Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако» - Автор неизвестен Древневосточная литература

Так он написал, и тот человек безмерно возрадовался:

— Именно потому, что свиток обрезан, получились замечательные стихи! Вот уж, не было счастья, да несчастье помогло! — Он вежливо от души поблагодарил Иккю и ушёл.

Заказал тот человек свиток, который бы можно было вешать на стену. Не нравилось ему, что на белом пространстве нет надписи, и потому пошёл он к преподобному Иккю, рассказал, в чём дело, и попросил его сделать надпись.

5

О том, как крестьянин Ясо из Ситику разводился с женой

В деревне Ситику жил удивительно прямодушный крестьянин, которого звали Ясо. Преподобный Иккю его отличал, даже приглашал обычно к себе в келью. Прямодушие он в людях ценил, и когда преподобный видел этого не знающего приличного обхождения крестьянина, который рубил и таскал деревья в одежде, подвёрнутой до колен, то запросто звал его: «Ясо! Ясо!» — что уж вовсе удивительно и необычно. Однако же лет через пять-шесть этот Ясо взял жену из соседней деревни, а женщина была редкой в этом мире мерзавкой. Несдержанна на язык, злобна, и вообще так ужасно себя вела, что другой такой, пожалуй, и не сыскать. При этом же мужа бранила, как собственного слугу, из женских умений не знала ни единого, прорехи на одежде не зашивала, а оставляла как есть, даже воды наносить утром и вечером и то заставляла мужа, — в прошлых поколениях о таком не слыхали, и Ясо это скоро надоело, разорвал он супружескую связь с ней, и в конце концов отправил в родительский дом.

А люди, воспитавшие такую дочь, сами были известными бездельниками, и когда выдавали дочь замуж, не дали за ней ничего из домашней утвари, а привели её в чём была под покровом ночи, и сами, конечно, помнили о том, но озлобились, что их дочь получила развод, стали возводить напраслину: «Давали мы за ней такую и такую утварь, одежду, а теперь, когда он развёлся, оставил всё это себе, что за мошенничество!» Собрали молодчиков, таких же, как они сами, и стали приходить к дому Ясо по два-три раза на дню. Ясо убеждал их, что та женщина не принесла в дом ничего, но те всё наседали, и он, не зная, что делать, пошёл в келью Иккю, рассказал всё, что с ним случилось:

— Если посоветуете, как с ними миром разойтись, буду вам благодарен в этой жизни и в следующих рождениях! — просил он, проливая слёзы, а преподобный быстро смекнул, что можно сделать, и ответил:

— Да уж, нехорошие дела творят эти подлецы! И если этим глупцам объяснить по-простому, они не одумаются. А мы сделаем вот как! — с этими словами он надиктовал одному из своих учеников письмо и передал его Ясо:

— Отправь это тем дуракам и ничего не передавай на словах.

Ясо, сам не зная, что там написано, обрадовался, принял письмо, пошёл домой и отправил это послание родителям бывшей жены. «Что же он нам прислал? Пойдём к господину старосте, пускай нам прочтёт!» — решили они и показали письмо старосте:

— Прочитайте нам поскорее! — насели они на него, а он вгляделся в то письмо и громко расхохотался.

— Сейчас, слушайте хорошенько! — сказал он и начал громко читать:

«Я разорвал супружескую связь с этой женщиной, она ничего не приносила с собой, а теперь меня убеждают вернуть вещи, которых у неё не было. Подчиняясь такому невозможному принуждению, возвращаю ту утварь, с которой она пришла в дом. Лицо-половник, голова-колотушка, уши как ручки корзины, глаза-тарелки, руки-совки, ноги-мотыги, когда стоит — точь-в-точь высокая ступа, обёрнутая циновкой, а как ляжет, похожа на жернов. Зад — как огромная корзина, и при этом сакэ в себя льёт, как в бочонок. От жадности загребает что ни попадя, подобно метёлке, — возвращаю вам всё без остатка, проверьте, всё ли на месте, и примите.

Посылаю родителям этой женщины-кастрюли, Ясо»

Дочитал староста это и расхохотался, держась руками за живот, а эти нечестивые воры разбушевались, от такого письма злоба заполыхала в них, как бывает, если в огонь подбросить бамбука: «Что же, подлец Ясо, безродный мужичонка, сейчас мы до тебя доберёмся, схватим за шею да прижмём хорошенько, попомнишь у нас!» — и собрались уже уходить, когда староста сказал им:

— Постойте-постойте! Как вы думаете, что это за письмо? Думаете, Ясо мог бы написать такое? Он же запросто ходит к Иккю в Мурасакино, наверняка это написал преподобный Иккю. А если так, то вместо какой-то там утвари получили вы это письмо, — это же целое состояние! Это — кисть живого Будды нашего времени, и чем оспаривать сейчас какие-то мелочи, раз получили такую ценность, на этом и остановитесь!

Они же, хоть были людьми глупыми и без воображения, вдобавок и неграмотны, смекнули, что такую вещь, как письмо кисти Иккю, нигде не найдёшь, обрадовались безмерно и в жадности своей один из них высказался:

— И правда. Достаточно будет нам письма Иккю. Раз уж так обернулось, хоть ужасно хочется вздуть этого Ясо, но большей выгоды, чем это письмо, нам не получить. На этом остановимся!

Остальные с ним согласились, на том всё и закончилось. Ясо с тех пор жил спокойно. А если б знали они, что письмо написал ученик Иккю, то они бы так просто от него не отстали, выручило Ясо как раз то, что они думали, будто письмо написал Иккю. Правду говорят, что глупого, но честного Небо не оставит и сжалится над ним. Смешно было, когда я слышал эту историю.

6

О том, как Иккю постриг своего ученика в монахи

Один человек отдал своего единственного сына в ученики к Иккю и в день пострижения привёл его к Иккю в келью — уже в монашеском одеянии, с вымытой головой. Архиепископ Хэндзё как-то сложил: «Разве думала ты, что так обернётся, когда гладила в детстве меня?»[377] Вспомнил отец те слова в этот миг, и хоть и говорят, что если один ребёнок уходит в монахи, то благие перерождения ждут его предков в семи поколениях, но всё же сжималось в печали родительское сердце. Иккю же подозвал ребёнка, поставил его перед собой, распустил ему волосы, взял бритву и быстрыми движениями обрил его, показал ему на опавшие волосы и сказал:

— Это — пыль бренного мира. Иди, послушник, выброси её! — и рассмеялся, а отец ребёнка, удивлённый такой простотой церемонии, обратился к преподобному:

— Обычно во время обряда пострижения говорят что-то такое: «Вступающему на стезю отсечения привязанностей воистину воздастся…» — и тем подтверждают монашество, как я слышал. А вы ничего такого не делаете, без особого внимания отнеслись к обряду! — так говорил он с обидой, а Иккю на это:

— А вы, оказывается, знаете такое, что мне, монаху, неведомо? Это напутствие читать можно и после пострижения, если так уж хочется, — это никогда не поздно. Однако же обряд ухода в монахи означает отказ от мирского имени, в знак того остригают и выбрасывают волосы, рассматривая их как пыль этого бренного мира, и удаляются от привязанностей. Попробую объяснить это на примере. Вон пальмовое дерево. Иногда с него обрывают ветви, и оно уподобляется бритоголовому монаху, но мы не читаем всякий раз «Вступающему на стезю отсечения привязанностей воистину воздастся…» Однако причина, по которой мы обрываем ветви[378], очень близка по смыслу к сути Пути Будды. Сметаем пыль бренного мира, метём весь мир Саха, а когда метла истреплется, изотрётся об этот мир, облысеет, — тогда уж ей не находится применения, её забрасывают в угол на чердаке, и она становится буддой, и уже тогда она воистину освобождается от бренного мира. Можно хоть миллион раз прочесть «Вступающему на стезю…» как заклинание-дхарани, но, пока человек не стал воистину монахом, он обретается в мире Саха.

Так объяснил он, а тот отец был человек не совсем уж необразованный, осознал такой порядок вещей и с тех пор ещё больше почитал преподобного.

7

О дзэнской беседе в деревне близ Нара

Преподобный Иккю временами бывал в деревне Такиги[379] близ Нара. В деревне неподалёку жил мирянин по имени Сёсаэмон, который стремился к обретению дзэнской мудрости. Постепенно постигал он благодать проповедей, искал истины в практиках дзэн, а когда узнал, что знаменитый Иккю обретается поблизости, захотел с ним встретиться и постоянно об этом думал, и как-то пришёл наконец к нему, постучал в дверь, а преподобный спросил:

— Кто там?

— Мирянин, взыскующий совершенствования в Учении Будды! — отвечал Сёсаэмон.

Иккю тут же спросил:

— И что такое Учение Будды? — а Сёсаэмон сказал:

Учение Будды —Это пять сё риса, которыеМерный черпак не измерит,В котле сами собойСтановятся кашей.

Буппо: ваМасу дэ хакарануКомэ госё:Такану набэ нитэМэси то нарикэри

На это Иккю ответил, даже не переведя дух: