Охота на волка - Марианна Кисс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, он не умрёт, не имеет права. Я не хочу.
— Волков! — кричу ещё и ещё.
Кто-то подошел, смотрит на меня. Женщина. Врач. Положила ладонь мне на лоб.
— Не волнуйтесь, всё будет хорошо.
— Волков, что с ним? — спрашиваю.
— Что, я вас не слышу.
Чувствую слёзы. Двинуться не могу, только слёзы ручьями текут по щекам.
Кто сможет ответить что с ним, кто остановится и даст ответ?
Женщина отошла. Меня везут дальше. Вижу полицейских, кого угодно, только не Волкова.
Резко всё оборвалось, носилки дернулись и меня погрузили в машину. Двери захлопнулись, я немного посмотрела в потолок, послушала разговор врачей, что сидели рядом и всё время трогали меня, то за руку, то за ногу, то смотрят в лицо, что-то спрашивают, а я не понимаю, чего они хотят.
Устала смотреть, закрыла глаза.
Потом я просто лежала. Наедине с собой и болью. Чувствую каждый поворот машины, каждую остановку и неотрывно думаю об Андрее. Неизвестность раздирает изнутри. Слёзы одна за другой падают на подушку.
Что там случилось, что произошло? Николаев, получается, убил Волкова. Неужели он его убил? От этих мыслей становилось ещё хуже. Я всхлипывала понимая, что наверное видела Волкова в последний раз.
Не верю. Нет, не верю. Нужно чтобы кто-то мне сказал это глядя в глаза.
И даже тогда не поверю.
Он не умрёт. Не хочу. Не хочу…
В больнице меня сразу повезли на рентген, брали анализы, делали уколы, капельницы, щупали пульс, что-то спрашивали, но я ничего не хотела, мне было всё равно.
Я лежала глядя в потолок и думала о том, что произошло. Хотелось, чтобы кто-то пришел и всё мне рассказал. Но минута проходила за минутой, бесконечно долго, а никого не было. И это вытягивало из меня все запасы терпения.
Несколько раз я пыталась встать, но снова привязанная ремнями.
Не понимаю. Это, наверное, из-за боли. Приходилось снова и снова закрывать и открывать глаза, в ожидании того, что кто-то остановится и расскажет мне всю правду.
А потом я открыла глаза и увидела папу. И маму. Они кинулись ко мне и ещё сильнее захотелось плакать. Хотелось жаловаться им и узнать что с Андреем.
— Доченька, милая моя, — причитала мама, плакала и гладила мою руку.
— Лиза, ты слышишь меня? — спросил папа.
— Слышу, — ответила.
— Лиза, лучше не говори ничего, тебе и так тяжело. Мы тебя не слышим. Сейчас тебя повезут на операцию, что-то там не в порядке со спиной, но сказали — всё поправят. Не волнуйся дорогая.
— Что с Волковым? — спрашиваю в сотый раз.
— Что милая? — мама смотрит жалостливо, — не волнуйся, тебя вылечат. Папа вызвал лучшего доктора.
— Что с Волковым? — повторяю, но они снова ничего не понимают.
От их голосов у меня заболела голова и я закрыла глаза, дать им понять, чтобы ушли. Хочу остаться одна. Одна.
— Она устала от нас, — понял папа. — Пошли.
— Я не могу уйти, — говорит раздраженно мама, — это мой ребёнок, я хочу быть с ней.
— Ты видишь, она хочет спать.
Но мама всё цепляется за мою руку. Никак не хочет отпустить.
— Лизочка, доченька, мы тут, не волнуйся, мама и папа с тобой.
Я вздохнула. Тяжело от того, что я ничего не знаю.
Почему никто не говорит что с Андреем. Почему они не могут догадаться, как это важно для меня.
Потом меня снова куда-то повезли. Снова суета, люди в масках и шапочках. Последнее, что я увидела это маска, которую приложили к моему лицу.
Я закрыла глаза и всё исчезло.
***— Он скоро придёт в себя тогда и поговорите. А сейчас прошу выйти, — сердито и требовательно шепчет кто-то.
— Вы не понимаете, я из полиции. Мне нужно здесь быть, когда он очнется, — настойчивый шепот в ответ.
— Это вы не понимаете, человек находится между жизнью и смертью, а вам лишь бы кого-то засадить. Не пущу! — гневно шепчет, явно доктор.
Конечно, кому же ещё отбиваться от полицейских надоедающих больным пациентам.
— Ну, это уже не вам решать. Пустите, если прикажем. То что мне нужно я всё равно сделаю, рано или поздно.
— Хорошо, тогда вы сможете терпеливо подождать за дверью. Тут вам не ваша полиция, чтобы распоряжаться. Здесь распоряжаюсь я, и только мне решать, когда пациент сможет с вами переговорить. И даже если очнётся, то ещё неизвестно сможет или нет.
Настоящий человек этот доктор, смелый.
— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь вы так, я подожду, вот тут, на стульчике, — упрямо отвечает следователь.
— Вы никак не можете понять? Проделана важнейшая операция, сложнейшая, практически рядом с артерией. Вы понимаете какое сделано дело, для того чтобы он остался в живых? А вам, полиции, только бы своё узнать, вы совершенно не думаете, какое тяжелейшее состояние у человека после такой операции. Вам, я вижу, всё равно. Люди работали, не спали, чтобы его спасти. Восьмичасовая операция, вы представляете, что такое восемь часов на ногах. Сшивать под микроскопом каждую вену, каждый сосуд…
— Ладно, ладно, я выйду, но буду сразу за дверью.
Я усмехнулся, как мог. Лицо не слушается. Ничего не чувствую.
— Вяземский, черт рогатый, ты уже и на том свете меня нашел, — проговорил я шутя, пытаясь разлепить веки.
— Тихо, отойдите.
— Нет…
— Вот теперь вы меня точно отсюда не вытяните и если надо, я принесу все возможные разрешения.
— Да пусть спрашивает, — проговорил я задеревенелыми губами.
— Не более пяти минут, и, Волков, пожалуйста, не двигайтесь, — строго сказал доктор и я услышал как закрылась дверь.
Вижу худой силуэт белобрысую голову, лицо размыто.
— Какого хрена? — говорю и чувствую, губу тянет в сторону.
— Слушай,
