Бесконечная история (СИ) - Коллектив авторов

Харальд пожал плечами. Уже девять лет, как епископ Гримкель объявил «по решению всего народа» его единоутробного брата Олафа святым. А при жизни Олаф был конунгом в Норэйг, и это тоже очень неплохо. Он, Харальд, не так уж хочет стать святым, а вот конунгом хотел бы. Ему уже двадцать пять лет, а все еще наемничает.

— У, лоб железный, — старик погрозил кулаком, — что за земля-то у вас такая, что и святые с мечом шастают! Долго вы к нам шли, как погляжу! Да ты не уходи, ты меня послушай! Глас мне был.

Харальд остановился. Пренебрегать словами вещего старика не стоило. Но он все равно порадовался, что Свен с Тормодом пока его не хватились: вдруг старик начнет бормотать вздор, а над самим Харальдом еще долго будут смеяться, что верит кому попало.

— Мне помощь нужна, — сказал старик. Как-то удивленно, точно до этой поры никого никогда о подобном не просил. — Ты с мечом хорошо управляешься? Да не хмурься ты так, солнце ясное, а то я хоть и немощен, а поучить-то смогу. Отвечай, как на духу, хорошо дерешься?

— Хорошо, — кивнул Харальд. Гнева он не чувствовал. Хотя спрашивать у него такое вряд ли кто еще осмелился бы. Счет убитым им людям он не вел, глупости это.

— А бесов боишься ли? — старик прищурился.

Харальд даже не задумался.

— Я их не встречал.

— Ох, грехи мои тяжкие, сподобился! Нашел воина, что страха не ведает! — старик вроде бы радовался, но была в этой радости какая-то издевка. — Правду говорят про вас: чистые дети, что по уму, что по вере. Да не обижайся ты, глядишь, это-то нам и поможет. Где цистерна Феодосия, знаешь? Вот завтра в ту же пору и приходи. Я ждать буду.

Утром, стоя в карауле у императорских покоев, Харальд смотрел, как зал заполняется чиновниками, ждущими встречи с императором. Волнами перекатывался приглушенный шум голосов. Он привычно следил за проходящими, чтобы те не слишком приближались к дверям, а в голове все еще вертелись издевательские ужимки и смех юродивого. Он повелел ему прийти, точно не сомневался, что Харальд послушает. Он, наследник Инглингов и Хорфагеров! Добро бы этот старик обладал тайной властью, но силы за ним не было никакой. Харальд окончательно пришел в дурное расположение духа и решил никуда не ходить.

Со стариком он снова встретился через пару дней. Пошли слухи, что скоро будет война с болгарами: какого-то тамошнего царевича объявили царем и отказались платить новый налог, введенный империей. Говорили, там можно взять неплохую добычу. Император Михаил сам собирался повести войска, хотя, по тем же слухам, болезнь его становилась все тяжелее. И снова они с Тормодом и Свеном сидели в корчме. Тормод, наконец, добился своего от хозяйской дочки, и был доволен, словно медведь, нашедший полный меда улей. И назад они пошли той же дорогой. Хотя понял это Харальд, когда снова оказался у церкви, а Свена с Тормодом видно не было. Зато хорошо было видно старика, и запах его чувствовался так, что ни с чем не перепутать.

— Что, голубь сизокрылый, загордился? — спросил старик устало. — Да кто я такой, чтобы по ночам с юродом поганым ходить? Не хотел по добру, будет по худу.

Харальд уже был готов убить надоедливого старика, хотя чести это ему бы не принесло. Но тут небо вдруг приблизилось, потом взлетело наверх, а сам он почему-то лежал на спине, и голова гудела от боли.

— Сколько лет живу, — старик сидел рядом на корточках, — а все удивляюсь. По-хорошему вас просишь, не допросишься. Дашь по голове разок — все сразу понятливые делаются. Завтра жду, где говорил.

Винный хмель из головы улетучился, и от этого стало еще неприятнее.

Следующим вечером старик повел себя как ни в чем не бывало.

— Явился, орясина, — поприветствовал он Харальда. — Ну, полезли в чрево земное.

Цистерны были еще одной диковиной Миклагарда. Огромные каменные вместилища, где собиралась пресная вода. Мало кто там бывал, рассказывали разное, и Харальду было не по себе идти за стариком. Тот бодро семенил, казалось, нисколько не сгибаясь под своими веригами. По узкой ненадежной лестнице они спустились в каменную холодную сырость, внизу плескалась вода.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нишкни теперь, — сказал старик, — ногами-то перебирай поживее. Осторожно, в воду не свались! Тут лодчонка моя привязана, перелезай.

В лодке старик сначала зажег фонарь, утвердил его надежно на дне, чтобы не повалился и не поджег чего ненароком, потом взялся за весла и оттолкнулся от стены.

Харальд смотрел на уходящие ввысь каменные колонны, на свод, терявшийся в темноте. Цистерна могла вместить в себя целый дворец.

— Не по нраву? — спросил старик. — Правильно, здесь мало кому ловко, такая махина! Да и из здешних никто сюда заглядывать не любит. Кричи, не докричишься.

Вода плескалась, черная, словно горючее масло. Ни посреди бушующего моря, ни в ночных вылазках не было Харальду так не по себе. «Неуверенность», — сказал бы кто другой, но он таких слов не знал.

— Как тебя зовут? — спросил он, чтобы не молчать.

— А по-разному. Кто «юрод клятый» зовет, кто «дедушка, помоги». А имя что? Тебя вот назовут королем, нешто поменяешься?

— Ты… — начал Харальд и остановился. Если уж неведомая сила не желает быть узнанной, настаивать нельзя. Можно только отнестись к ней с почтением и выполнить то, что от тебя хотят.

— Что приумолк? Скоро доберемся. Там, правда, потолок низкий, но уж потерпишь.

Харальд кивнул.

— И поплывем мы, как Улисс вдревле, уши заткнув…

— Зачем?

— Ох, вечно я, старый, забываю. Слушай, невежда. Был такой царь морской, вот вроде вас, разбойников. Рыжий и хитрый. Были у него корабли и верные люди, но он ввязался в войну, в которой участвовать не хотел. Клятву глупую дал потому что.

Харальд кивнул. Про клятву он понимал. Сколько раз в сагах конунги дают опрометчивый зарок, а потом убивают братьев или развязывают войну.

— Но так как царь был хитер, то войну он пережил. И поплыл домой, чтобы объявить, что он жив и нечего всяким юнцам на его царство да жену зариться. А по дороге домой поплыл он мимо острова, на котором жили сирены. Ведьмы, словом, — пояснил старик, — до пояса — девица-красавица, а ниже — либо птица, либо рыба. Дуры злобные, Господи прости. Голос у них был больно сладкий, кто ни услышит — бежит на него, как припадочный, а те и рады человечинке. Весь остров был в костях.

Вдалеке что-то плеснуло, и старик перестал грести. Харальд потерял счет времени, здесь его нельзя было определить привычным способом — по звездам или птичьим голосам.

— Ну, царь повелел всем свои гребцам уши заткнуть, чтобы не соблазнились, а себя, наоборот, к мачте привязать, а уши открытыми оставить.

— И что дальше? — история была интересной.

— Дальше он услышал песню сирен. И так она ему полюбилась, что стал рваться изо всех сил к ним да просить гребцов, чтобы его отвязали. А те не слышат. Так и проплыли мимо. А сирены со злости все в море побросались.

— И все?

— Все, да не все. Только приплыли мы уже, вылезай.

Старик привязал лодку к кольцу, торчащему из стены, и, подняв руки, начал ими шарить.

— Подсоби-ка, — обратился он к Харальду. Варяг тоже поднял руку и нащупал нишу в стене. Оттуда тянуло ветерком. Харальд подтянулся на руках и влез наверх, потом помог подняться юродивому. Коридор и правда был низковат, по каменному полу приходилось ступать осторожно, чтобы не поскользнуться.

— Скользко, — бормотал старик, — тут она и ползает.

— Кто?

— Да тварь эта. Ты пойми, воин, — старик обернулся и поднял фонарь. Тени сделали его лицо другим: совсем старым и полным странного величия. — Мне же как нож в спину, когда такое творится. Город и так неспокойный, а тут еще она проснулась. Вроде бы последняя она, да только людей жрать не дело. А у меня силы уже не те.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Если мы охотимся, — сказал Харальд, — то не лучше было бы устроить ловушку?

— Уж устраивал, спасибо, что надоумил, — сварливо произнес старик и снова зашагал. — Сил, понимаешь, мало у меня. Да у нее тоже немного осталось. Тебе даже уши затыкать не придется.