Опасный дневник - Александр Западов

— Вы сказали, Никита Иванович Панин хлопотал о моей отсылке?

— Об этом слышал я в Петербурге, — сказал Румянцев, — и, признаюсь, тому не удивился. Всем известная привязанность к вам великого князя не могла нравиться обер-гофмейстеру, и он вашу близость постарался разрушить.

— Проницание вашего сиятельства мне удивительно, — сказал Порошин.

— Ну, я не говорю, что целиком прав, это лишь предположение, — поспешил смягчить свою мысль Румянцев, — но на то выходит похоже. Впрочем, это все было и прошло. Новости ж для вас будут такие. Вы едете в Ахтырку, являетесь в полк и передаете мой приказ. Я пишу, что вас отзываю в мое распоряжение, а подполковнику Огареву продолжать исполнять обязанности командира полка.

— Слушаюсь, ваше сиятельство. — Порошин вскочил и вытянулся. — Но в приказе будет и вторая часть? — спросил он, помолчав.

— И она такова, — ответил Румянцев. — Вам надлежит объехать все полки малороссийские, сиречь уезды, и посмотреть, как посланные мной для сочинения генеральной ревизии господа штаб-офицеры оной занимаются. Например, в Миргородском полку Нижегородского карабинерного полку майор Голенищев-Кутузов, в Гадячском — Борисоглебского драгунского подполковник Норов. И кроме тех еще многие. Что увидите, — а для свежего глаза наблюдения будут изобильные, — все запишете и мне, как возвращусь, письменный доклад представите. Вам поездить-поглядеть любопытно в рассуждении знакомства с местами украинскими, а мне известия, собранные вами, будут преполезны.

Порошин изумленно посмотрел на Румянцева.

— Как вы изволили приказать?

— Составьте подробный отчет о вашей командировке и, как приеду, принесите мне, — повторил Румянцев. — Нет, ваше сиятельство, — твердо возразил Порошин, — прошу от сей обязанности меня освободить. Довольно уж написал я на своем невеликом веку. Снова стану писать — еще дальше уеду, наверное.

— Ин быть по-вашему, — улыбнулся Румянцев. — Обойдемся устным докладом. Действуйте!

Приказ был получен, почта на Белгород отправлялась из Москвы по четвергам, и Порошин отбыл к себе, как насмешливо подумал, в Ахтырку с первым же ямщиком. Чин полковника позволял ему требовать на почтовых станциях для багажа пять подвод, но он ехал налегке и вещи брал с собой в кибитку.

Дорога на юг была гладко наезжена, лошадей ждать не приходилось, да и не скупился Порошин, желая скорее начать свою жизнь на украинской земле. Серпухов, Тула, Скуратово, Мценск, Росстани, Долгое, Курск, Маячка — шестьсот верст промелькнули незаметно.

В Белгороде кончался главный тракт, и дальше Порошин через Харьков добрался до Ахтырки.

Городок был скромный, небольшой, жителей, вероятно, тысяч восемь или десять. Порошину бросились в глаза на улицах фигуры пехотинцев и кавалеристов. Армейский вид давал почувствовать соседство границы.

Ахтырка находилась в ста верстах к западу от Харькова, близ реки Ворскла.

При царе Михаиле Федоровиче было произведено укрепление южной границы России с помощью земляного вала и глубокого рва. На триста верст протянулся ров, названный Белгородской чертой, и на этой черте стояли города Хотьмышск, Карпов, Белгород, Короча, Новый Оскол, Верхососенск, Ольшанск, Коротояк.

Земли к северу от Белгородской черты жаловались служилым людям в оклад, то есть раздавались им в награду за ратную службу. Южнее черты земли тоже не пустовали: там расселили земледельцев-солдат, объединенных в пять Слободских полков — Сумский, Харьковский, Ахтырский, Острогожский, Изюмский. Незадолго до приезда Порошина территория, занятая полками, была названа Слободской Украинской губернией, полковые города правительство перечислило в разряд провинциальных центров и каждую провинцию поделило на шесть комиссарств.

Рядом со Слободской Украинской, на южной Украине, годом раньше была образована губерния Новороссийская. Главный командир этой губернии генерал Мельгунов получил задачу заселить этот обширный край и сразу известил о больших льготах для поселенцев: каждый получал участок земли в вечное потомственное владение, денежное пособие для постройки дома, на несколько лет освобождался от податей, малолетных мог отдавать в школу, ничего не платя за науку.

На внешнем виде Ахтырки реформа еще никак не успела отразиться. Несколько сотен домов, составлявших город и сложенных из самана, по-прежнему стояли под соломенными крышами, и вряд ли хозяева их лишний раз по этому поводу побелили.

Каменных сооружений в Ахтырке только два — новый собор, построенный по плану архитектора Растрелли, и колокольня. Приходская церковь была деревянной, но зато в ней хранилась икона Ахтырской божьей матери, слывшая чудотворной.

Такими оказались достопримечательности Ахтырки, о чем Порошин узнал, едва заехав в ее пределы. А на кантонир-квартирах, то есть в домах обывателей, стояли два полка — Старооскольский пехотный и Ахтырский гусарский.

Командир Старооскольского полка занимал двухэтажный дом на площади близ собора. На той же площади жил командир ахтырских гусар и стоял дом городского управления — магистрата.

У ворот полкового дома разгуливал караульный. Он с изумлением оглядел незнакомого офицера и молча разрешил ему пройти.

Порошин в сенях увидел две двери и лестницу, ведущую во второй этаж. Он открыл дверь направо и заглянул. В большой горнице посредине стоял длинный стол, за которым сидели писаря, — это была полковая канцелярия. Пахло потом и чернилами. При виде Порошина писаря встали, застегивая кафтаны, распахнутые по-домашнему. — Здравствуйте! Где можно видеть командира полка? — спросил Порошин. — Извольте, провожу, ваше сиятельство! — бросился к Порошину солдат, сидевший во главе стола, — старший по команде. Он выскочил вслед за Порошиным в сени и постучал в противоположную дверь.

— Заходи! — послышалось в ответ.

Солдат приоткрыл дверь и отпрянул назад.

Порошин вошел.

Просторная горница по стенам была обита голубым сукном, пол устлан паласами. В красном углу — образ Георгия-победоносца, поражающего дракона, под ним наискосок стол, за столом офицер. Он разбирал бумаги, накрыл кипу ладонью и поднял на вошедшего черную с проседью голову. Лицо его выражало сметливость и добродушие.

— Полковник Порошин прибыл для прохождения дальнейшей службы, — доложил прибывший, протягивая вынутый из-за обшлага кафтана конверт с печатями красного сургуча.

— Знаю, господин полковник, и давно жду, — широко улыбаясь, ответил офицер, подходя к Порошину. Он взял его руку и долго тряс ее. — Значит, можно сказать, прямо из дворцовых зал изволили прибыть? В тоне его вопроса не было злорадства, а потому Порошин любезно ответил:

— Так точно, Николай Гаврилович.

Имя подполковника Огарева он узнал в Петербурге.

Огарев улыбнулся еще шире.

— А я тому рад, Семен Андреевич. О вас наслышаны. От судьбы, как говорится, не уйдешь, но, может быть, поворот Фортуны вам к счастью произошел? Будем так полагать, а жить станем дружно. Народ славный в полку. Сделайте милость, садитесь, пожалуйста. В первый и последний раз приглашаю — теперь вы здесь хозяин.

— Нет, Николай Гаврилович, придется вам еще покомандовать, — возразил Порошин и рассказал о том, какое поручение дал ему генерал-аншеф Румянцев.

— С начальством не поспоришь, — заметил Огарев. — О вашем прибытии приказ я отдам, и станем числить вас в командировке. А пока не угодно ли занять покой для отдыха?

Он провел Порошина в большую горницу на втором этаже, кликнул солдата и велел перенести багаж из кибитки наверх.

Пока Порошин раскладывал свое скромное имущество, Огарев посвятил его в историю полка и сообщил характеристики старших офицеров. Батальонами командовали братья Кушелевы, первым — премьер-майор Михаил, вторым — секунд-майор Яков, дельные и заботливые начальники, имевшие за плечами опыт Семилетней войны. В те годы Старооскольский полк был конным и находился в составе Украинского корпуса ландмилиции, объединявшего вместе с ним двадцать конных полков — Ряжский, Рыльский, Курский, Борисоглебский и другие.

Петр Третий не успел заняться ландмилицией, но Екатерина ее перестроила. В конце 1763 года вместо двадцати конных полков было создано десять пехотных — Старооскольский, Белёвский, Ряжский, Севский, Елецкий, Тамбовский, Орловский, Брянский, Козловский, Курский — двухбатальонного состава и Борисоглебский драгунский из пяти эскадронов.

Вооружение этих полков, обмундировка, амуничные вещи положены такие, как в пехотных и драгунских полках русской армии. Рядовые мушкетеры получили суконные зеленые кафтаны с отложным воротником на красном подбое, красные штаны и камзол, черные штиблеты и епанчи из сукна василькового цвета. Треугольная шляпа обшивалась по краям белою лентой. Офицеры носили одежду тех же цветов, только у штаб-офицеров борт и клапаны камзола имели золотой галун.