Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку - Егор Петрович Ковалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вид был чудесный! Целая гряда камней врезывалась в Нил и совершенно преграждала путь; казалось, негде было пройти, но при повороте открывалась полоса воды, которая шумела и пенилась, ниспадая с высоты довольно значительной и теснимая камнями; барка скатывалась с нее, словно сани с ледяной горы и выплывала тихо на широкое плесо; но вот опять гряда камней, а за ней другая, третья; те же опасения, та же быстрота плавания: невольно переходишь от ощущения к ощущению. Я был чрезвычайно доволен переездом. Когда мы выбрались на простор Нила, торжествующий рейс обратился ко мне: не всякому удастся переехать так благополучно Даль в это время года, заметил он…. да и едва ли кому удастся!
На другой день опять катаракт: через этот спускали барку, разумеется пустую, по канату. Канат прикрепили к утесу, потому что 40 человек не в состоянии удержать его, когда дагабия несется через стремнину. Переправа, с версту расстояния, продолжалась целое утро; на третий день тоже, на четвертый опять тоже; в этот вечер переправа продолжалась день. Далее до Уади-Гальфы, катаракты встречаются еще чаще. Ясно было, что и в десять дней не переберешься через них; между тем, я уже в состоянии был держаться на лошади, и мы отправились сухим путем.
Донгола не только живописнейшая провинция Египта, но одна из богатейших: это сад, это лес пальм, за исключением Дар-эль-Гаджар (земля камней), где камень на камне. Сокат, в округе Донголы и Ибрим, в округе Дера – одни доставляют в Каир 850.000 пуд фиников. Сокотские финики отличаются величиной, ибримские вкусом.
Как хороши острова Нила, густо поросшие пальмовыми деревьями, как живописны эти утесы, высоко выдавшиеся из воды или окружающие Нил, увенчанные развалинами укреплений.
В Донголе повсюду развалины. Еще в недавнее время народы сменяли здесь одни других с удивительной быстротой, и каждый из них оставил следы упорной защиты, ясно доказывавшей, как дорог ему был этот край. Древние египтяне оставили развалины своих гигантских храмов, и спеосов, к которым никто, кроме времени, не прикасался, – не из уважения к ним, конечно, а потому что не по силам были громадные камни; христиане, – вся Донгола была христианской землей – оставили свои церкви, свои укрепленные на неприступных горах монастыри, обведенные толстыми стенами из необожженного кирпича и бойницами. Арабы превратили церкви в мечети, поновили укрепления, из которых иные совсем целы. Босняки, албанцы, мамелюки, турки, разрушали и возобновляли их. Теперь нет почти и следов церквей и мечетей, – остались только крепости; не орудие мира и кротости нужно было последним обитателям Донголы, но твердыни обороны, орудие угнетения окрестных жителей, на которых налетали эти выходцы далеких стран, как орлы из гнезд своих. Остались пещеры в неприступных, отвислых скалах, где скрывались от гонений христиане. Вы едва видите черное пятно на красном песчанике, так высоко оно, к нему нет доступа ниоткуда, стремнина в 200 футов под ним, и на половину столько сверху до него. Кажется, сюда уже никак не достигнет человек; но вглядитесь хорошенько: это дверь! Сюда, как в могилу, спускался по веревке отшельник; он отрешался от земли. Иногда целая паства укрывалась в таких пещерах, но и тут находили их гонители веры Христа, и отшельники принимали мученическую смерть, как венец своих страданий. Как все изменилось! Здесь теперь другая вера, которая тоже некогда имела своих мучеников, а теперь даже и не узнаешь, какая это вера, не увидишь мечетей, кроме как в городах, не увидишь молящихся, а магометанин пять раз в день должен совершать свою молитву. Зато, число святых умножается с каждым годом; дошло до того, что довольно ходить нагим, да есть сено, чтобы прослыть святым; мужчины и женщины обвешаны амулетами; это всегда так: когда слабеет вера, настает суеверие.
Между великолепными храмами древних египтян, внизу живописных развалин христианских монастырей и горных крепостей, жмутся, едва приметные за уровнем земли, слепленные из глины и илу избы полунагого, нищего поколения барабра. От мамелюков, турков, албанцев и босняков почти нет и следов: они смешались с барабра, а большая часть совсем перевелась; только по некоторой степени благородства и гостеприимства узнаешь потомка еще недавно, не более 45 лет тому господствовавших здесь мамелюков. Доказано фактически, что европейцы могут жить в Египте, но дети их хилеют и гибнут: едва 5 человек из 100 переживают детский возраст.
Барабра – коренные жители Нубии; они гордятся своим превосходством перед египтянами; египтяне смеются над их простотой; те и другие ненавидят друг друга. Кто лучше из них? Бог знает! Кажется, оба хуже. Но едва ли когда какой-нибудь народ доводил разврат до такой степени жестокости и отвратительного цинизма, как барабра и некоторые племена арабов.
Производство евнухов, от которого наконец отказывается Египет, добывая евнухов за дорогие деньги из Абиссинии, где этим промыслом занимаются, к стыду человечества, христиане и даже католические священники, – не так жестоко, как истязание женщин, для удовлетворения пресыщенной страсти барбаринцев. Там это частные, исключительные случаи; здесь все женщины подвергаются операции. Наш общественный язык не так изворотлив, чтобы можно было, не краснея, передать рассказ об этом. Операцию обыкновенно делают на 8 или 9-летнем возрасте, когда женщина в этих краях уже развивается. Цель ее – сохранить девичество и, впоследствии, супружескую верность, потому что муж, всякий раз отлучаясь из дома, повторяет ее, несмотря на то, что это сопряжено с величайшими мучениями в продолжение 10 дней. Но эти мучения еще ничтожны, сравнительно с теми, которые женщина терпит во время родов. В детстве, вырезали у нее куски живого мяса; теперь порят его в различных направлениях, точно будто кусок подошвы или дешевой материи, – и тиран муж имеет после этого жестокость подвергнуть несчастную мать новой пытке, чтобы возвратить ее к девичеству для своих наслаждений. Скажем к чести египтян, к чести которых так мало можно сказать, что они с презрением смотрят на этот
