Новая хронология катастрофы 1941 - Марк Солонин

Посадку производили в сумерках, жгли бензин на земле, освещали нам землю возле посадочного «Т», и все мы успешно приземлились. Только зарулили на стоянку, сразу команда – садиться в автомашину. Сели мы, горемыки, в кузов, и нас повезли неведомо куда. Под утро очутились мы в Киеве, а вечером отправили нас еще дальше, в Москву…» (251)

И в первом, и во втором издании книги «На мирно спящих аэродромах» я сопроводил этот рассказ словами: «Такой текст можно (да и нужно!) использовать на занятиях в военных училищах в качестве учебного задания: «Назовите все пункты и параграфы Уставов и Наставлений, нарушенные в 17-м ИАП». Более того, я даже имел неосторожность дважды высказать наивное предположение о том, что ужасающий бардак, столь бесхитростно описанный автором мемуаров, был для ВВС Киевского округа «явлением скорее уникальным, нежели типичным». Если бы…

Мемуары Архипенко были изданы первый раз в 1999 г., а механик 89-го ИАП А.П. Биленко ушел из жизни в 1990 г.; свои воспоминания он записал еще раньше, в начале 80-х годов. Таким образом, как прямое, так и неосознанное копирование эпизодов из книги Архипенко исключено напрочь, однако же в описании событий первого дня войны в 89-м ИАП повторяется история разгрома 17-го ИАП с точностью до мелочей: и летчики «уехали к женам в город», и вернулись они на аэродром через 10 часов после боевой тревоги…

«В субботу 21 июня 1941 г. после окончания занятий большинство семейных офицеров полка уехали к женам в город Луцк, который находился в 60 км от лагеря. Все оставшиеся в лагере начали тщательно готовиться к танцам, т. к. кто-то пустил слух, что к нам в лагерь придет из Колки много девочек на танцы и в кино… В три часа ночи была объявлена боевая тревога, мы все в считаные минуты выбежали на аэродром к своим самолетам и подготовили их к запуску, а летный состав подготовился к вылету. Однако команды на вылет не последовало – ни в самом начале тревоги, ни в дальнейшем.

Минут через сорок после объявления тревоги мы услышали нарастающий гул самолетов и сразу же увидели идущие на бреющем полете двенадцать черных, как воронье, самолетов. К аэродрому они пробрались воровским путем, из-за леса на малой высоте, благодаря чему их гул мы услышали тогда, когда они уже были на подступах к аэродрому. Подойдя к аэродрому, самолеты разделились на четыре звена по три самолета и приступили к обработке нас (бомбежке)… В момент бомбежки стрелки девяти самолетов поливали пулеметным огнем по личному составу и самолетам. Находясь в четвертой эскадрилье, которая стояла в дальнем углу аэродрома, над самой речкой, мы наблюдали, как в первой эскадрилье летели вверх щепки от наших самолетов, слышали оттуда шум и крик, однако все еще не верилось, что началась война, и мы стояли, раскрыв рты, и рассуждали, что это наши бомбардировщики…

Я уже говорил, что все мы были необстрелянные и не нюхавшие пороха и настолько наивны, что и сейчас, спустя 39 лет, я поражаюсь этой наивности. Когда стрелки немецких самолетов начали поливать нас из пулеметов девяти самолетов (а это было на рассвете), мы слышали, как свистели пули, и стояли, любовались трассами полета пуль: красными, зелеными, как любуются нормальные люди фейерверком. Стояли и наблюдали, как эти разноцветные трассы своими языками медленно тянулись к нам и незаметно исчезали. Только значительно позже дошло до нашего сознания, что за это любопытство можно поплатиться жизнью.

Первый налет как бы пробудил нас ото сна, встряхнул нас и одновременно нанес нам самый большой урон. Мы потеряли более двадцати самолетов, были убитые и раненые. Не могу утверждать, случайно это было или намеренно, но на многих самолетах были сняты пушки под видом каких-то переделок или усовершенствования. После первого налета мы срочно начали рыть себе окопы, появились солдаты из батальона аэродромного обслуживания с винтовками, потом также появились винтовки и у наших мотористов. Кроме того, мы установили на треногах несколько снятых с самолетов пулеметов ШКАС. Немцы не заставили себя долго ждать. Минут через 40 последовал второй удар, только уже «девяткой». Эта «девятка» проследовала в стороне от аэродрома на восток, а затем зашла с востока и подвергла аэродром дерзкой бомбардировке. Через некоторое время несколько пикирующих бомбардировщиков, также зайдя с востока, с большой высоты прицельным огнем ударили по аэродрому. Так, до часу дня аэродром пять раз подвергался бомбардировке.

В час дня группа летного и технического состава на двух грузовых машинах выехала в Луцк на наш постоянный аэродром, куда должны были перелететь оставшиеся целыми самолеты. С этой группой уехал и я. Но большинство личного состава остались на аэродроме для эвакуации самолетов и имущества. К этому времени сюда же явились те офицеры, которые вчера вечером уехали к женам. Отъехав четыре-пять километров от аэродрома, мы въехали в большое по тем местам село Пески, которое действительно стояло на сильно песчаном грунте. Как только мы въехали в село, нас сразу же обстреляли с чердаков бандеровцы… К пяти часам вечера на аэродром в Луцке перелетело около двадцати пяти оставшихся целыми самолетов. Остальные самолеты из шестидесяти штук были либо повреждены и срочно восстанавливались, либо полностью уничтожены[32].

На аэродроме в Луцке в этот день летчики успели сделать пару вылетов. В один из этих вылетов не вернулся на аэродром мой летчик (т. е. летчик, самолет которого обслуживал автор воспоминаний. – М.С.). Имя его я уже забыл, так как мы не успели с ним по-настоящему сдружиться. Знаю только, что он был москвич, имел неуравновешенный характер, всегда много говорил, вечно был чем-то недоволен. В воздухе занимался ухарством. Его часто прорабатывали командир звена и командир эскадрильи, а иногда доходило и до командира полка. Говорили мне летчики, которые с ним летали на задание, что он при возвращении с задания отклонился от звена, помахал крыльями и ушел на запад. Так это или нет, не знаю, но на него это было похоже…

На второй день летчики с рассвета вылетели, но, как мне кажется, не для выполнения какого-либо задания по сопротивлению немцам, а, скорее всего, для ознакомления с положением дел на нашем участке. На второй день летчики очень много куда-то летали; возвратившись на аэродром, бежали на командный пункт, механики за это время осматривали и заправляли самолеты. И снова в полет. Так как летчиков было больше, чем самолетов, вылеты делались без передышки для самолетов, мы не успевали заправлять и заряжать самолеты…

Часа в четыре или пять вечера на город [Луцк] налетели 24 бомбардировщика и более 30 истребителей. Часть из них прилетела и на аэродром. Однако рассмотрев, что аэродром был пустой, самолетов на нем не было, а ангары, очевидно, посчитали, что будут им нужны, не стали бомбить. Несколько самолетов сбросили бомбы по траншеям, которые мы успели уже выкопать каждый себе, и улетели. Зато истребители безнаказанно поиздевались над нами, гонялись буквальным образом за каждым из нас и преподнесли нам урок…

После налета последовала команда на аэродроме всем срочно собраться в военном городке, где были казармы и склады. Там уже шла эвакуация имущества со складов и личного состава. Машины быстро загружались, по-моему, первым попавшимся имуществом, сверху садились по несколько человек и уезжали. Большая часть личного состава уехала раньше, в том числе и те, кто оставался на полевом аэродроме. Главный инженер полка Торопов приказал мне отобрать на складах несколько ящиков основных запасных частей, за которыми как будто вот сейчас подойдет машина. Однако никакой машины не было. Здесь же появились пехотинцы-подрывники, которые выгнали меня со склада.

Я выскочил за ворота городка, здесь стояла грузовая машина, на которой уезжали работники штаба авиадивизии. Там были инженер полка Торопов и инженер дивизии Лосев. Уходя с аэродрома, я прихватил валявшуюся там винтовку со штыком. Эту винтовку при посадке на машину я передал Лосеву, а сам взялся за борт машины, чтобы залезть в нее. Машина в это время сильно рванула вперед, я споткнулся и упал. Слышал я, как некоторые офицеры кричали: «Остановите машину», но машина с ходу набрала скорость. Это произошло на глазах у пехотинцев, которые говорили мне: «Ничего, лейтенант, не горюй, оставайся с нами».

В раздумье – что делать и куда идти – я простоял некоторое время у ворот городка, где проходила дорога из аэродрома в город. Я совершенно ничего не знал – куда перелетел наш полк и куда мне двигаться дальше. Вдруг, откуда ни возьмись, появился бензозаправщик, в кабине которого кроме шофера сидел еще знакомый мне лейтенант из батальона аэродромного обслуживания. Я остановил их и попросил, чтобы они забрали меня, объяснив им, что я остался один и не знаю, куда и как мне добираться в полк. Так как в кабину третьему сесть было невозможно, я лег на трап, проходивший вдоль цистерны вверху, предназначенной для удобства обслуживания. Цистерна была совершенно новая, не бывшая в употреблении и полностью заправленная авиабензином…