всех сторон сразу, и его струи были неподвластны ветру. Беженцы падали один за другим, убитые летящими железками, а бесстрашники все так же стояли на коленях, воздев руки с раскрытыми ладонями к небу, и смеялись. Некоторые из них тоже были убиты, но остальные не обращали на них внимания, продолжая радоваться, как дети.

Бабахнула мортирка Гонзы, и нас заволокло вонючим пороховым дымом. Шмальнул-таки браток, не выдержал. Черный шарик, треща запальным фитилем, круто взвился в небо, и через несколько секунд среди бесстрашников рванула бомба, некоторые из них повалились на землю, но остальные продолжали свое жуткое камлание. Браток, кашляя и непечатно ругаясь, торопливо перезаряжал свою волыну. Про самострел он, видимо, забыл. Или счел его слишком несерьезным оружием, и, как оказалось, напрасно. Сбоку от меня тупо и сильно щелкнуло, бесстрашник-командир схватился за бок и повалился на землю. Я повернул голову и увидел оскаленный профиль госпожи Арней, отчаянно пытающейся провернуть тугой ворот. Старая изношенная тетива лопнула с тупым звоном, и магистка, грубо выругавшись, бросила бесполезный самострел на землю. Мортира бабахнула еще раз – оказывается, из этого ночного горшка еще можно стрелять и даже куда-то попадать. Вторая бомба упала среди бесстрашников, не разорвавшись. Я услышал, как костерит себя Гонза, забывший поджечь фитиль, и увидел, как среди коленопреклоненных фигур бешеным нетопырем мечется герой Костя. На помощь ему бежал, вполне профессионально размахивая резиновой дубинкой, старший сержант Голядкин. Через пять минут все было кончено. Только в небе время от времени раздавалось страшное «ж-жжик» и кто-то, уже почти добежавший до спасительной опушки, падал, обхватив голову руками. Железный дождь кончался, роняя последние мертвые капли. И каждая находила цель. Между побитыми беженцами ходил старший сержант, нагибаясь только для того, чтобы посмотреть, не остался ли кто в живых. На падающие тут и там железки он не обращал внимания. Скорее всего он просто не верил, что какая-нибудь из них может достаться ему.

В ложбинку рухнул окровавленный Костя-герой, волоча за собой невнятно мычащего человека. Человек был в сознании, но ни двигаться, ни говорить членораздельно не мог, видимо, Костя применил к нему какой-то хитрый геройский приемчик, потому что видимых повреждений на человеке не было. Даже одутловатое, искаженное гримасой не то ненависти, не то боли лицо было чистым. Одетый в добротную кожаную куртку и порванную накидку из мешковины, человек напоминал и братка, и богуна одновременно. Хотя больше он был похож на богуна. Есть в них, в богунах, что-то общее.

Потом появился Чижик-Пыжик, спрятал куда-то свою дубинку и снова притих, как будто и не он был только что на поле.

– Никого там не осталось, – негромко сказал он. – Никого живого.

Костя бросил человека на землю и отстранился от кинувшейся к нему Гизелы.

– Кровь не моя, отойди, подруга, испачкаешься, – хрипло сказал он. – Пойду спущусь к реке, умоюсь. А этот пускай здесь пока полежит. Вы его не трогайте, без моего разрешения он никуда не побежит. Богун это ихний, я его обездвижил. Сейчас вернусь, спросим, что они тут за жертвоприношение устроили. И кто вообще по жизни.

– Надо бы посмотреть, не осталось ли кого в живых. – Я оглядел поле, покрытое светлыми пятнами белых рубах. – Вдруг наш старший сержант кого-то пропустил? Может, помощь какая нужна.

– Уже не нужна, – печально отозвался старый богун. – Никого он не пропустил. Неупокоенное железо разит насмерть. Если кто остался живой, так, значит, свезло, а кто нет – тому уже не поможешь.

Пока Костя бегал к реке, Левон присел возле богуна бесстрашников на корточки и принялся его внимательно разглядывать. Потом достал костяной нож и разрезал веревку, которой был подпоясан пленник.

– Так я и думал, – хмыкнул он. – Вот, смотрите.

В руке старого богуна на кожаном шнурке, продетом в круглую дырку, покачивался оплавленный плоский кусочек железа. Пленник, увидев, что его амулет попал в чужие руки, отчаянно захрипел и задергался, но сказать ничего не мог, только белками ворочал, будто его душили.

– Это еще что за блямба корявая? – спросил Гонза, прочищая ствол своей волыны чем-то похожим на войлочный вантуз. Потом я вспомнил, что эта штука называется у артиллеристов банником, для шомпола она была слишком велика.

– Метеорит, – пояснил Левон. – Небесное железо.

– А метеорит-то здесь при чем? – Я осторожно взял шнурок у богуна. Метеорит был тяжелым и каким-то мирным. Никакой злости я в нем не ощущал, так, железка и железка, на кляксу похожа, только черная.

– Они верят в небесное железо, земных богов не признают и не боятся, считают это ересью. Поэтому и прозываются бесстрашниками. А еще верят, что однажды все, кроме них, бесстрашников, будут побиты железным дождем. Вот и дождались, хотя дождь этот вовсе не небесный, а самый что ни на есть земной. У небесного железа нет злобы на людей, они ему безразличны, безгрешно оно, небесное-то железо. Так же, как изначально земное. А вот когда оно человеческой яростью напитается, тогда все и появляется. Люди во всем виноваты, люди…

Левон потеребил бороду, потом добавил:

– Вон наш герой возвращается, целехонек.

И в самом деле, несмотря на порванную куртку и ссадину на виске, Костя в целом выглядел довольно неплохо. Это после той бойни, которую он учинил. Я выглянул из ложбинки и посмотрел на валяющихся как попало бесстрашников. Одного уложила Гизела, нескольких Гонза своими бомбами, а остальных, получается, Костя. Похоже, герои – существа далеко не безобидные, страшные даже. А на первый взгляд – просто рубаха-парень, душевный такой и душа ранимая.