Ни конному, ни пешему... - Надежда Костина

Ядвига кивнула. Значит, верны были ее догадки. На посохе у ведьмы не просто колдовские амулеты — запертые людские души.

Хозяйка продолжала, не сводя с панночки тяжёлого взгляда.

— Они мне без особой надобности, но за них я дам тебе на выбор три судьбы.

Вспыхнули в черной глубине зрачков золотые искры, замерцали, закружились огненным хороводом. Голос зазвучал литой бронзой.

— Юстина с детьми умрет. Три колоса я срежу быстро и легко самым острым серпом. Это первая судьба для тебя.

Удар сердца грохотом каменной плиты в родовом склепе.

— Три жизни выкупом за родных. Старый мельник, его жена и девка-холопка. Яга поможет принести кровную жертву. Это вторая судьба для тебя.

Судорожный вздох хрипом перерезанного горла. Кровь черным ручьем стекает в подставленные ладони…

— Не быть тебе матерью. Три дочери не родятся, ими расплатишься со мной. Третья судьба для тебя.

Сдавленный выдох стоном ветра зимней ночью. Пустота бескрайнего одиночества в людской толпе…

— Я приму любой выбор. Но жить с ним тебе. Долго жить, девочка! И помнить… Большего не проси.

Сполохи света в бездонных глазах растекались колдовским туманом, свивались потоками огней, распускались диковинными лепестками, открывая мир живых…ещё живых людей…

Вот Юська заходится в безумном крике. Верная Ганька роняет ведро с нагретой водой, охает, бросается к постели панны. Мельничиха, забыв о страхе перед лесной чаклункой, завзято спорит с Ягой, та хмурится, нехотя кивает, соглашаясь, и …протягивает бабе что-то, завернутое в чистую тканину!

Матинка божа — дитё!!!

Мальчик!!!

Тетка Ганна бережно принимает драгоценный свёрток, показывает измученной матери. Юстина тянет дрожащие руки к сыну-крохе, мельничиха счастливо улыбается, смахивает слезу с пухлой щеки и ловко успевает подхватить младенца, когда роженицу снова скручивает приступ нестерпимой боли…

— Решай! — настойчиво торопит хозяйка. — Долго под сенью живого леса я не выдержу. И брату моему не просто рядом со мной. Решай, ясна панна! Никто и знать не будет, только ты…

Ядвига крепко сжала заветный жёлудь. Она так мечтала посадить его во дворе родного дома, вырастить чудесное дерево — опору и защиту их рода!

Дома больше нет.

А семья… семья есть!

Она найдет тело отца, и на его могиле посадит подарок лешего. И потомки пана Лихослава будут жить на своей земле долго-долго. Януш-чертяка отстроит заново поместье для своих детей…и внуков…

И маленький Лих будет требовать у батька отдать дедову шаблюку…

Дядька Михась доживёт до глубокой старости. Хитрый упырь ещё успеет понянчиться с правнуками. Грозная водяница войдёт в его дом заботливой невесткой, женой любимого внука. Ее дочери наследуют реку, а сын…Сын останется на мельнице… человеком…

Ядвига им поможет…

Отдаст долг.

И руки ее не осквернит кровь верных людей…

Не быть ей матерью?

Пускай!

Цена не слишком и высока, если рассудить…

Стало легко и свободно. Подумалось, что отец одобрил бы такое решение…

Хозяйка судеб грустно улыбнулась, принимая выбор юной ведьмы, и протянула раскрытую ладонь. На ней лежали три зёрнышка. Одно — маленькое и темное. Второе — крупное, налитое силой. И третье — искривленное, нездоровое…

— Это мой подарок, — тихо-тихо прошептала девочка-смерть. — Они прорастут. Сквозь времена и сроки. Кто знает, может быть, ты сможешь их найти…

Зашумели, закачались дубовые ветви, ветер играючи подхватил пшеничные зерна, стремительно взмыл в Поднебесье, закружился шальным вихрем и беспечно умчался вдаль.

Глава шестая

— От же бисова тварючка! А ну кышь от дитя! — сердитый шепот служанки и топот кошачьих лапок выдернули из муторной дремы.

Ядвига неохотно заворочалась, натянула на голову одеяло и засопела недовольно. Мурза, когда хотела, могла скользить бесшумной тенью, а значит, мерзавка шумит и будит хозяйку нарочно.

Надо бы приструнить черную негодницу. Уши надрать и запереть где-нибудь…

Позже…

Сейчас лень.

— Ах ты клята злыдня! Вот я тебе! — грозный шлепок и насмешливое мрррр вызвали улыбку.

Не иначе Мурза Ганьку дразнит. А та нет, чтоб уважить ведьмину кошку — испугаться или молитву прочитать, — лается и рушником гоняет «кляту злыдню» от спящей хозяйки.

Сон медленно таял, оставляя туманную дымку образов, вереницу смутных предчувствий и удивительное чувство свободы и завершенности.

Казалось, в эту ночь она родилась заново. Нет больше прежней Ядвиги — взбалмошной, порывистой девчонки. Беззаботной и счастливой, своевольной и бестолковой.

Вместо нее на свет божий явилась…кто?

Поживем — увидим!

Думать не хотелось. Хотелось свернуться калачиком, закутаться в овчину и слушать живую тишину старой хаты. Вот скрипнула заслонка печи, потянуло едким дымом. Сырые дрова чадили и горели неохотно. Видать, Левко-дурень не с той поленницы притащил. В котелке закипала вода — смачна каша будет на вечерю. Мыши шуршали в подполе, журчала на перекатах Река. Ганька, примостившись на лавке, правила рубаху. Игла ловко мелькала в натруженных пальцах.

В окна светило закатное солнце, окрашивая стены золотистым сяйвом.

Кошка таки забралась на подушку, ткнулась горячим носом в щеку и тронула лицо мягкой лапкой. Мол, просыпайся, пора!

Ядвига чихнула и открыла глаза. Мурза радостно оскалилась, спрыгнула на пол, зашипела на Ганьку и…пропала.

Точно — тварючка!

Бисова…

Служанка негромко выругалась, поминая дидька и весь его род до седьмого колена.

— Ганя, — тихо позвала девочка.

Та охнула, отложила шитье в сторону, повернулась к очнувшейся хозяйке. Глаза красные то ли от слез, то ли от недосыпа, а может от того и другого сразу.

— Таки разбудила вас клята звирюка. Вот же паскуда! А панна Юстина в ней прямо души не чает. Нет чтобы хворостиной по хвосту и…

— Ганя, — перебила Ядвига, — я долго спала?

— Так… — та запнулась, прикидывая время, — вечереет уже. Видьма наказала вас не будить, хоть сто лет спать будете. Только где ж оно видано, чтобы живой человек спал сто лет! Вот пару деньков — это можна! Помню мой дидусь…