Книга - Алекс Тарн

— Где ваши чемоданы? — спросил Сережка, отработав церемониал встречи. — Николай возьмет. Николай!

Но чемоданов не было, так что не понадобилось и Николая. На ханнины вещи хватило небольшой спортивной сумки, а севины — остались там, в шкафах прошлой жизни.

— Что, так и приехали, налегке? — удивился Сережка. — А и верно! Было бы здоровье, остальное купим!

Он захохотал и хлопнул Севу по плечу. Сева принужденно улыбнулся: шутка была старой и не заслуживала столь бурной реакции.

— Николай, ну что ты встал, как болт? Беги, подгоняй тачку, мы уже выходим… — Сережка недовольно покачал головой вслед водителю. — Видал, Сева? Никто не хочет работать! А бабки хотят! А работать — хрена… тьфу! Ладно, пошли, не торопясь, он вот-вот подъедет, мы недалеко встали.

Машина и в самом деле ждала у самого выхода из терминала: новенький джип BMW с кожаной обивкой. Николай распахнул переднюю дверцу.

— Даме! — рявкнул хозяин. — Не мне — даме! Ты что, совсем деревянный?

— Сережка, ты того, полегче, — не утерпел Сева, пока Николай усаживал Ханну на заднее сиденье. — Зачем на человека орать?

Сережка вздохнул.

— Ах, Севушка… отстал ты от местных реалий. Отстал. Садись, поехали.

Снаружи стоял январь, зима, не похожая на зиму. Термометр прыгал через нулевую отметку, как через скакалку. По ночам подмораживало, но ненадолго, так что вода не успевала замерзать даже в самых застойных каналах. С неба постоянно сыпалась какая-то гнусная морось — не дождь, но и не снег, а что-то среднее, бурое и слякотное. Простуженное солнце почти не показывалось, а когда все-таки снисходило до короткого визита, то было замотано по самые уши толстым компрессом облаков. Само по себе такое поведение больного светила не слишком напрягало петербуржцев: они привыкли к тому, что зимой свет бывает преимущественно от фонарей или от снега. Но беда в том-то и заключалась, что снега не было вовсе, никакого, даже грязных уличных сугробов, даже серых ноздреватых пятен на бульварах и в городских скверах — снег не выпадал с поздней осени, не выпадал вообще, наглухо, словно черт побрал его совсем! Снаружи стоял черный январь, не похожий на январь, черная зима, не похожая на зиму и черный угрюмый город, особенно похожий на себя в этой безнадежной, сочащейся желтым гноем фонарей темноте.

Сева нашел Ханнину руку, и она ответила ему быстрым веселым пожатием: мол, все в порядке, не кручинься, любимый. Ты помнишь? Мы с тобой на одной волне, на нашем чудесном девятом вале, помнишь?..

Он улыбнулся. Нужно быть осторожнее со своими страхами, ведь теперь они — на двоих. Конечно, Ханна сразу почувствовала его внезапное смущение, его необъяснимую подавленность… эй, а ну-ка встряхнись! Все в порядке, старина! Смотри, как мягко светится на фоне городских витрин этот тонкий родной профиль, как сияют ее любопытные глаза, как поблескивает слюна на припухшей нижней губе, созданной для целования! Тебе что, мало этого света? Разве он не ярче сверкания всех снегов этого мира? Да и вообще неудобно: Сережка трындит без остановки, а ты не слушаешь, не реагируешь. Нехорошо. Сева прислушался.

— …дерьмо, — говорил Сережка, сидя вполоборота на переднем сиденье. — Воры и дерьмо. Посмотри, видишь этот пассаж? В твое время его еще не было. Знаешь, как его построили?

И он начинал рассказывать, длинно и неинтересно, приводя ничего не говорящие Севе фамилии гангстеров и банкиров, истории скандалов, миллионов, миллиардов, приватизаций, слияний, возлияний и громких заказных убийств, забывая и припоминая все это совместно с Николаем.

— Да ладно, не важно! — успокаивал его Сева.

— Нет-нет… как же его звали, этого стервеца… ну, Николай!

— Сидоров?

— Да какой Сидоров! Сам ты Сидоров, мудила… как же его звали-то?

— Погоди, Серега, — дергал его за рукав Сева, единственно для того, чтобы отвлечь. — А это что там?

— Где? Это?.. А, ну это ваще кино… — и следовал новый рассказ, как две капли воды похожий на предыдущий.

Новый? Или тот же самый — с постоянным сюжетом и теми же действующими лицами, среди которых было решительно невозможно отыскать хотя бы тень положительного персонажа? Удивительнее всего, что Сережка излагал всю эту скучную историю с неподдельным чувством возмущения, как будто жил и дышал только и именно этим!

— Да у вас тут прямо страсти-мордасти какие-то, — заметил Сева шутливо, пытаясь разрядить обстановку при помощи юмора.

О! — удовлетворенно отозвался Сережка. — Наконец-то ты начинаешь кое-что понимать. Я тебе еще такого порасскажу…

У него всегда имелись проблемы с чувством юмора, у этого Сережки, неутомимого искателя кладов. Но в то же время никто не мог бы назвать его злобным или завистливым — тогда, когда его имущество исчислялось малогабаритной квартирой в пригороде, окладом младшего инженера и воображаемыми чугунками с золотыми монетами в печках старых петербургских домов. Нынешняя клокочущая злоба была новым, незнакомым Севе явлением, как джип BMW и вежливый холоп Николай. Зато Питер был прежним, совершенно тем же, невзирая на перхоть рекламных щитов и шелуху светящихся вывесок.

— Но как город-то изменился, а, Сев? — горделиво воззвал к нему Сережка с переднего сиденья. — Ну, признай, признай — совсем ведь другим стал, правда? Красивым, ярким…

— Ум-мм… — неопределенно отозвался Сева.

Открылись автоматические ворота, и машина въехала во двор дома на Литейном проспекте.

Сережка жил один в большой, сильно запущенной и бестолково обставленной квартире.

— Развелся полгода назад, — сказал он, отвечая на немой Севин вопрос. — Оставил ей дом в Лисьем Носу, а сам вот… В общем так: у меня на сегодня еще стрелка забита. Вы располагайтесь пока, а потом я вернусь и поедем ужинать. Посмотрите на нашу клубную жизнь.

Сева отрицательно покачал головой.

— Знаешь, Серега, мы лучше…

— Понял, понял… — тут же подхватил Сережка. — Можешь не договаривать. От вас только что искры не летят. Сам-то я больше по блондам, но баба клевая, сразу видно. Трахайся сколько влезет. Завтра поговорим, как проснешься.

Ночью Сева вышел на кухню попить воды; Сережка сидел там, свесив голову над бутылкой виски и стаканом. Сева сел напротив.

— Понимаешь, Севушка, — сказал Сережка, будто продолжая только что прерванный разговор. — Все, вроде, пучком, а вот — не сходится. Ты вот приехал, напомнил мне о Климе, как он правила свои искал. Я про это сейчас часто вспоминаю. Неспроста, ох неспроста… — Сережка погрозил в пространство согнутым пальцем. — Он, Клим, понимал, что делал. Потому что без правил никуда. Жизни нет, смысла. Ты вот, к примеру, телку привез, потрахаться. Скольких я таких пережарил — не счесть. Сначала кажется: вот оно, настоящее, ради чего стоит… ну, и так далее. А потом смотришь: шиш с маслом. И с деньгами то же, и с делами, и со всем. Ты только не обижайся, я это не про твою конкретную любовь-морковь говорю, а вообще.

— Клим погиб на прошлой неделе, — сухо сказал Сева. — Въехал под грузовик.

— Да что ты? — удивился Сережка. — Тогда давай помянем. Возьми вон там стакан. Лед в холодильнике. Ну… и нашел он чего-нибудь?

— Не знаю, — пожал плечами Сева. — Может, и нашел. Давай…

Выпили, не чокаясь. Сережка хмыкнул:

— Ты, может, думал, что я со стула упаду или заплачу. А мне как-то пофиг, не знаю, почему. И должен бы загоревать, да не могу. Перед тобой-то чего притворяться?

— Отяжелел ты, Серега.

— Да и ты не полегчал…

Они помолчали.

— Серега, а Серега? — позвал Сева.

— Чего?

— Ты что, клад нашел? Откуда эти хоромы, Лисий Нос, тачка с холуем?

— Нашел… — невесело ухмыльнулся Сережка. — Клад духовный. Лет эдак десять назад сижу я, зубами стучу, думаю, как бы с голоду не подохнуть. И прибегает ко мне Витенька… помнишь такого? — с нами работал… ага, тот самый. Слушай, говорит, тут такое дело. Намыливают на центральном канале мексиканскую мыльную оперу под названием «Роковая страсть». Выйдет в мае. Ну, говорю, а я тут при чем? А при том, говорит, что клад твой сидит в настоящую минуту в баре гостиница «Прибалтийская», пьяный по самое не могу и ждет, когда ты его заберешь. Что такое, говорю? Да вот, говорит, приехал владелец прав этой самой «Страсти». Если, говорит, сейчас откупить эти права и одновременно с выходом сериала выпустить серию дешевых книжек в мягких обложках, то можно такие миллионы захапать, каких ты даже во сне из своих печек не выковыривал. Ну а я, ты помнишь, легкий на подъем был. Поехали, говорю, посмотрим. Приезжаем, значит, в гостиницу. И точно: сидит в баре не то испанец, не то португалец, не то буркина-фасо-доберманец. Как, говорим, насчет прав издания на великом и могучем? Это, говорим, поможет рекламе вашего сериала. Он подумал и говорит: что ж… Давай-ка выпьем, Севка.

Сережка налил, и они с Севой выпили.