Возвращение Ибадуллы - Валентин Иванов

— Очень хорошо, товарищ Исмаилов, — тепло сказал Тургунбаев. — Поможем вам, попробуем организовать общественную проверку, привлечем городской актив, рабочих, представителей интеллигенции. Пусть вплотную посмотрят торговую работу. Возможно, слухи необоснованны, будем надеяться. Не только в этом дело. Товарищи, как свежие люди, кое-что подметят, укажут на недостатки. А вы со своим активом учтете их замечания для пользы дела.

Исмаилов горячо поблагодарил за помощь: у него самого возникала такая же мысль. Но сейчас он считает, что все же общественная проверка должна быть особенно ориентирована на обнаружение преступлений. Для него, Садыка Исмаилова, выше всего честь советской торговли, на которой не должно быть ни пятнышка…

— И моя честь советского работника, — добавил он дрогнувшим голосом. — Прошу, даже требую самой основательной ревизии!

Наблюдая за Исмаиловым, Тургунбаев думал о том, как важно руководителям не отдаваться случайным впечатлениям. Вероятно, этот директор вполне на своем месте.

— Ну что ж, всё, товарищ Исмаилов.

Исмаилов встал и в этот момент в кабинет вошел улыбающийся секретарь Тургунбаева с корзинкой, прикрытой виноградными листьями:

— Вам, товарищ Тургунбаев, прислали из колхоза «Свет Востока». Роскошные персики! — и секретарь снял виноградные листья.

— Действительно, прекрасные, — согласился Тургунбаев.

— Хороший, старый народный обычай, — заметил с улыбкой Исмаилов. — Первые плоды. От такого подарка не принято отказываться. А я и не знал, что «Свет Востока» умеет выращивать такие персики. Улучшают садоводство, все идет вперед. Здесь, в городе, есть один садовод, некий Османов, у него всего пять или шесть деревьев. Вчера я достал у него немного персиков, но эти — лучше.

— Так попробуйте и этих, чтобы сравнить, — предложил Тургунбаев.

Исмаилов из вежливости стал отказываться, а потом достал из кармана безупречно чистый платок, в который секретарь положил ему несколько плодов, и ушел со словами:

— Жена будет гордиться, когда я скажу, что эти персики подарили мне в обкоме.

V

Через некоторое время после ухода Исмаилова Тургунбаев услышал громкие голоса, почти крик за дверью своего кабинета. Без стука, широко распахнув створку, вошел председатель колхоза «Свет Востока» Алиев, за ним показался растерянный секретарь. Алиев разгневанно говорил, не делая остановок на знаках препинания:

— Что делается, я не понимаю! Здравствуй, товарищ Тургунбаев. Встречаю твоего секретаря на лестнице, благодарит от твоего имени за персики. Что делается, я не понимаю? Спрашиваю, он отвечает — я не понимаю. А-а?

— Садись, товарищ Алиев, и успокойся, — пригласил Тургунбаев председателя одного из крупнейших колхозов Аллакендского оазиса.

— Не сяду! — раздраженно отмахнулся Алиев. — Не сяду! Нет, что делают?! Слушай, где персики?

— Вот они, — указал Тургунбаев.

— Ты ел, товарищ Тургунбаев?

— Нет, еще не успел.

— Тогда я сяду, — сказал более спокойно Алиев, — тогда еще все хорошо. Пусть персики там будут. Слушай, товарищ Тургунбаев, этот твой молодой человек, — и Алиев ткнул длинным темным пальцем в стоявшего с растерянным видом секретаря, — сначала меня поблагодарил за персики, потом показал мне бумажку, в которой я его прошу, понимаешь, его, — нажал Алиев на последнее слово, — его прошу передать тебе мой подарок. Понимаешь, почему я рассердился? — опять повысил голос Алиев.

— Тише, Алиев, говори по порядку и не кричи, дело серьезное, — строго заметил Тургунбаев.

— Ты уже понимаешь, это он не понимает, но сейчас он тоже поймет, — погрозил Алиев секретарю. — Слушай, ты, — и Алиев всем телом повернулся в кресле. — Первое слово: я не подхалим и могу прямо написать каждому руководящему работнику обкома, даже товарищу Тургунбаеву, что колхоз посылает ему первые плоды. Чего мне прятаться за твою спину? Второе слово: я вообще не посылаю первых плодов руководству, — что они тут, эмиры или беки? Что это за подхалимство!

Алиев отдышался, вытер обильный пот с лица и продолжал:

— Теперь третье: штамп на бумажке мой, а подпись похожая, да не моя. И еще четвертое: у меня персики в колхозе не такие. Теперь ты понимаешь?

Молодой человек побледнел:

— Я уже съел два персика…

VI

— Я имел вид настоящего колхозника, — самодовольно рассказывал Хамидов. — На мне были сапоги и черный сатиновый халат, подпоясанный цветным платком. На голове — старая тюбетейка, и я наклеил усы и бороду. Сам себя не узнал в зеркале. Нарочно подошел на улице к знакомому и спросил, где базар. Ха-ха! С Мохаммед-Рахимом было совсем просто, я поднялся к нему, сказал салам и поставил корзинку у двери в худжре.

— Хорошо, — сказал Сафар.

— А когда я говорил с секретарем Тургунбаева, — продолжал Хамидов, — пришли еще какие-то люди, он занялся с ними, я ушел.

Трое мужчин расположились в доме Исмаилова на веранде второго этажа. Исмаилов развалился на подстилке из стеганых одеял, Сафар сидел рядом, подвернув под себя ноги, а Хамидов присел к ним, опустившись на пятки. Он оживленно рассказывал вполголоса, подчеркивая слова короткими жестами.

Исмаилов раздумывал, как рассказать о том, что он был у Тургунбаева именно в тот момент, когда появилась корзинка с персиками. Он уже хотел начать, но вместо слов издал чуть слышное предупредительное «ссс!».

Мимо мужчин, как тень, легко скользнула Амина в парандже, с лицом, закрытым волосяным покрывалом чачвана.

Амине казалось, что Сафар живет в доме уже бесконечно давно — так тянулось для нее время. Гость каждый день выходил из дома, но только на три-четыре часа. Сафар называл Амину просто — женщина, и за все время сказал ей, быть может, не больше десяти слов.

Амина всегда молча прислуживала мужу и его гостю, и они молчали при ней. Муж велел, чтобы все было самое лучшее, и дал денег на расходы на стол сверх обычной суммы. Гость любил поесть и ел много, даже больше Садыка. Амина видела, как быстро округлялось его лицо. Сафар много спал и много курил — днем в комнате наверху, а вечером на веранде.

Садык переселил жену и детей в нижний этаж и приказал, чтобы дети забыли дорогу наверх — нельзя мешать гостю.

Амина еще больше похудела и очень устала. Рано утром она спешила на базар за покупками и возвращалась домой почти бегом: ее мучил какой-то безотчетный страх. Дома приходилось беспрерывно стирать и готовить. Прихворнул младший сын.