Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон

В чем заключалась привлекательность этого марионетки Холмса? Этого он, который дергал за веревочки и озвучивал диалоги, понять никогда не мог. Неужели не очевидно, что Шерлоком Холмсом был лишь он сам?

Высшая ирония заключалась в том, что те, кто называл его этим именем — газеты, люди из аудиторий, друзья, земляки, — были совершенно правы. Несомненно, он вкладывал в свои рассказы достаточно свидетельств того, что Холмсом был он сам. Он не собирался признавать этот факт публично. Но рано или поздно он приведет настолько наглядное свидетельство, что этого нельзя будет не заметить. Пока же он должен каким-то образом вытащить Шерлока из той пропасти. А Мадам, которой он сообщил о новой серии только после того, как написал первый рассказ, подошла к этому не слишком тактично.

«Я не ощущаю никакого упадка интеллектуальных сил, — резко ответил он. — Семь или восемь лет я не писал рассказов о Холмсе (на самом деле прошло уже десять лет) и не понимаю, почему бы к ним не вернуться.

Могу добавить, что закончил первый рассказ, который называется «Пустой дом». Кстати, сюжет мне подсказала Джин; и он на редкость хорош. Из него видно, что Холмс никогда не умирал, что он вполне даже жив».

Он считал критически важными первые четыре из написанных им рассказов — «Пустой дом», «Подрядчик из Норвуда», «Пляшущие человечки» и «Одинокая велосипедистка». Они должны были показать, попал ли он в точку; это его очень волновало. Идея одного из них, «Пляшущих человечков», родилась у него, когда, путешествуя на машине, он остановился в гостинице «Хилл-Хаус» в Гаррисбурге, графство Норфолк, которую тогда содержала семья по фамилии Кьюбитт. Маленький сын владельца гостиницы имел привычку ставить свою подпись в виде пляшущих человечков. Конан Дойл работал над этим рассказом в Зеленой комнате, окна которой выходили на площадку для игры в боулинг, и оставил комнату забросанной зарисовками пляшущих человечков.

Если мы хотим яснее представить его себе в то лето, а точнее — каким он был, находясь дома, каждое лето с 1897 года, надо взглянуть на него глазами дете.й. Мэри, круглолицей, с длинными волосами, было тогда четырнадцать лет. Крепышу Кингсли, мальчику сообразительному, хотя и не обладавшему художественными талантами сестры, не было и одиннадцати. В те годы, когда они жили в «Андершо», их объединяло по крайней мере одно чувство в отношении отца: он внушал им страх.

Мать оставалась все такой же. Туи, которую Мэри помнила всегда седой, была добрым божеством; она улыбалась, но не могла играть ни в какие игры, кроме как быть живой картинкой. Мэри очень смутно помнила наряженного Санта-Клаусом отца, который шумно придумывал новые игры. Но этот человек, если он когда-то и существовал, теперь стал человеком непредсказуемым и чуждым.

С одной стороны, он редко бывал с ними. Но его присутствие где-то рядом всегда чувствовалось. Однажды, когда Мэри забыла о каком-то письме и пошла спать, не отправив его, он внезапно возник в освещенном дверном проеме темной спальни, с крадущейся походкой, излучающий гнев мститель. Они не должны были поднимать в доме шум, пока он работал, или он в своем ржавого цвета халате выскочит из кабинета, и наказание неминуемо.

Да, иногда у этого далекого теперь человека бывали вспышки доброты: в воскресенье, когда они должны были быть в церкви, он вдруг приглашал их нести с ним его клюшки для игры в гольф. Им позволялись свободы, которым завидовали дети более строгих родителей: на улице они могли повсюду носиться, самостоятельно уехать на каникулы. Они гордились своими успехами в стрельбе (Мэри была сфотографирована в клубе), в крикете и тем, что в первый же день лета им позволялось бегать босиком.

Тем не менее, хотя этот человек много смеялся, находясь среди взрослых, он оставался ужасным и непредсказуемым. Даже ничего не говоря, он мог бросить определенный взгляд. Однажды, когда Мэри находилась в одной комнате с читавшим «Таймс» отцом, она с радостью начала рассуждать о плодовитости кроликов. Из-за края газеты показался лишь один глаз, не более. И Мэри, не успев закрыть рот, остолбенело остановилась, понимая, что сделала что-то не то, но не зная почему.

Этот взгляд, конечно, отражался и на людях постарше, чем дети. Человек, который в 1892 году закончил работу над «Приключениями Шерлока Холмса», который позволял Мэри ползать по его письменному столу и спокойно писал под оружейный грохот, значительно отличался от того человека, который в 1903 году работал над «Возвращением Шерлока Холмса».

Но первые четыре рассказа о Холмсе, написанные, как он говорил, в новой манере, его достаточно удовлетворили. «Я три раза попал в «яблоко» и один раз — в «молоко» — так решил он, потому что не был в полной мере удовлетворен «Одинокой велосипедисткой». — И вы не можете помочь мне писать, Мадам. Писать легко. Меня мучают сюжеты; я должен с кем-то поговорить о сюжете. Примут ли они Холмса?»

То, как его приняли, когда в номере «Странда» за октябрь 1903 года был напечатан «Пустой дом», это — вопрос истории.

«То, что происходило у газетных киосков на железнодорожной станции, — писала одна леди, которая хорошо это помнила, — было хуже того, что я когда-либо видела на распродажах. Мой муж, когда напивался пьян, любил читать мне страницы из «Дуэта», но я никогда ничего в этом не видела. Холмс — это совсем другое дело».

«Все так, как мы и подозревали, — отзывалась «Вестминстер газетт». — Холмс не погиб в результате падения со скалы. На самом деле он никогда с нее и не падал. Спасаясь от врагов, он вскарабкался на другую сторону скалы, крайне нелюбезно оставив в неведении бедного Ватсона. Мы называем это нечестным поступком. Но все равно, кто может жаловаться?»

«Чушь какая-то! — глумился журйал «Академия литературы», когда примерно в то же время «Смитом, Элдером энд К0» было издано собрание сочинений Конан Дойла. — По-настоящему его работа никому не нравится, потому что он нарисовал архиобманчивый образ детектива! Дети наших детей будут, вероятно, спорить, что Холмс был солнечным мифом. Дайте нам «Белый отряд», дайте нам «Родни Стона»! Он слишком велик для того, чтобы писать другие вещи».

(«Сэр, — писал автор, о котором шла речь, — разрешите мне высказать сердечную благодарность за ваше замечание».)

Но эти двое были в меньшинстве. Ньюнес не успевал печатать новые экземпляры; никакие нынешние очереди не могут сравниться с теми очередями на Саутхэмптон-стрит. С возвращением Шерлока Холмса в дом номер 2216 через дорогу началась новая эра.

Легенда нынешних дней — о том, что читатели усмотрели некоторое снижение интеллектуальных способностей Холмса — не подтверждается обзорами прессы того периода или перепиской автора. Никто в здравом уме не может выступить с такими утверждениями и сегодня. Надо осторожно относиться к подобным утверждениям и помнить о том, что даже мастер не всегда находится в полной готовности. Например, если «Приключения» могут подняться до высот «Человека с рассеченной губой», они могут пойти и в другом направлении, если их сравнивать со «Знатным холостяком». Каждый, кто не превратился в мумию, в «Записках» будет восхищаться «Серебряным» или «Обрядом дома Месгрейвов». Только самый большой почитатель Холмса найдет высокие достоинства в «Глории Скотт» или же в «Желтом лице».

Что касается самого автора, то он бы об этом и не спорил. Собственными усилиями, а также Реджинальда Смита, самого бескорыстного из всех издателей, они от публикации книги «Война в Южной Африке: ее причины и ведение» собрали излишек свыше двух с половиной тысяч фунтов стерлингов. Все пошло на благотворительные цели — полторы тысячи на стипендии южноафриканцам, студентам Эдинбургского университета, — да еще на приз розыгрыша Кубка по ружейной стрельбе среди моряков флота Ла-Манша. Первый награжденный стипендией вызвал у них удивление, хотя отрицать справедливость решения они не могли.

«Я — чистокровный зулус», — сообщил кандидат.

Нельсон тоже напечатал однотомное издание «Великой бурской войны» Конан Дойла, и он пользовался в стране таким влиянием, что заставил их переработать все издание сразу же после того, как получил первый экземпляр, уже переплетенный.