Чисто научное убийство - Песах Амнуэль

Мне захотелось прислониться к стене и минуту постоять в задумчивости. Я и представить себе прежде не мог, что нарушение привычного порядка может таким странным образом повлиять на психику. Ну хорошо, в Орли пассажир после регистрации опять попадает в общий зал, а уж оттуда — в зону паспортного контроля. Ну хорошо, непонятно тогда, для чего служба безопасности вынимает из пассажиров душу, если уже после контроля каждый может опять оставить багаж без присмотра, и любой случайный террорист непременно положит вам в багаж взрывное устройство с часовым механизмом. Ну хорошо, все это — французская безалаберность, помноженная на еврейскую подозрительность. Но разве это причина впадать в панику и носиться по аэропорту с выпученными глазами и высунутым языком?

— Месье, — сказала стюардесса, — займите, пожалуйста, свое место. Двадцать шестой ряд, у окна справа.

«Аркия» арендовала для своего чартерного рейса небольшой DC-8, четыре кресла в каждом ряду. В моем ряду справа от прохода сидела и читала журнал блондинка, которую я заметил на регистрации. Она подняла на меня взгляд, привстала и произнесла мелодичным голосом сирены:

— Пожалуйста, проходите, ваше место у окна.

Я положил кейс на багажную полку и протиснулся на свое место, ощущая запах дорогих духов. Женщина опустилась в кресло, пристегнулась ремнем и отгородилась от меня журналом.

Завыли турбины.

В Париже я был впервые в жизни. Я имею в виду эту жизнь, потому что в одной из предыдущих я наверняка был коренным парижанином, может, даже каким-нибудь бароном из не очень состоятельных, владельцем тощих земель где-то в низовьях Роны. Так мне показалось сразу же после того, как я вышел из автобуса около Дома инвалидов и, несмотря на третий час ночи и отсутствие знакомых ориентиров, точно знал, в каком направлении мне нужно идти, чтобы выйти на набережную Сены — почему-то именно Сену я считал своим долгом увидеть в первые же минуты пребывания в столице Франции.

Постояв над темной водой и вызвав подозрительное любопытство полицейского, я поймал такси и поехал в свой отель на Севастопольском бульваре, заказанный оргкомитетом конференции вовсе не для меня. Лететь и выступать с докладом должен был профессор Бар-Леви, но за неделю до начала конференции он врезался на своем «даяцу» в дорожное ограждение, и все бы обошлось, но рядом стоял каток для утрамбовки асфальта — на шоссе номер 1 третий месяц велись работы, единственной целью которых было создавать в часы пик пробки длиной не менее десяти километров. В результате профессор оказался в больнице, с переломами обеих ног, белый «даяцу» — в ремонтной мастерской, с капотом, превращенным в гармошку, я — в Париже, с ощущением неожиданно свалившегося счастья, и лишь дорожный каток вышел из этой истории без видимых изменений.

Вообще говоря, я должен был выступить с докладом, подготовленным профессором Бар-Леви, сыграв роль ретранслятора. Но были у меня и свои цели, которые я не преминул осуществить, оказавшись среди коллег. Несколько лет я работал над темой, которая к содержанию конференции отношения не имела. Историческая наука, однако, не столько логична, сколько непредсказуема. Разбираясь в архивах и анализируя то или иное событие, никогда не знаешь заранее, удастся ли завершить исследование, соблюдая «чистоту темы». Непременно вмешается какой-нибудь неучтенный фактор, и вместо ожидаемого «Влияния ирано-иракского конфликта на экстремистские мусульманские движения в Южном Ливане» получается, например, «Поставки вооружения чеченской оппозиции». Именно об этих поставках и кое-каких подводных камнях, мешавших мне в завершении темы, я и хотел поговорить с российскими и американскими коллегами-историками. Прежде всего, как ни странно, с американскими, потому что именно от них ожидал получить интересовавшую меня информацию об «иранском» и «курдском» следе. На Парижскую конференцию я не собирался по причине, вполне тривиальной: в моем годовом бюджете эта поездка не была предусмотрена…

Номер в гостинице «Климат Франции» оказался уютным, но мне, естественно, не спалось, и часов в семь, задолго до обозначенного в расписании завтрака, я вышел на пустынный еще бульвар, чтобы вдохнуть воздух Парижа. Воздух был прохладен, свеж и в меру насыщен городским букетом запахов, разделить который на составляющие, повидимому, было невозможно, поскольку в нем, кроме стандартных запахов бензина, пригорелого масла, резиновых покрышек, присутствовал еще совершенно неопределимый аромат, присущий только данному городу и никакому другому, аромат, в котором нет ничего материального, один лишь дух, имя которому Париж. Или Москва. Или, соответственно, Тель-Авив.

Я повернул на улицу Сен-Дени, которая ранним утром вовсе не соответствовала своей репутации — здесь было пусто, под ногами шуршала бумага, закрытые жалюзи магазинов крепко сжали свои челюсти, а проститутки, главная достопримечательность этого района, видимо, легли уже спать после трудовой ночи. Рекламы секс-шопов выглядели уныло и вовсе не призывно, и я, не останавливаясь, прошел до Форума, свернул к Центру Помпиду, постоял у вертящихся фигурок фонтана и вернулся в гостиницу, едва успев к концу завтрака.

После прогулки осталось ощущение, что мне знаком каждый дом, что я уже жил здесь когда-то. А потом начались заседания, доклады, разговоры с коллегами, каждому из которых приходилось заново рассказывать о том, почему в Париж не приехал профессор Бар-Леви. Конечно, я выкраивал время и за четыре дня успел побывать и в Лувре, и на смотровой площадке собора Нотр-Дам, и на макушке Эйфелевой башни, и на Монмартре, и даже доклад свой, импровизированный и не обозначенный в программе, я успел подготовить и прочитать, точно уложившись в отведенные мне от щедрот организаторов четверть часа.

Доклад привлек внимание, и несколько часов промелькнули как один миг — сначала мы долго сидели в фойе за низком столиком с доктором Джонсоном из Принстона, и мне стали ясны кое-какие подводные камни в истории сотрудничества Дудаева с иракскими курдами. Потом ко мне подошел Акимов из Российского военно-исторического института, я прекрасно знал этого человека по его нетривиальным публикациям, разговор наш удался; по-моему, Акимов тоже получил от меня кое-какую информацию, которой не обладал прежде. Во всяком случае, расстались мы с ощущением взаимной симпатии, и краткие беседы с другими коллегами я проводил уже с иным ощущением: будто, приобретя билет в бизнес-класс, я неожиданно оказался в салоне первого класса, где меня приняли как своего.

Вчера, в последний день конференции, я обнаружил, что деньги у меня подошли к концу, хотя я почти не ходил по магазинам. Мне даже нечем было заплатить за билет на заключительный банкет, что, впрочем, совершенно меня не огорчило. Все уже было сказано, необходимые знакомства завязаны, и лишняя рюмка «Камю», выпитая в приятной компании, не могла добавить ничего. Я хотел в последний вечер еще раз побродить по набережной Сены, от моста Александра Третьего до бульвара Монпарнас. Но месье Анри Фабри, председатель местного оргкомитета, рассудил иначе и вручил мне бесплатный билет, сказав с улыбкой, что это всего лишь скромная оценка моего доклада, ставшего для него лично приятной неожиданностью. Я принял билет, теряясь в догадках: считать ли слова Фабри комплиментом или, напротив, завуалированным жестом пренебрежения: мол, доклад твой не настолько хорош, чтобы включать его в уже подготовленные материалы форума, добрая выпивка — вот его истинная цена…

Я отправился на банкет, так и не разрешив эту простенькую логическую задачку, и неожиданно надрался. Как иначе я могу назвать то, что произошло? Человек я, вообще говоря, непьющий, бокал вина или рюмка коньяка — максимум, на что я способен. Но разве можно отказаться, если к тебе подходит коллега, доктор Жорж Саразин из исследовательской группы Лионского гуманитарного колледжа, говорит два-три лестных для твоего самолюбия слова и поднимает бокал за здоровье и знакомство? А если число коллег достигает полусотни?

Я не помню, когда начал отключаться, все происходило постепенно. Проснулся я, во всяком случае, в своей постели от надрывного телефонного звонка: портье предупреждал, что я могу опять опоздать на завтрак…

Самолет резво побежал по дорожке, турбины перешли на визг, и минуту спустя, высоко задрав нос, DC-8 поднимался в небо. Почему-то именно сейчас выпитый вчера вечером коньяк решил напомнить о себе. Я пригнул голову и сидел, не шевелясь. Бунт желудка лучше всего подавлять, не обращая на него внимание. Хороший совет, когда даешь его кому-нибудь из своих врагов. Бумажный пакет лежал передо мной в кармашке на спинке впереди стоявшего кресла, но мне казалось унизительным пользоваться этим достижением цивилизации, когда рядом красивая женщина спокойно читает журнал, где на картинках наверняка изображены мускулистые мужчины, поражающие своих противников одним лишь взглядом.