Барочный цикл. Книга 6. Золото Соломона - Нил Стивенсон

К тому времени его якобы отец, герцог Ганфлитский, давно отошёл в мир иной. Под конец жизни герцога преследовали неудачи. Разделавшись наконец с Серебряными Комстоками — вынудив Джона уехать в поместье, а остальных ещё дальше, в Коннектикут — и заняв их дом на Сент-Джеймс-сквер, он вскорости разорился по причине собственных неудачных финансовых афер, карточных долгов, наделанных сыновьями (тем более обидных, что они были даже не его сыновья), а главное, из-за Папистского заговора — своего рода эпидемии политико-религиозного бешен-ства, прокатившейся по Лондону в 1678 году. Ему пришлось уехать со всем семейством во Францию, а лондонский дворец продать Роджеру Комстоку, который тут же снёс всё до основания и затеял на этом месте новое строительство. Во Франции герцог и умер — когда, Даниель не знал, но, видимо, порядочное время назад. Остался только Филип, граф Ширнесский, старший из двух бастардов.

Граф Ширнесский. Титулы Ганфлит, Апнор, Ширнесс относились к землям в устье Темзы, пожалованным Англси Карлом II за какие-то заслуги во времена Реставрации. Даниель с трудом припомнил некоторые подробности. Томас Мор Англси участвовал в незначительной стычке у Ширнесской отмели, потопил десятка два несгибаемых пуритан (или что-то в таком же роде), провёл свой корабль к Норскому бую и собрал там роялистский флот.

Норская отмель расположена на слиянии Темзы и Медуэя, перед самым выходом в море. Буй в нескольких милях от форта Ширнесс служит предупреждением входящим судам. Здесь шкипер должен решить: поворачивать ему влево, чтобы, если будет на то милость Божья и приливов, подняться по Медуэю, под пушками форта Ширнесс и замка Апнор, к Рочестеру и Четему, или направо, по Темзе к Лондону. Англси не первым и не последним из захватчиков избрал Норский буй точкой рандеву. Через несколько лет то же проделали голландцы. Сторожевым кораблям на этом отрезке реки даже вменялось в обязанность при первых признаках опасности уничтожить буй, чтобы противник не мог его отыскать.

Во времена Реставрации голландская война была ещё впереди, а названия «Ширнесс» и «Апнор» звучали гордо. Однако для всякого англичанина, который к её началу уже родился и ещё не впал в детство (в том числе, безусловно, для Исаака и Даниеля), слова «Ширнесс» и «Норский буй» стали синонимами постыдного поражения, неспособности Англии защититься от вторжения с моря.

Упоминание Исааком герцога Ширнесского было типографской краской, вся предыдущая история — бумагой, на которой она оттиснута.

Двигаясь в том же направлении, они через несколько часов увидели бы Норский буй.

— Вы шутите! — выпалил Даниель.

— Если бы я наблюдал не звёзды, а людей, и философствовал не о тяготении, а о мыслях, я бы написал трактат о том, что видел на вашем лице в последние тридцать секунд, — сказал Исаак.

— Не знаю, не слишком ли большая дерзость с моей стороны вообразить, будто Уотерхаузы такие же участники истории, как Англси или Комстоки. Стоило мне подумать, что всё наконец в прошлом…

— Как вы оказались на корабле, следующем в Ширнесс, — закончил Исаак.

— Просветите меня, что сталось с Англси, — попросил Даниель.

— Теперь это французский род, с французскими титулами, унаследованными от матери Филипа и Луи. Они живут в Версале и иногда ездят в Сен-Жермен на поклон к Претенденту. Только Филип успел оставить потомство: он родил двоих сыновей, прежде чем в 1700 году жена его отравила. Сыновьям теперь за двадцать; оба ни разу не ступали на нашу землю и не знают ни слова по-английски. Однако старший по-прежнему владеет несколькими клочками земли в окрестностях Ширнесса, на обоих берегах Медуэя.

— И он, разумеется, якобит.

— Расположение его поместий идеально для контрабанды — и для высадки французских агентов. В частности, ему принадлежит замок на острове Грейн, куда можно попасть прямиком из Франции, минуя таможни её величества.

— Это всё сообщил русский? Я не стал бы ему доверять.

— О том, что Англси во Франции, знают все. Про Шайвский утёс рассказал московит.

— Минуту назад вы утверждали, что Джек-Монетчик — агент французского короля и получает щедрую финансовую поддержку. Теперь вы хотите сказать, что Шайвский утёс…

— Предоставлен Джеку, — закончил Исаак. — Там его ставка, центр его преступной империи, сокровищница и потайной ход во Францию.

«И оправдание тому, что Джек так долго не даётся вам в руки», — подумал Даниель. Однако он знал, что, если сказать это вслух, Исаак вышвырнет его за борт.

— Вы думаете, он там?

Исаак долго смотрел ему в лицо, не мигая. В конце концов Даниелю стало не по себе.

— Если Соломоново золото доставляют на корабле, как полагаете вы, — начал он, чувствуя, что Исаак ждёт каких-то слов, — то его и впрямь разумнее всего разгружать и хранить в уединённой сторожевой башне, вдали от таможен и фортов её величества.

— Надеюсь, вы будете об этом молчать. Надо быть крайне осторожными, пока золото не окажется в Тауэре.

— И что тогда?

— Простите?

— Положим, вы найдёте Соломоново золото, доставите в свою лабораторию, извлечёте философскую ртуть — тогда всё и случится, верно?

— Что «всё»?

— Конец света. Апокалипсис. Вы разрешите загадку, обнаружите присутствие Божие на земле, обретёте вечную жизнь… в таком случае весь наш разговор пустой, не так ли?

— Трудно сказать, — проговорил Исаак тем голосом, каким успокаивают безумцев. — Мои расчёты, сделанные по Книге Откровения, показывают, что конец света наступит лишь в 1876 году.

— Неужто?! — зачарованно переспросил Даниель. — Так не скоро? Через сто шестьдесят два года! Быть может, чудесные свойства Соломонова золота сильно преувеличены.

— Соломон им владел, — заметил Исаак, — и мир не кончился. Сам Господь Иисус Христос — Слово, ставшее плотью, — ступал по земле на протяжении тридцати трёх лет, и даже сейчас, семнадцать веков спустя, она по-прежнему прозябает в мерзости и язычестве. Я никогда не думал, что Соломоново золото станет для мира панацеей.

— Тогда кой чёрт вы его ищете?

— Хотя бы для того, — отвечал Исаак, — чтобы достойно встретить немца, когда он сюда заявится.

С этими словами он повернулся к Даниелю спиной и ушёл в каюту.

Дом наместника, Лондонский Тауэр. День

Генерал-лейтенант Юэлл Троули, наместник Тауэра, изрёк:

— Нижайше прошу прощения, милорд, но я просто не понимаю.

Его гость и узник, Руфус Макиен, лорд Жи, уставил единственный глаз на багровую физиономию Троули. Лорду Жи было всего тридцать, однако выглядел он устрашающе из-за огромного роста, щетины и множества боевых шрамов. Очень чётко и раздельно он повторил свои последние слова, которые, если перевести их на общепонятный язык, звучали бы так: «Славно сработан этот ваш стол! Нонешнему столяру таких тесин уже не добыть — он шлёт работников в деревню выкапывать из мусора щепки и пускает в ход обрезки, которые выбросил бы его дед».

Юэлл Троули вынужден был оборвать речь гостя и сделать новый заход.

— Милорд, мы оба с вами люди военные и многому научились в походах. И пусть превратности судьбы сделали вас узником, а меня — начальником Тауэра; за годы службы я узнал, и вы, вероятно, тоже, что бывает время, когда надо отбросить любезности и говорить начистоту, как мужчина с мужчиной. В этом нет ни позора, ни унижения. Могу ли я так говорить с вами?

Лорд Жи пожал плечами и кивнул.

Жи — река под Аррасом. В те дни, когда он ещё звался просто Руфусом Макиеном, будущий лорд как-то под влиянием порыва переплыл на другой её берег и зарубил французского джентльмена (а может, двух) пятифутовым клеймором, или, как сказали бы англичане, двуручным шотландским палашом. Француз оказался графом и полковником, плохо ориентирующимся на местности. Удар клеймора определил исход битвы. Макиен стал пэром Англии и лордом Жи.

— Я знал, что могу положиться на вас, милорд, как на своего брата-служивого, — продолжал генерал-лейтенант Юэлл Троули. — Прекрасно. Есть некоторые всем известные вещи, о которых в приличном обществе не говорят. Если мы закроем на них глаза — сделаем вид, будто их нет, — вместо приятной встречи нас ждёт сплошное мучение. Вы понимаете, о чём я, милорд?

Лорд Жи произнёс три короткие фразы. Судя по тону, первая выражала сильные чувства, третья — неприкрытый сарказм. О содержании второй Троули мог только гадать, означала же она (для тех, кто владеет шотландским): «Где здесь сортир?»

— Классический образец! — вскричал Троули. — К тому я и вёл, милорд: вы не говорите по-английски.

Наступила неловкая пауза. Руфус Макиен набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но Троули его опередил:

— О, вы превосходно понимаете английский язык. Но говорите вы не на нём. Можно вежливо сказать, что у лорда Жи горский акцент, шотландский говорок и тому подобное. Однако вежливые слова бессильны изменить правду: вы не говорите по-английски. Хотя при желании можете. Умоляю вас, милорд Жи, говорите по-английски, и я буду счастлив принять вас за своим столом.