Шпионские игры царя Бориса - Ирена Асе

…В тот день, о котором идет речь, канцлер Лев Сапега с утра принял в кабинете слонимского купца Василя Лукашевича — своего личного шпиона, который по его воле побывал на Руси. Купец был многим обязан канцлеру и Сапега без экивоков перешел к делу:

— Как тебе показался Псков?

Василь не без иронии ответил:

— Милостивый пан, в городе ничего не изменилось. Псков по-прежнему огромен и хорошо укреплен, на торгу предлагается много товаров.

— Закупил ли ты там провизию, как я велел?

— Нет, когда я, купец из Речи Посполитой, пытался купить запас провианта, мне не продали ни сала, ни вяленого мяса, ни рыбы, ни овощей. После того, как я сделал вторую попытку, меня просто побили и выгнали из города. И не потому, что продуктов мало, их не велено продавать именно польским купцам.

— Вот как?! Скажи, а шведам в Пскове продают продукты оптом?

— При мне один купец из Швеции купил для того, чтобы отвезти в Стокгольм — там не также не хватает продовольствия — двадцать бочек солонины и десять бочек соленой рыбы. Лишь зерно этому шведу не удалось приобрести, ибо его, как обычно, запрещено вывозить с Руси.

— Хорошо, Василь, ступай! Да, вот тебе награда.

Лев Иванович протянул Василю кошелек с сотней злотых — щедр был канцлер.

Когда купец Василь Лукашевич удалился, в кабинет канцлера впорхнула юная Лиза, улыбнулась, нежно поцеловала супруга. Спросила, не хочет ли он посидеть с ней в саду:

— Весенний день уж больно хорош!

— Чуть позднее. Прости, дорогая! Сейчас я должен обязательно принять пана Бартолемея Бердовского.

Елизавета была не только хороша собой, но и умна. Она прекрасно понимала: государственный муж не имеет права откладывать важные дела, не может вечно быть при жене, должен уделять внимание и великим свершениям. И Лев Иванович знал, что она не обижается на него, если он занят. Но, чтобы подчеркнуть уважение к супруге, всё равно извинился…

Через минуту упомянутый ранее пан Бердовский уже сидел перед Львом Сапегой и внимательно слушал наставления знаменитого правоведа (единолично создавшего свод законов Великого княжества литовского), философа, логика, полководца и государственного деятеля:

— Думаю, вам очевидно, пан Бартолемей, что мы не можем воевать одновременно против Швеции, Руси, дворян Ливонии и, не исключено, Дании. А в ситуации, когда великий коронный гетман Ян Замойский находится с войском в Молдове, мы вообще ни с кем больше не можем воевать. Значит непременно надо избежать войны с Москвой. Русские любят на переговорах много внимания уделять церемониям, титулованию. Так вот, называйте их царя так, как они хотят, кланяйтесь, но добейтесь того, чтобы вопрос о пропуске через границу посольства во главе со мной в Москву был решен! Вам всё понятно?

— Вы, как всегда, всё четко объяснили, ясновельможный пан. Вам приятно служить.

— Ну, если вы все поняли, то ступайте! И сегодня же без промедления скачите с этим письмом к московской границе.

Канцлер протянул гонцу письмо, посмотрел, как тот выходит из кабинета и кликнул лакея. Хоть и наступила уже весна, в саду еще было прохладно и следовало одеться потеплее.

Через несколько минут Лев Иванович спустился с крыльца и неторопливой походкой направился к саду. Здесь росли яблоневые, сливовые деревья, кусты смородины, дававшие каждый год отменный урожай. Увидев любимого супруга, Елизавета радостно улыбнулась:

— Муж мой, сегодня я уже слышала пение птиц. Весна — пора любви, природа оживает…

Лев Сапега сел рядом с ней на удобную скамейку и тут Елизавета заметила, что супруг мрачен.

— Что тебя беспокоит, Лев?

Канцлер вздохнул и грустно произнес:

— В нашем саду чудесно, а рядом с тобой я отдыхаю душой, но скоро мне придется покинуть Слоним и поехать в Москву на долгие переговоры.

— Могу ли я отправиться вместе с тобой?

— Увы, нет, дорогая! Грамота, которая будет выдана московитами, дозволит поездку только мне, другим вельможам, нашей охране и слугам. А объявлять тебя, дочь гетмана Радзивилла, служанкой было бы как-то странно.

Юная красавица фыркнула:

— Какая нелепость! Кухарке можно, а жене — нельзя! Сразу видно, что дипломатией занимаются только мужчины, если бы она была женским делом, то эту оплошность давно бы исправили.

— Ты права, дипломатия считается мужским занятием.

— Я поехала бы с тобой и, как кухарка. Ведь ты будешь скучать без меня…

Пан Сапега поразился столь нелепой идее и удивленно посмотрел на свою юную, но отнюдь не глупую супругу. А Лиза, словно не замечая его удивления, продолжала щебетать:

— Увы, в отчем доме меня не научили готовить. А путь к сердцу мужчины, как известно, лежит через его желудок. Придется мне остаться, не то ты меня разлюбишь.

Тут только хитроумный канцлер осознал, что его юная супруга попросту шутит. Он нежно поцеловал ее, затем повторил поцелуй:

— Не пойти ли нам в комнату? — оживилась молодая, темпераментная супруга. — Здесь влажная земля, а там у нас такая удобная просторная кровать…

— Увы, моя работа еще не закончена, я должен писать письмо королю Сигизмунду…

Лиза посерьезнела:

— Лев, а так ли нужно на сей раз ехать? Ради чего?

— Ради Отчизны.

Елизавета больше не задавала вопросов. А Лев Сапега вскоре вернулся в свой кабинет и на латыни стал писать письмо королю Сигизмунду. Почему на латыни? Король, как известно, воспитывался в Стокгольме, приехал в Польшу уже взрослым и свободно говорить на языке своих подданных так и не научился. А вот латынью король владел прекрасно…

Послание Сапеги к Его Величеству было полно тревоги. Канцлер сообщал королю, что регент Швеции герцог Карл не бездействует, а «старается очень о себе», но польский король может также позаботиться о том, чтобы привлечь русских на свою сторону…

Через месяц в Москве царь Борис Годунов обсуждал с думным дьяком Посольского приказа Василием Яковлевичем Щелкаловым вопрос о том, давать ли грамоту, гарантирующую неприкосновенность на Руси, послу Речи Посполитой Льву Ивановичу Сапеге и членам его Великого посольства.

Если Афанасия Власьева Борис Годунов принимал в постели, то с главой Посольского приказа Щелкаловым встретился, несмотря на недуг, сидя на троне в Грановитой палате. Так как Годунов не доверял Василию Яковлевичу, то не хотел показывать, насколько слаб и болен. Пусть считает, что царь в прямом смысле слова твердо на троне сидит.

Внимательно взглянув Щелкалову в глаза, царь поинтересовался его мнением

— Что скажешь, думный дьяк? Пускать ли посольство польское в Москву?