Плащаница из Овьедо - Леонард Фолья

Ханна отступила и стала ждать. Ключ в замке повернулся, и дверь медленно открылась. Перед ней стоял доктор Йохансон. За ним — Летиция Грин, державшая поднос с завтраком.

— Как вы себя чувствуете этим прекрасным утром? — спросил доктор, словно это был очередной осмотр в клинике.

— Хорошо, — пробормотала в ответ Ханна и стала пятиться, пока не уперлась в кровать.

— Прекрасно, прекрасно… Вам теперь как никогда нужен хороший сон. — Он позволил миссис Грин войти в комнату и поставить поднос на комод.

— Ирландская овсянка, — сказала она. — То, что нужно холодным зимним утром.

— Спасибо, Джудит. Теперь оставь нас.

Женщина неохотно последовала его приказу и пошла к двери. Там она остановилась и, чтобы восстановить временно утраченный авторитет, проинструктировала Ханну:

— Смотри, чтобы не остыла. Ты же знаешь, овсянку невозможно есть холодной.

Доктор Йохансон подождал, пока она уйдет, затем сказал, энергично потирая руки, словно мыл их под невидимым краном:

— Итак, приступим. Слышал, что у вас вчера был славный ужин.

Как всегда, Йохансон пребывал в веселом настроении, и все те же морщинки проступали у него вокруг глаз, когда он улыбался. Но было что-то такое, что изменилось в нем, однако Ханна никак не могла уловить, что именно. Он казался более плотным, более сжатым, как будто кто-то утрамбовал его тучное тело, как землю. В глазах доктора пропал озорной огонек, и теперь его взгляд стал почти колючим.

Ханна опустила глаза, чтобы не смотреть на него.

— Так вы тоже в этом замешаны, да?

— Да, мы замешаны. Но это касается и вас, Ханна. Вы — самая важная из всех нас.

— Я никогда не просила быть частью этого.

— А никто и не просил, Ханна. Мы все были призваны благодаря нашим способностям. Вам отведена самая сокровенная и решающая роль. Не сомневаюсь, что вы это осознаете.

— Зачем вы мне врали? И миссис Грин? Все вы?

— Врали? Вам просто предложили выносить ребенка для Витфилдов. Вы согласились. Теперь вы знаете, что это не просто их ребенок. Это — ребенок всех времен. Это же меняет дело?

Йохансон сделал несколько шагов вперед, и Ханна отпрянула, надеясь, что он не прикоснется к ней.

— Почему я?

— А почему Мария? Почему Бернадетт из Лурда, невинная четырнадцатилетняя девочка? Есть ли причина в том, что Небеса избрали именно ее, а не кого-то еще? Мы же не можем дать ответ на такие вопросы? Вы случайно не знаете, почему девятнадцатилетняя официантка, у которой нет ни парня, ни семьи, вдруг захотела стать матерью? Или почему та газета попала к вам в руки? Не знаете. Нам всем нужно смириться с отведенной для нас ролью и благодарить за нее.

Ханна понимала, что, рассказывая ей об этом, Йохансон намеревался таким образом запутать ее. Да, она хотела, чтобы что-то указало ей путь в жизни. И это правда, что мысль родить ребенка наполняла ее сердце радостью, а не страхом. Но, так или иначе, это было ее решением, и ничьим больше. И объявление… Да, она случайно наткнулась на него, когда читала газету Тери. Значит, получается, что и Тери — часть Божьего замысла? Нет, все это чушь от начала и до конца.

— Вижу, вы мне не верите, — сказал доктор Йохансон и даже расстроился. — Я, наверное, плохо объяснил. Чертов английский! Иногда от него так устаешь. Присаживайтесь, Ханна.

— Спасибо, я постою.

— Как вам будет угодно. Попробую объяснить по-другому. Иисус сказал нам, что будет с нами всегда. До конца времен. Когда мы читаем об этом в Библии, то думаем, что его дух будет оберегать нас, да? Так оно и есть. Но когда Иисус говорил, что никогда не покинет нас, он не имел в виду бестелесную форму. Во-первых, он оставил нам свой образ на куске льняной ткани, Туринской плащанице. Никто не мог увидеть его в течение 1800 лет, пока человечество не изобрело фотографию, сделало снимок плащаницы, а негатив не открыл нам, что его лицо и тело все время было там. 1800 лет! Он также оставил нам свою кровь. На плащанице, да и на сударуме. Кровь из ран, которые были у него на боку, голове, руках и ногах. А сегодня мы знаем, что в крови, как и в каждой клеточке нашего тела, есть ДНК, содержащая всю информацию о человеке. Она словно светокопия, эта ДНК. Код. И если мы способны извлечь код и поместить его в человеческую яйцеклетку, то можем воссоздать Его, вернуть к жизни. Многие думают, что наука уводит нас от Бога. Но они ошибаются. Наука — часть Божьего замысла. При помощи науки Он к нам вернется. Благодаря ей наступит второе пришествие. Теперь вы все поняли?

Нет, она не понимала. В висках у нее стучало. Если все, что говорит Йохансон, — правда… но это не может быть правдой.

У нее внутри был мальчик, обычный мальчик, который пинается и вертится в ее животе, как все нормальные дети. Доктор мог сказать все, что ему захочется. Она знала, что в ней происходит. Его слова были абсурдны.

Внезапно до Ханны дошло, что доктор ждет, чтобы она как-то подтвердила свое понимание происходящего, и даже больше. Казалось, от нее требовалась демонстрация того, как она рада, даже польщена тем, что узнала сейчас от него. Дыхание девушки участилось и стало поверхностным. Для нее будет лучше, если он продолжит говорить.

— Зачем мы ему нужны? Разве он сам не может вернуться к нам? — выдавила она из себя, надеясь, что ее вопрос не разозлит его еще больше.

Но этого не произошло, и Йохансон просто улыбнулся ее наивности.

— Конечно, он может. Но вернуть его — наша работа. Этим мы покажем ему, что хотим снова учиться, следовать за ним, служить ему. Он выбрал нас, но и мы должны выбрать его. Мы должны доказать, что это и наше желание. Господь дал нам все необходимое, чтобы это сделать. Он доверил нам свое семя. Мы просто помещаем его в благодатную почву.

Ханна почти не понимала, о чем он говорит, но задумчиво кивала, показывая свое согласие. Это все, что оставалось делать бедной девушке, пока она не свяжется с отцом Джимми, или Тери, или с кем-то еще, кто сможет вызволить ее из этого дома.

— А то, что мы делаем, хорошо? — спросила она.

— Это самое величайшее деяние, на которое способен человек! Сделать так, чтобы Иисус снова был среди нас! Вся моя профессиональная деятельность и все мои исследования были направлены на это. Мы все ищем цель в жизни. Витфилды, Джудит Ковальски, даже вы, моя несравненная Ханна. Вы тоже. И вы вскоре убедитесь, что у нас самая великая цель. Не хотите ли прилечь?

— Нет.

Он так сильно схватил ее за плечо, что Ханна почувствовала, как его ногти впились в кожу сквозь фланелевую сорочку. Она едва не закричала от боли.

— Вам же будет лучше. Давайте помогу.

Она скинула его руку со своего плеча.