«Волчьи стаи» во Второй мировой. Легендарные субмарины Третьего рейха - Алекс Громов

Образ жизни подводников

Пропаганда представляла подводников романтическими героями. Обыватели порой видели в них пьяниц и буянов, а граждане воюющих с Германией государств — бесчеловечных убийц. Хотя понятно, почему многие герои подводного флота отчаянно напивались и буйствовали на берегу — стресс, который они постоянно испытывали в походе, был почти невыносим. Несмотря на то, что кандидаты в члены экипажей проходили жесткий отбор, в том числе и психологический, на подлодках бывали случаи нервных срывов у отдельных моряков, которых приходилось успокаивать всей командой, а то и просто привязывать к койке.

Первое, с чем сталкивались подводники, только-только вышедшие в море, — страшная теснота. Особенно от этого страдали экипажи субмарин типа VII, которые, будучи и без того тесными по конструкции, вдобавок набивались под завязку всем необходимым для дальних походов. Спальные места экипажа и все свободные уголки использовались для хранения ящиков с провизией, поэтому отдыхать и принимать пищу экипажу приходилось, где придется. Чтобы взять дополнительные тонны топлива, его закачивали в цистерны, предназначенные для пресной воды, таким образом резко сокращая питьевой рацион. Помыться, разумеется, возможности не было.

В уже упомянутой книге Хайнца Шаффера «U-Boat 977. Воспоминания капитана немецкой субмарины, последнего убежища Адольфа Гитлера» говорится: «Теперь давайте пройдемся по всему судну, от носа до кормы. Начнем с того, что на немецком военно-морском жаргоне называется „палатой лордов“. Оно придумано от прозвища Лорд, которым называют рядового на флоте. В носовом отсеке в ряд выстроены четыре торпедных аппарата, обычно в каждом из них находится заряженная торпеда. Еще четыре запасные складируются на стеллажах, а две другие над ними. Они защищены деревянными щитами. Команда спит на подвесных койках, всегда двухъярусных, три Лорда на две койки. Другие члены команды делят 12 коек в носовом кубрике, это рядовые торпедисты и радисты. Затем рядовые машинного отделения, так называемые кочегары. Койка предназначается для двух кочегаров.

Это очень практично, потому что часть кочегаров всегда на вахте. Как только встает один, другой ложится на его место, так что койка никогда не остывает. Эта система похожа на общежития в промышленных городах, где не хватает жилья и кровати занимают посменно. Однако это не позволяет спать между вахтами.

…На левом борту холодильник, напротив него гальюн, или „голова“. Дальше идет кают-компания для двух офицеров верхней палубы и главного инженера. Один угол этой кают-компании, отгороженный толстым занавесом, называется каютой командира. Командир, конечно, должен быть в центре событий, поэтому напротив помещается каюта радиста, — а рядом помещение со всеми жизненно важными приборами для подводного плавания, гидрофонное устройство и т. п.»

Уединения на подлодке не было ни для кого, даже для командира. «Каждый мог видеть, что я делаю, и замечать все мои недостатки и странности, вроде того, как долго я сплю, храплю ли я, сколько раз в день умываюсь и когда надеваю чистую рубашку».

Питание

По свидетельству Хайнца Шаффера, «наш рацион был гораздо лучше, чем рацион любого другого рода войск. Мы должны были грузить наши припасы в соответствии с планом. Во-первых, надо ровно распределить их по лодке, чтобы избежать дифферента при погружении. Во-вторых, припасы не должны перемещаться при погружении, что легко может случиться при угле погружения 60°. В-третьих, провизия не должна смешиваться с боеприпасами или техническими запасами.

В последние годы войны каждую лодку снабжали по такому плану загрузки и хранения припасов. Ветчина и сосиски — между торпедными аппаратами и в центральном посту, трехнедельный запас свежего мяса — в холодильнике, а свежевыпеченный хлеб, чтобы сохранить его на этот же срок, подвешивался в носовом кубрике и в моторном отсеке. Когда свежая пища заканчивалась, мы переходили на консервы».

Все подводники вспоминали о заплесневелом хлебе, который им приходилось жевать, поскольку другого не было. Хайнц Шаффер писал: «Мы привыкли работать механически, в сырой одежде, которую мы не снимали, потому что в любой момент нас снова могли вызвать на пост. Однако после вахты можно было получить глоток горячего чая, сосиску и прогорклое масло на толстом ломте хлеба. Надо только не забыть срезать сначала плесень и приберечь, что осталось, для хлебного супа когда-нибудь позже».

Вечно мокрая одежда, которую негде было просушить, залитая водой обувь и всепроникающая морская соль… И холод, пробирающий до костей… «Итак, мы улеглись спать; полностью одетые, в кожаных куртках и ботинках, загородив огромным зеленым вонючим меховым пальто ледяные переборки. Никогда раньше я не сталкивался так близко с проблемой ревматизма, даже не думал о нем, пока не окончились еще три операции. Наша резиновая одежда превратилась в лохмотья, износившись при постоянных тревогах. „Мы умрем от ревматизма, — говорили мы друг другу. — На нас не понадобится даже тратить бомб“.

…9 мая U-557 погрузила на борт продовольствие и боеприпасы. Жестяные банки, бочонки и картонные коробки были тщательно отсортированы и уложены в определенном порядке. В то время как снаряды для нашей 88-миллиметровой пушки и 20-миллиметровой зенитной установки нашли свое место в специальных помещениях, контейнеры с продуктами распределили по всей длине лодки. Я с удивлением наблюдал, как укладывается продовольствие на восемь недель. Его распихивали между трубопроводами и клапанами, шпангоутами и двигателями, шкафами и люками. Внушительные копченые окорока подвесили в помещении центрального поста. Деликатесы, такие как взбитые сливки, масло, кофе и чай, запер сам командир. Заправка топливом была завершена 10 мая. 12 мая мы приняли на борт груз свежих овощей, яиц, хлеба и свежей воды, уложили кочаны капусты в последние свободные щели и свалили остальные овощи на три подвесные койки, позволяя им свободно качаться в носовом и кормовом отсеках».

Брать на борт бритвенные принадлежности запрещалось. «Вонь от пропотевших членов команды, от солярки, гнилой пищи и заплесневевшего хлеба смешивалась со зловонием, распространявшимся из камбуза и двух крохотных гальюнов. Назойливые неприятные запахи и беспрерывная качка вызывали у людей, заключенных в узкий стальной цилиндр, головокружение и непроходящее ощущение сырости. Только ежедневные регулярные погружения приносили частичное облегчение от постоянной качки».

Обычай требовал, чтобы подводники перед походом бросали за борт кое-что из своей одежды, некоторые личные вещи — письма, книги, зубные щетки, фотографии родных или подруг.