1941: Время кровавых псов - Александр Золотько

Вот сейчас, думала пуля, когда ее вставили в магазин винтовки. Вот сейчас… А то, что рядом с ней оказались еще четыре таких же благородных создания, пулю даже и не огорчило. Наконец-то она попала в общество равных и могла даже побеседовать с ними о высоком… Правда, недолго. Боек ударил по капсюлю, тот воспламенил порох в гильзе, тот, взорвавшись, вытолкнул пулю, вдавил ее в нарезы, закрутил и бросил вперед, к высокой цели, к осуществлению рока… Но на пути, как на грех, оказался чей-то лоб. Пуля проломила его, перемешала мозг, брезгливо вышвырнула его ошметки сквозь пролом в затылке и полетела дальше. Но недалеко. Упала в песок, тяжело вздохнув, и замерла. Там и лежит до сих пор, печально размышляя о том, что если бы не этот дурацкий лоб да не эти вязкие мозги, то, конечно же, все было бы совсем по-другому. Наверняка совершила бы пуля что-нибудь значимое, ведь не зря столько народу ее создавали, были потрачены такие усилия… – Комиссар остановился, посмотрел на Севку: – Вот и сказочке конец.

– И что? – спросил Севка. – Что я должен понять из рассказанного? Что не все так сложно? Что меня могли так долго вести к вам только для того, чтобы просто на что-то намекнуть? Использовать? Не слишком ли банальный вывод для истории, рассказанной вами с таким многозначительным видом? А вы еще говорите, что героический дедушка ее рассказывает своим ученикам… Первая лекция…

На лице комиссара появился интерес, как показалось Севке, неподдельный.

– Что уставились? Я что-то не так сказал?

– Все так, продолжайте, – одобрил комиссар. – Что еще может пытливый человек почерпнуть из сказки?

– Может почерпнуть… например, может почерпнуть, что не фиг слушать всякую ерунду от выжившего из ума старика…

– А я, между прочим, все слышу, – раздался голос с кухни. – И ваше счастье, что я сейчас занят. А то бы схлопотали вы…

– Передать? – деловито осведомился Никита. – Могу руки сполоснуть. В лоб? Или подзатыльник?

– Пошел ты… – выкрикнул Севка в сторону дверного проема.

– Не связывайтесь с невоспитанными грубиянами, Никита, – сказал Евграф Павлович. – Связывайтесь – с воспитанными. А вы, молодой человек, вместо того чтобы портить отношения с окружающими, лучше ответили бы на вопрос Евгения Афанасьевича. Он вопросы зря не задает. И сказка не такая уж пустая, как вам показалось.

– Вы еще скажите, что если я не пойму ее глубинный смысл и суть, то меня убьют! – зло бросил Севка.

– А это идея. – В дверях появился старик, держа мокрые руки с растопыренными пальцами перед собой, словно хирург, отвлеченный в момент операции. – Замечательная идея. Пожалуй, нам и не понадобится человек, который неспособен разобраться в пустяковом произведении… Или просто промолчать, чтоб хотя бы выглядеть глубокомысленным…

Евграф Павлович ушел.

Севка оглянулся на комиссара, тот кивнул с самым серьезным видом.

А они могут. Вполне себе могут принять такое смешное решение. Вот подождут немного, честно давая возможность Севке вымучить что-нибудь эдакое из нелепой сказочки, потом, может быть, покормят ужином, выпьют, не чокаясь, за его здоровье, и разрешат Никите продемонстрировать Севке, кто здесь крутой боец, а кто – голый засранец из будущего.

Ситуация напоминала Севке экзамен по русской литературе девятнадцатого века. Достался вопрос по Достоевскому, ни одного романа которого Севка так и не смог себя заставить прочитать. А вопрос был про специфику романного мышления великого писателя. Тогда Севка, читавший только рассказы классика, предложил провести исследование романного мышления на примере рассказов, сообщив потрясенному преподавателю, что рассказы Достоевского – это небольшие романы, со всеми признаками… и так далее. А ведь тогда Севке грозила только пересдача, а не пуля в лоб.

Неужели ты, Севочка, самый подающий надежды студент филфака, не сможешь наплести? И не нужно тут бормотать о гордости и нежелании поддаваться давлению. Хочешь жить – будешь выглядеть и смешным, и мерзким. Если действительно решил выжить и выпросить у комиссара поездку в Сибирь до сорок пятого года.

Севка откашлялся.

– Ну-ну, – подбодрил его комиссар.

«Ведь все равно не убьют», – подумал Севка. Сейчас они его чисто конкретно разводят. Прикалываются. Ну и пожалуйста.

– Значит, так. – Севка поднял указательный палец. – Пуля решила, что является очень важной особой, потому что слишком сложным и трудоемким был процесс ее изготовления… Она не учла, что если таких исключительных изготовлять миллионами, то себестоимость падает значительно…

– Раз, – сказал комиссар.

– Но не смешно, – сказал Евграф Павлович, снова появившись в дверном проеме с тряпкой в руке. – Не хватает легкого безумия.

– Дальше. – Севка решил не обращать внимания на подколки. – Пуля не поняла, что именно убийство человека было ее предназначением. Она не проанализировала всех факторов…

– Два, – кивнул комиссар.

– Я бы сказал – полтора, – прокомментировал Евграф Павлович. – Но два так два.

Севка вздохнул и медленно выпустил воздух, сосредоточиваясь.

– За кадром в сказке осталось мнение винтовки о ее предназначении… Винтовка ведь тоже вполне могла себя осознавать самой главной. Она должна была отправлять в белый свет пули. Почти педагог-наставник. И делала она это четко и ловко. – Севка даже улыбнулся, поймав себя на желании разукрасить свое выступление. – Порох, опять же, бился за свободу пули из гильзы, а гильза честно сжимала в объятьях пулю, спасая ее от сырости, например. Капсюль начинал восстание пороховых крупинок, зажигал революцию, боек пробуждал капсюль…

– Три, четыре, пять, шесть, семь… – загнул пальцы комиссар. – Уже лучше.

– Вынужден признать – наш юный друг сумел поймать кураж, – согласился старик. – А дальше?

– Дальше… Дальше я мог бы рассуждать о мыслях черепа и мозга, о последней фразе убитого человека… Еще можно сказать о том, кто целился из винтовки и нажимал на спуск, о том, кто приказал ему это делать, и о том, кто вообще всю эту кашу заварил…

Комиссар спрятал руки за спину.

– Но я скажу лучше о другом. – Севка потер ладонями о стол. – Я скажу о том, что никто из всех миллионов явных и неявных участников этой вашей сказки не сможет гарантировать, что пуля и на самом деле не была предназначена для чего-то необычайного, высокого и значимого. И то, что все они ее бездарно уронили в песок, вовсе ничего не значит. Это не делает озарение пули ложью. И мы приходим к осознанию того, что сказка не может быть закончена никогда. Как, впрочем, и любая другая.

Комиссар захлопал в ладоши. К нему присоединился Евграф Павлович. Севка встал и раскланялся.