Злой - Леопольд Тирманд

— А кто тот парень, с которым вы, панна, были сегодня? Такой блондин?

— Люлек? — бросила девушка, явно польщённая его вопросом, но тут же сощурилась, как кошка. — А вам что до этого? Кто вы такой? — спросила она, повышая голос.

Официант у буфета посмотрел на них с интересом.

— Вы, панна, отвечайте, хорошо? Только без крика… — сделал Колянко рискованный ход.

— А… так один знакомый, — неожиданно тише и спокойнее ответила Гавайка.

— Кто он, этот Люлек? — решительно настаивал Колянко.

В глазах Гавайки мелькнула варшавская сообразительность, губы её сложились в хитрую гримасу.

— Хотите спрашивать — сначала покажите удостоверение, — заявила она с осознанной уверенностью. — Ради красивых глаз не скажу ничего. Разговариваю с агентами только так. Не иначе!

«Явно защищает его, боится за него, — подумал Колянко; он ещё не решил, радоваться этому или печалиться. — Неужели с Кубой действительно что-то не так?» — внезапно кольнуло его в сердце.

— Нн-е-ет! — засмеялся он со всей возможной искренностью. — Я не из милиции. Этого Люлека я знаю лучше вас. Я просто шутил, как говорится, брал вас на пушку.

Гавайка смотрела на него с возрастающим недоверием.

— А вы кто такой? — перешла она в неожиданную контратаку. Дзюру знаете, Люлека знаете…

— Я журналист, — серьёзно ответил Колянко. — Знаю массу людей в Варшаве.

Что-то совершенно новое вспыхнуло в глазах Гавайки, и Колянко это заметил.

— Где вы работаете, пан? — спросила Гавайка, почти умоляюще.

— В газете «Экспресс вечорни».

Какую-то минуту оба молчали.

— А вы не могли бы назвать своё имя? — в голосе девушки была мольба, на этот раз уже откровенная.

— Моя фамилия Колянко. — Он пронзительно посмотрел на неё. — Эдвин Колянко.

Глаза девушки потеплели, в голосе зазвучали нотки неожиданной симпатии.

— Он мне всё время рассказывал о вас, — проговорила она без улыбки, серьёзно, с глубоко затаённой ревностью. — Очень вас любит. Говорит о вас, как о своём отце.

Колянко молчал, не зная, что сказать, как отблагодарить за эту искренность.

— Кто? Люлек? — спросил он с хитрой усмешкой.

— Да, Люлек, — подтвердила Гавайка.

В эту минуту за столом, где сидели четверо парней, разразился скандал. Сначала послышались гневные голоса и проклятия. Затем полетел стул, опрокинутые стулья с грохотом упали на пол. Двое парней вскочили на ноги, дрожа от звериной ярости. Это были высокие крепкие молодые люди с багровыми лицами, на которых сейчас пылала ненависть. Два их товарища тоже рывком поднялись, бледные и дрожащие. Они бросились разнимать противников, выкрикивая пискливыми от волнения голосами:

— Юзек! Успокойся! Владек! Не дури! Прошу тебя! Юзек! Уймись! Сделай это для меня! Тут люди! Владек! Возьми себя в руки! Юзек!..

Гавайка побледнела. Колянко почувствовал, что сердце словно разрывается от волнения и бьётся уже где-то в горле. Он был не в силах оторвать словно загипнотизированный взгляд от этой группы, не мог сдвинуться с места.

Из-за портьеры выскочил коренастый человек с толстой шеей и точками на огромном носу. Он кинулся в самый центр свалки, выкрикивая:

— На улицу! Вот отсюда! Сейчас же! Гавайка, в милицию!

Противники рвались друг к другу, дёргались в объятиях товарищей.

— Юзек! Ради ран Божьих! Владек! Дорогой! Брат!

— Он мне тут не будет тявкать, этот голодранец паршивый! — тяжело дышал Владек.

— Я ему покажу, золотарю вонючему! — хрипел Юзек.

«О Боже! — лихорадочно думал Колянко. — Они же поубивают друг друга. Такие здоровенные, сильные парни…»

— Милиция-я-я! — вопила толстая кассирша.

Дверь бара распахнулась от толчка снаружи, несколько людей вбежали внутрь и нерешительно остановились. В этот миг Владек на секунду вырвался из рук товарища, схватил Юзека за волосы и дёрнул вниз, стукнув его одновременно коленом в подбородок. В волосах Юзека брызнули узкие струйки крови, лицо сразу побагровело и вспухло. Юзек, словно раненый кабан, одним рывком сбросил с себя официанта и товарища и молниеносно, с силой парового молота, ударил кулаком прямо по носу Владека, который стоял, словно огорошенный собственным поступком.

Удар был сильный — послышался треск сломанной кости. Владек обмяк, пошатнулся и упал на опрокинутый стул. Начался настоящий кошмар. Казалось, ничто не может сдержать разрушительную силу, накопившуюся в могучем теле Юзека, и люди, воздух, всё вокруг разлетится сейчас вдребезги. Однако секунды, которая понадобилась Юзеку, чтобы раскидать мебель, преграждавшую ему дорогу, этой секунды хватило Владеку, чтобы схватить бутылку из-под пива. Грохот расколоченных стульев слился со звоном разбитого толстого стекла: одним точным сильным взмахом Владек разбил бутылку о стену и ощетинившимся остриём её горлышка изо всей силы ткнул в лицо Юзека, когда тот кинулся на него из-за поваленной мебели. На какую-то долю секунды в баре «Наслаждение» установилась мёртвая тишина, а потом раздался отвратительный вой Юзека, который обеими руками держался за изуродованное, окровавленное лицо.

Владек бешеным прыжком подскочил к двери и выбежал в темноту улицы, расшвыривая по пути толпу.

— Мамочка! — хрипел Юзек. — Мамочка! — он опустился на колени, не отрывая от головы рук. Никто к нему не подходил. Юзек упал на пол и судорожно забил ногами.

Люди стояли вокруг, как загипнотизированные. И внезапно словно разорвался заколдованный круг. Гавайка первая бросилась в самый центр побоища, за ней официант — пан Сливка, товарищи Юзека, другие люди.

Зазвучали выкрики, полные истеричной тревоги: «Врача! Милицию! Скорую помощь! Спасите!» Но все голоса перекрывал звериный вопль Юзека.

Колянко не двигался с места, словно вросший в землю. Крупные капли пота выступили на его смертельно бледном лице. Вдруг он почувствовал руку Гавайки, подталкивавшей его к выходу.

— Идите отсюда, пан! — услышал он её голос. — Быстрее! Сейчас же! Вот-вот прибежит милиция. Зачем вам попадать в свидетели?..

Колянко послушно позволил вытолкать себя на улицу. Под фонарём, на Желязной, он долго пытался зажечь дрожащими пальцами сигарету.

«Как это можно? — шла кругом его голова. — Как можно? Бутылкой, острым краем, прямо в лицо. В лицо человеку! Как можно!» И внезапно он понял, что Кубусь — тут, в этом баре, с этими людьми. Представил себе чётко и остро, что произошло бы с Кубусем, если бы… Какая-то свалка, скандал… Ясно и холодно подумал, что Кубусь больше не вернётся сюда. Что он, Эдвин Колянко, не может этого допустить.

3

По улицам едва можно было проехать. Маленькие серебристо-голубые машины радиоцентра с громкоговорителями распространяли последние сообщения с трассы велогонки Варшава — Прага — Берлин; к ним устремлялись толпы людей, пренебрегая правилами движения, рискуя жизнью и вызывая гневную брань шофёров.

— Люди посходили с ума из-за этой гонки, — пожаловался Ежи Метеор молодому человеку лет тридцати.

— Угм, — безразлично кашлянул тот.

Они сидели в небольшой машине старого типа, с фибровым лёгоньким кузовом красного цвета. Машину вёл спутник Метеора с довольно-таки противной внешностью: большущим кривым носом, осёдланным очками, и прыщавым лицом. Одет он был изысканно, но крикливо: слишком широкий воротничок, слишком сильно затянутый мятый галстук.

— Поезжайте прямо Аллеями до Желязной, пан доктор, — посоветовал Метеор, заботливо поправляя складку мягких фланелевых брюк.

— Угм, — раздражённо буркнул врач.

— В самом деле, — угодливо улыбнулся Метеор. — Вам необходимо собрать деньги на что-нибудь получше этого грязного футляра на колёсах. — Он указал кивком на неуклюжий кузов машины, в которой они ехали.

Машина свернула на Желязную, потом на Крахмальную улицу и остановилась напротив облупленного каменного дома. Метеор и доктор вышли из машины. Доктор тщательно закрыл дверцу, спрятав ключи в карман. Они прошли через тёмные бесконечные гаражи. Врач бросил недокуренную сигарету и старательно затоптал её подошвой.

Во дворе повсюду валялись различные автомобильные принадлежности, бетонированная площадка для ремонта шасси свидетельствовала о солидности размещённого здесь предприятия. Пятна смазки вокруг, демонтированные машины без колёс, разобранные моторы, рабочие в засаленных комбинезонах и грязных спортивных рубашках, возившиеся возле машин, — всё это составляло картину, полную жизни, немного однообразную из-за преобладания серо-коричневых тонов.

К прибывшим подошёл блондин с пятнами смазки на давно не бритом лице, с приклеившейся в уголке рта сигаретой. Он обтирал тряпьём грязные руки.

— Добрый день, пан директор, — улыбнулся блондин Метеору, не выпуская изо рта недокуренную сигарету: он говорил с певучим провинциальным акцентом.