Имперская жена (СИ) - Семенова Лика

Сейчас я жалела, что не надела самые дорогие украшения — теперь мне даже нечем подкупить их. А с другой стороны, если им приказано убить меня, они прекрасно сняли бы драгоценности… уже… после всего…

Нож убрали, и я почувствовала, как вспарывают повязку, закрывающую глаза. Кусок светонепроницаемого полотна со свистящим звуком соскользнул по вуали. Но зрение вернулось не сразу. Сначала перед глазами плыли черные пятна, которые будто подсвечивались багрянцем. Я моргала изо всех сил. Повязка была затянута так плотно, что теперь болели даже глазные яблоки.

Наконец, я различила сумрачное помещение. Тесное, серое. Казалось, кто-то просто задавил краски, как можно сделать в книжной проекции. Перекошенная кровать в утопленной в стене нише, рядом — узкое окно от пола до самого потолка. Сначала я подумала, что стекла закрашены краской, но, приглядевшись, поняла, что это толстый слой налипшей пыли. Над головой — такой же запыленный продолговатый плафон тусклой желтой лампы. На стенах — побуревшие обои с крупным рисунком. Наверное когда-то здесь было даже красиво. Когда-то… много-много лет назад.

Я чувствовала, как накидка медленно сползает с головы — ее тянули сзади.

— Ставлю на то, что под тряпкой красотка. По крайней мере, на ощупь была ею!

Оба расхохотались, а меня словно простреливало картечью. Каждый звук будто оставлял в теле глубокую рану. Я сжала кулаки, выпрямилась, подняла голову. Ткань упала к ногам, я острее почуяла влажную вонь этого странного места.

За спиной присвистнули, хмыкнули. Я услышала, что они медленно обходят с двух сторон. Дыхание застряло в горле, но я не собиралась опускать голову. Если я намеревалась что-то выторговать — не стоит показывать страх. Насколько получится, конечно.

Как я и предполагала — первый был вальдорцем. Высокий, с меня, широкоплечий. С грубым квадратным лицом. Второй — имперец-многосмеска. Шустрый, вертлявый. Лет двадцати пяти. Он бы мог показаться симпатичным, если бы не желчная гримаса.

Мелкий присвистнул:

— Твою мать, принцесса что ли? Уж больно… — он не договорил, лишь многозначительно закатил глаза и глянул на вальдорца.

Второй помрачнел, насупился:

— Да ну ладно…

Я ясно видела их замешательство. А это могло говорить о том, что они понятия не имели, кто я такая. И это было вполне логично. На месте старика я бы тоже не вдавалась в подробности. Тем более, он считал оглашение нашего брака позором. А в таком случае, почему бы мне не побыть принцессой?

Замешательство этих двоих придало смелости. Я выпрямилась еще сильнее, старалась отразить на лице все возможное презрение:

— Ваш наниматель сделал большую ошибку. И подставил вас, втягивая в это дело. Но вы еще можете отказаться. Выведите меня отсюда, и я не стану свидетельствовать о вас.

Они переглянулись, но молчали. Просто смотрели на меня. Наконец, мелкий поднял голову:

— Покажи герб.

Вот и конец крошечному спектаклю… Я не могла предъявить им герб императорского дома. Что уж там, я вообще ничего не могла им предъявить. Я так и не получила герб своего мужа. Ничто не говорило о моей принадлежности к высокому дому. Кроме моей внешности. И сейчас они добавят еще и за то, что я попыталась сделать из них дураков.

Еще мгновение, и мною овладеет паника, я сломаюсь. Я посмотрела в лицо имперцу, собирая в кулак последние силы:

— Ты в своем уме? Я должна тебе что-то предъявлять? За мной стоит наш Император.

Они вновь переглянулись, и лицо вальдорца перекосила кривая усмешка:

— Император? Тем лучше. Натянули мы твоего Императора в его императорскую задницу. А пока пощупаем тебя. Герб поищем.

Внутри все ухнуло. Я отступила на шаг, и эти двое мигом уловили эту перемену. Наступали, пока я не уперлась в пыльную стену. Я выставила вперед открытые ладони:

— Вы пожалеете.

Имперец сделал шаг вперед:

— Поплачь, если умеешь. Или принцессы на такое не способны? С чего бы вам плакать?

Он положил руку мне на бедро и задирал платье. И вот шершавая ладонь уже шарила по коже, а я со всей силы колотила его в грудь.

— Пожалеешь! Клянусь, пожалеешь! И тот, кто тебя нанял!

— Не пищи!

Он придавил меня к стене всем телом и лез под жесткий корсаж. Я отбивалась, как могла, но все это было бесполезно, хило. А вальдорец просто стоял чуть в стороне и облизывал толстые губы. Я замечала, как тяжелеет его черный взгляд.

Слезы наворачивались на глаза, я уже почти ничего не видела. Лишь колотила руками, выбиваясь из сил, сыпала пустыми угрозами. Слабела, слабела, слабела.

Пронзительный женский визг разрезал вонючий воздух. Я услышала жестяной стук. Имперец тут же отпрянул, оставил меня в покое. Лишь выругался:

— Да что б тебя! Дура!

В полном недоумении я смотрела, как тощая высокая лигурка хлестала мелкого полотенцем по лицу. Вальдорец ржал, выставляя желтые зубы. Оттащил женщину за шиворот:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лира, да уймись ты!

Та все хлестала и хлестала:

— Идиоты! Слов не понимаете?

Теперь смеялся мелкий:

— Угомонись, чучело! Да хватит тебе! Шутка! Шутка! Припугнуть малость решили. Норовистая больно. Но ее-то щупать в разы поприятнее, чем тебя!

Вальдорец отпустил Лиру, но отошел на шаг подальше, потому что та все еще размахивала полотенцем. Вытянутое темное лицо перекосило от злости, глаза угрожающе сверкали белками.

— Все Колоту скажу! Как есть! Сказали, пальцем девку не трогать!

— Да пошла ты!

Имперец делано хохотнул и вышел за дверь. За ним прошагал второй.

Лигурка подобрала с пола стопку тряпья, жестяной поднос, всучила мне в руки:

— Постельное тебе. Сама как-нибудь постелешь, рабов тут нет.

Она развернулась, вручную задвинула дверь, да с такой силой, что с косяка обваливались пласты слежалой пыли. Я осталась одна.

63

Я надеялась, что эта лигурка, Лира, сказала правду. Что этим уродам впрямь запретили меня трогать. По крайней мере, это значило, что у меня было немного времени. Но я не понимала, где нахожусь. Что это за место? Как далеко от дома? Была уверенность лишь в одном — я не покидала пределов Сердца Империи. В причастность Максима Тенала тоже теперь не верилось — слишком сложно. И бессмысленно. У старика совсем другие цели.

Как мне показалось, прошла ночь. Но в этом месте сложно было что-то понять — здесь царили вечные сумерки, будто все было накрыто огромным слепым колпаком. Я обшарила всю комнату, но никаких открытий, кроме крошечной грязной уборной. Окно, усыпанное мертвыми мохнатыми бабочками, не открывалось. Выбивать стекла тоже было бессмысленно — слишком частый переплет. Единственное, что я поняла — я где-то на верхних этажах, и сквозь грязное окно виднелся остов наружной железной лестницы. Оставалась лишь дверь.

Я долго прислушивалась, но ни возни, ни голосов. Кажется, не было даже охраны. Но куда я денусь, когда в стене у двери исправно мигала красным полочка ключа. Такой замок не взломать голыми руками — я была надежно заперта снаружи. Наконец, послышались легкие шаги. Я подбежала к кровати, сжалась на краю, будто и сидела так все это время.

Дверь пискнула, прошуршала. На пороге показалась все та же лигурка с подносом. На этот раз она несла миску и стакан с чем-то мутно-коричневым. Лира поставила ношу на кровать, посмотрела на меня:

— Что? И не ложилась?

Я молчала.

Та поджала темные губы:

— Ревела что ли все время?

Я подняла голову:

— Сейчас день?

— Вечер. — Лигурка кивнула на миску: — Ужин вот тебе.

Я едва пискнула:

— Спасибо.

От стресса я не хотела ни есть, ни пить, ни спать. Я украдкой оценивала ее. Высокая, жилистая, но тощая и тонкокостная. На плечах — коричневая накидка с рукавами. Но что дальше? Дверь она оставила приоткрытой, но был ли кто-то в коридоре? Я изо всех сил прислушивалась, но ответом была тишина.