Синие стрекозы Вавилона - Елена Хаецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Элси мгновенно ощетинилась.
— Что — я с Марком?
— Как он — ничего?..
Элси окрысилась:
— Ничего — был твой этот, как его... А Марк... он...
И в кротких глазах Элси проступили от обиды слезы.
Тилли сжала ее руку своими крепкими шершавыми пальцами.
— Я вовсе не хотела тебя обидеть, — сказала она. — Просто подумалось тут... А что, если вместо того, съеденного бабкой, новый сделать... В общем, увековечить... В мармеладе...
Элси вскочила, побагровела.
— Не смей! — крикнула она. — Все вы... вы по многу раз!.. У вас много!.. А у меня... раз в жизни... и то отнять норовите, сучки...
И понесла, понесла — тихая, нежная Элси, вечно грезившая, вечно бродившая сонной своей душой по неведомым мирам — да так понесла, что возрадовался в храме Эмешлам, что в городе Кута, Нергал, покровитель хамов и матерщинников, а небесный Шляпа поскорей закрыл Чайную Соню крышкой, чтобы не слышала.
Тилли допила чай, извинилась перед возмущенно пыхтящей Элси и скрылась в комнате. Там царила тишина, нарушаемая лишь слабым сопением. Марк спал, разметавшись на матрасе — радовался, что толстая Элси, с которой ночевал, обнявшись, на одном матрасе, ушла, оставив ему одному просторное лежбище. Тилли осторожно сняла с него одеяло. Марк не пошевелился.
Рядом ожила Лэсси, которой Тилли нечаянно наступила на руку.
— Тишш... — зашипела Тилли.
Лэсси приподнялась на локте, чтобы лучше видеть, что еще задумала Тилли. Та, прикусив губу, осторожно расстегивала на Марке джинсы (чертова привычка спать в одежде!)
— Помоги мне, — шепнула она Лэсси.
Пока Тилли, обхватив Марка за талию, приподнимала его, Лэсси ловко сдернула с него джинсы. Марк застонал во сне и вдруг улыбнулся.
— Порядок, — пропыхтела Тилли. Еще осторожнее потянула трусы и едва не охнула в голос.
— Что? — с любопытством спросила Лэсси, вытягивая шею.
— Что? — восхищенно отозвалась Тилли. — Да это уже почти что КТО. Глянь сама.
Лэсси подползла поближе, сунула нос.
— Мамочка, — восхитилась она.
Тилли провела по дивному видению пальцами, желая получше изучить фактуру. Утренняя эрекция была безупречна. Отпуская трусы и натягивая на улыбающегося во сне Марка джинсы, Тилли заметила подруге:
— Что ты хочешь... Мужик молодой, непорченный...
И, заботливо укрыв Марка одеялом, поцеловала его в щеку.
Не иссякал рог изобилия. Седмицу не иссякал, другую не иссякал, так что уж казаться стало, будто нет дна у него, будто бесконечен поток изливающихся из него благ: тут тебе и пряники печатные для девичьих зубов, и яблоки с виноградом для изнемогающих от любви, и селедка с водочкой для настоящих мужчин... чего только не было в роге том изобильном.
Третья седмица на исходе была, когда иссяк вдруг источник жизни.
Шарила Лэсси, по локоть руку засунув, в роге том неизобильном — пусто. Искала Элси, и так и эдак пальцами по рогу возя, — пусто. Тилли чуть сама в рог неизобильный залезла, — а ничего не поделаешь, все равно пусто. Бабка-хлопотунья расстроилась, рог перевернула, потрясла — одна монетка в четверть сикля выпала. И все.
Пошла Тилли, купила на монетку хлеба. Скучно стало на дне колодца. Отвыкли уже от мармелада, к плюшечкам привычка выработалась. Сидели за жидким чаем, пустой хлеб жевали, мрачно размышляли.
Наконец Лэсси сказала:
— Партия почти готова. Давайте, девки, поднажмем и к завтрему скинем продукцию.
И все на Тилли посмотрели (кроме Марка — спал безмятежно в комнате, пока на кухне совещание шло).
— Поднажать дело нехитрое, — сказала Тилли. — Как деньги с них вытрясти — вот вопрос.
(«...Всерьез говорить о мятеже не приходится, — бубнило радио, еле слышно — выключить его до конца не удавалось, бабка говорит, сквозь розетку просачивается. — Недисциплинированные и разрозненные выступления сторонников мар-банийской оппозиции... Известно, что мар-бани, потомки знатнейших родов Вавилонии, обнищавшие вследствие полной несостоятельности в бизнесе, проявляя нетерпение... опираясь в своих выступлениях на сброд... безответственные обещания, щедро расточаемые лидерами мар-банийской оппозиции, привлекли на их сторону некоторое количество одураченных трудящихся... Храмы Вавилонии призывают...»)
Тилли допила чай, встала, заранее трясясь от злости.
— Схожу-ка я в контору, — проговорила угрожающе. Кому грозила?
Да и кому страшна она, маленькая оборванная Тилли из Мармеладного Колодца? На те деньги, что в аванс взяла, даже туфель себе новых не купила.
Охранник в предбаннике офиса допросил ее весьма строго и придирчиво, больше от скуки, чем опасаясь диверсии. Пропустил, конечно. И, зевая, в портативный телевизор снова уставился на автогонки.
Знакомой дорогой прошла Тилли по холеному коридору, дверь полированную толкнула. А дверь и не поддалась. Заперта оказалась.
Рассвирепев, Тилли другую дверь толкнула. На нее удивленно девицы какие-то уставились, ресницами накладными взмахнув. Рты в помаде перламутровой, руки нежные с пальчиками тонкими.
Заговорили же так, будто химеры с карниза храмового ожили и каркать вздумали — визгливыми голосами, хуже, чем ножом по тарелке.
— В чем дело, девушка?
— Вам кого, девушка?
— Здесь бухгалтерия, девушка!
— Вас вызывали, девушка?
— К кому вы, девушка?
Тилли сказала:
— Верховного Холуя мне!
Запереглядывались прекрасные гарпии, плечами круглыми под кофточками кружевными пожимать принялись. И обидно так на Тилли коситься стали. А Тилли вдруг досада разобрала. Ка-ак топнет ногой, аж калькулятор на ближнем столе подскочил.
— Верховного Холуя мне, говорю!
Оскорбленно сказала одна из девиц:
— Нет его. На Канары к шефу уехал.
— По договору, завтра я сдаю ему партию.
— Партию чего? — раздраженно спросила та же девица (раз уж взялась переговоры вести с этой встрепанной выдрой, так донесет ношу эту тяжкую до конца; остальные же своими делами занялись: кто журнал листал, кто лениво пальцем в калькулятор тыкал, подсчитывая что-то, а кто за сигареткой потянулся).
— Продукции, — сказала Тилли.
— Какой продукции? — тянула девица (скучала, как и тот охранник в предбаннике).
— Хуев, — пояснила Тилли.
Девица слегка покраснела, подобралась.
— Каких?..
— Таких. Для секс-шопа.
Девица поразительно быстро взяла себя в руки.
— Не знаю, девушка. — Она порылась в каких-то бумажках. — На Канары уехал, ничего не оставил, никаких распоряжений.
— И денег не начислил? — спросила Тилли.
— Деньги начисляются здесь, в бухгалтерии, — сказала девица и зевнула слегка. — А Верховный Холуй лишь распоряжается. У фирмы сейчас вообще тяжелое положение, знаете ли, мы тоже нерегулярно зарплату получаем...
— Ясно, — сказала Тилли.
И, не попрощавшись, ушла.
В дом ворвалась молча. Полушубок сняла, на пол бросила — тот тихонечко уполз на свое место. Ушла в комнату, на матрас легла, в одеяло тощее зарылась. И заснула.
Никто спрашивать ее не стал. Элси за работу взялась, Лэсси, надев полушубок, ушла куда-то. Бабушка включила погромче радио, слушать стала, не понимая ни слова, как бранят оппозицию мар-бани, и отчего-то тревожно ей было. Голову набок склонила, губами шевеля, все про конец света и кровавые времена бормотала.
На общем совете решено было между бедными сиротками все-таки хуи фирме сдать. Младшего Холуя найти, взять с него акт сдачи-приемки, а там видно будет.
— Скоро в городе, похоже, начнется, — заметил Марк (на совет был допущен без права решающего голоса, на правах консультанта, и слушал, стоя в дверях кухни).
— Что начнется? — спросила Лэсси.
А Элси только поглядела на любимого с обожанием.
Марк сказал серьезно:
— Мятеж. Мар-бани имеют сторонников в Вавилоне. И их немало.
— А чего они хотят, эти мар-бани?
— Сами-то они хотят власти, чего еще. И денег, конечно.
— Так какая нам разница? — спросила Тилли. — Мало ли, кто нашу кровь пьет. Отсюда, из Колодца, и не видно.
— Пока власть берут, будут заново деньги делить, — пояснил Марк. — Может и на нашу долю...
Тилли погасила окурок скверных папирос, ядовитым дымом удушающих, и процедила в ясное лицо Марка:
— Мальчик. На нашу долю никогда ничего не выпадет. Наше можно только вырвать зубами. Чем я и собираюсь заняться в ближайшие два дня.
Марк покачал головой.
— Я не о наших деньгах, Тилли, не о заработанных. Я о мятеже.
— Не поняла, — заявила Тилли. — Ты что, хочешь в эти дела вмешаться?
— Почему бы и нет? — дерзко ответил Марк.
— Потому что это грязное и гнусное дело, от которого нам нет никакой выгоды.
— Для того и хочу, чтобы была выгода и для нас тоже.
— Да вы, батенька, идеалист, — сказала Тилли.
А Элси встревожилась.
— Марк! Ты что, действительно хочешь драться?
Марк улыбнулся.