Русь - Дорога из глубин тысячелетий, Когда оживают легенды - Валерий Шамбаров

Хотя все эти свидетельства относятся к гораздо более поздним временам, но святилища, многие из которых имели общеславянское значение, явно возникли намного раньше, чем рассказы о них заезжих авторов с Запада и Востока. И интенсивное градостроительство в этих краях связывается как раз со славянскими переселениями начала нашей эры, с образованием бодричей и прочих славянских племенных союзов. Здесь возникли Зверин (Шверин), Рарог (Рерик), Стариград (Ольденбург), Волин, Дымин, Велиград, Коданьск (Гданьск), Ратибор (Ратценбург), Браннбор (Бранденбург) и многие другие города, которые в конце I тысячелетия н. э. отмечались иностранцами как крупные торговые и культурные центры. Первоначально укрепленный город был административным, военным, религиозным и хозяйственным центром племени. А у нескольких племен, составлявших союз, был более крупный город, представлявший центр этого союза.

Упоминание об арабах, вынужденных за торговлю платить подати новым хозяевам края, разумеется, анахронизм. Арабские купцы стали проникать сюда только в IX веке через Хазарию. Видимо, автор "Велесовой Книги" приложил к давнему прошлому реалии своего времени (как и данные о богатом украшении храмов — в период переселений славян их святилища, скорее всего, были еще гораздо скромнее). Но если под «арабами» понимать обобщенное название иностранных купцов, то такое упоминание соответствует действительности — Южная Прибалтика издревле активно участвовала в международной торговле, главным образом драгоценным янтарем. Морскую дорогу сюда открыли еще финикийцы и карфагеняне, а в период их упадка интенсивная торговля шла другими путями, речными и сухопутными. Кстати, известно и то, что новые подати здесь были введены именно после основания славянского храма Свентовита на острове Руян (ныне Рюген) — ему должен был платить любой заезжий купец, прежде чем начать торговлю. И "поселившиеся там воины" у храма были свои — кумир Свентовита имел собственную гвардию из 600 человек, ему шла вся их добыча в войнах и набегах плюс третья часть добычи остальных воинов.

Чтобы проверить достоверность изложенных гипотез и выводов о расселении славян и примерной хронологии т миграций, можно обратиться к трудам римских авторов 1-11 вв. н. э. — Тацита, Плиниев Старшего и Младшего, Птолемея и др., хотя большинство из них непосредственно со славянами не контактировали и сведения о дальних краях получали из десятых уст, поэтому наверняка их данные полнотой не отличаются, и в них неизбежны искажения. Какие-то племенные этнонимы могут обобщенно применяться к более крупной общности, включающей данное племя, а один и тот же народ в различных источниках или у различных информаторов одного и того же автора может оказаться обозначенным несколькими разными этнонимами. Но все же по этим данным можно составить некую приблизительную карту, дающую представление о населении Европы (см., напр., "Всемирная история", т. 7. Минск, 1996).

Венеды, как обобщенное название многих племен, согласно Тациту, в I в. мигрируют то туда то сюда по всей Центральной Европе от Нижнего Дуная до Рижского залива, а у Птолемея во II в. они занимают обширную, но уже компактную страну. Он помещает их по всему юго-восточному побережью Балтики и далее в глубь Европы до "Венедских гор", видимо Судет или Карпат, Этнонимы «ставани» и «суовены» локализуются где-то в районе Буга. от верховий Вислы до верховий Припяти, т. е. весьма близко к предполагаемому эпицентру славянского этногенеза. На юг от них помещаются сабоки, татры и карпы. Из них татры и карпы известны впоследствии как славянские племена, проживавшие, соответственно, в Татрах и на Карпатах. Вероятно, у некоторых авторов «венеды» выделялись и в качестве племенного названия, примерно локализуемого по соседству со «ставанами» — по Бугу, Средней Висле и Варте. Но рядом с ними, по Варте и среднему течению Одера, располагались и владения вандалов. То есть, «венеды» и «вандалы» вполне могли быть различными формами произношения одного и того же этнонима, либо двумя ветвями одного народа. Например, в XVII в., когда знаменитый русский дипломат А. Л. Ордин-Нащокин вел переговоры с польскими послами, он отмечал:

"Хранятся в наших архивах неоспоримые памятники, подтверждающие, что 79 народов, рассеянных по востоку, югу и северу, употребляют один и тот же славянский язык", и в числе прочих славянских областей называл Вандалию ("Исторический рассказ о путешествии польских послов в Московию, ими предпринятом в 1667 году" в сб. "Проезжая по Московии". М., 1991).

Западнее, между Одером и Эльбой, жили лугии. На берегу Балтики между устьями этих рек мы находим свардонов и варинов, а примерно от Одера до Вислы обитали руги. В последующие века, зафиксированные европейскими хрониками, в этих же местах известны племена прибалтийских и полабских славян, носивших те же или похожие названия. Варины — это, разумеется, варанги или их предки. От ругов пошли рароги и ругни — руяне (причем варанги и рароги входили как раз в союз бодричей). Свардоны, возможно, предки вагров. А лугин — это лужичане. Как видим, все подтверждается.

Правда, следует отметить, что в начале нашей эры все эти народы еще не были до конца «славянскими» в нашем понимании. Судя по всему, они еще сохраняли в себе одновременно и праславянские, и прагерманские корни. Так, часть поднепровскпх борусичей-борисфенитов, оставшаяся в родных краях, стала предками полян, а другая часть, ушедшая из погибшей Скифии на запад, фигурирует уже среди германских племен как «боруски» и дала историческое название Боруссии на территории Германии. Ругов, Влившихся во II–V вв. в германские волны миграций, греческие и латинские авторы не отличали от германцев, а оставшиеся в Прибалтике и переселившиеся на восток стали славянами. Зачастую германцами принято считать вандалов, а близких им и, вероятно. родственных вендов, — славянами.

Можно прийти к выводу, что если во II тысячелетии до н. э. население Центральной и Западной Европы было по языку и культуре близко кельтам и иллирийцам, то киммерийское переселение. дошедшее до Балтики, выделило в нем славяно-германскую общность, и лишь со следующей, скифской волны началось их разделение, хотя некоторое единство еще сохранялось, например Гиппократ передает скифское название сливочного масла: «бутир» — ср. с немецким «буттер». Много германизмов содержит и "Велесова Книга", написанная жрецом русов. Кстати, и Тацит считал венедов близким к германцам. Но это не удивительно, ведь даже в начале нашей эры после миграций, вызванных крушением Скифии, культурная и языковая разница между славянами и германцами была далеко не столь значительной, как сейчас. Она накопилась лишь несколько столетий спустя в ходе Великого Переселения, когда германцы вобрали в себя романские и кельтские корни покоренных народов, а славяне — сарматские (иранские) корни выходцев из древнего Турана, а также иллирийские, тюркские и угорские.

Глава 20

КТО ЕСТЬ КТО В НАЧАЛЕ НАШЕЙ ЭРЫ?

В течение нескольких веков пространства Восточном Европы оказались для истории натуральной "терра инкогнита". После галльского и нескольких сарматских нашествий, перевернувших вверх дном эти края, интерес к ним значительно снизился и они выпали из поля зрения античных авторов. Лишь с I в. н. э., когда Причерноморье вошло в систему внутренних связей Рима, снова начинают появляться описания этих краев, из которых мы можем узнать, какие же народы здесь жили. Но, к сожалению, до Геро-дота таким описаниям далеко. Римляне были более практичным народом, чем древние эллины, и основное их внимание было при-ковано к странам, входящим в сферу «интересов» империи пар-фянской, германской границам. А Черное море оказалось "глухим углом" их державы, и они подробно излагали только сведения о его берегах, поскольку это могло быть важно для судоходства и торговли. Да и здесь мы не встретим рассказов о происхождении народов и их обычаях — лишь этнонимы. А племена, живущие в глубине территории, с которыми римляне не сталкивались и ко-торые до поры до времени не представляли для них ни выгоды, ни угрозы, их вообще не интересовали. Данные о них, если и встречаются, весьма отрывочны и носят самый общий характер.

Ярким примером традиционных «римоцентризма» и нелюбо-знательности ко всему чужому может послужить Овидий, со-сланный Августом в Томы (Констанца) и проживший там десять лет. В его элегиях и письмах оттуда преобладают ностальгические воспоминания о прошлой римской жизни и бесконечные жалобы на ее утрату. И ни единой новой и живой детали об окружающей его стране! Все отрывочные упоминания о ней, как уже подмечено исследователями, содержат лишь заведомо известные в Риме и повторяемые из более ранних работ факты о суровости здешних зим и «дикости» местных «варваров». Овидий даже гордился тем, что в течение долгих лет сумел остаться "настоящим римлянином" и не выучил ни одного «варварского» слова! Отчего, мол, и подвергался насмешкам коренных жителей.