Пятый угол - Йоханнес Зиммель

— Дорогая фрейлейн Зистиг, принесите-ка мне дело Томаса Ливена.

Четверть часа спустя папка лежала перед ним с крупным черным крестом на обложке. Канарис открыл досье. Прочитал на первой странице:

«Кельн, 4 декабря 1940 года.

Отправитель: отделение абвера, Кельн».

Кому: Главе абвера, Берлин.

Секретно 135 892/vc/40/lv.

По возвращении из Лиссабона осмеливаюсь почтительнейше доложить вам, господин адмирал, о смерти двойного агента и предателя Томаса Ливена, он же Жан Леблан…

Долгое время Канарис сидел неподвижно. Потом снял трубку. Говорил адмирал очень тихо, очень мрачно, в голосе слышались опасные нотки:

— Фрейлейн Зистиг, пожалуйста, соедините-ка меня с абвером в Кельне. С майором Фрицем Лоозом…

По нашему мнению, ничего не случится, если мы пропустим несколько ничем не примечательных дней, зато расскажем об одном вечере, начавшемся идиллически спокойно, но тем не менее повлекшем за собой тяжелейшие последствия.

Вечером 28 декабря 1940 года, когда за окном бушевала непогода, Томас Ливен в 22.30 слушал выпуск новостей лондонского радио на французском языке. Радио Лондона Томас слушал ежевечерне, человек в его положении должен быть информированным.

Он находился в спальне Шанталь. Его красивая подруга уже легла. Она забрала волосы наверх, косметику смыла. Такой она нравилась Томасу больше всего. Он сидел рядом с ней, она поглаживала его руку, и одновременно оба прислушивались к голосу диктора:

— …во Франции усиливается сопротивление нацистам. Вчера в полдень на отрезке Нант-Анжер неподалеку от Варада был пущен под откос немецкий военный состав. Полностью уничтожены локомотив и три вагона. Убито не менее двадцати пяти немецких солдат, более ста получили ранения, частично тяжелые…

Пальцы Шанталь все еще поглаживали руку Томаса Ливена.

— …в качестве возмездия немцы немедленно расстреляли тридцать французских заложников…

Пальцы Шанталь замерли.

— …однако борьба продолжается, фактически она только еще началась. Беспощадные подпольщики день и ночь преследуют немцев и охотятся за ними. Как нам стало известно из надежного источника, в руки борцов Сопротивления недавно попало огромное количество золота, валюты и драгоценностей, добытых нацистами грабежами и мародерством. Этих средств достаточно для расширения и усиления боевых действий. За диверсией под Варадом, конечно, последуют и другие …

Томас побледнел. Он не мог больше слышать этот голос и выключил приемник. Притихшая Шанталь лежала на спине и смотрела на него. Внезапно он не мог больше выносить ее взгляд.

Он обхватил руками голову и застонал. А под черепом продолжало звучать: двадцать пять немцев, тридцать французов. Свыше сотни раненых. Это только начало, борьба продолжается. Финансируется огромным количеством нацистского золота и нацистской валюты. Добыто в Марселе… Беда, кровь и слезы. Кем финансировано? С чьей помощью?

Томас Ливен приподнял голову. Неподвижная Шанталь все еще смотрела на него. Он тихо произнес:

— Вы были правы — Бастиан и ты. Мы должны были оставить все себе. У вас верное чутье. Обмануть Симеона и французскую секретную службу было бы гораздо меньшим злом.

— При всем, что бы мы ни натворили, ни разу еще не погиб ни один невиновный, — тихо сказала Шанталь.

Томас кивнул, сказав:

— Понимаю, что должен изменить свою жизнь. У меня старомодные воззрения. У меня ложные и опасные понятия о чести и преданности. Шанталь, помнишь, что ты предлагала мне тогда в Лиссабоне?

Она быстро приподнялась:

— Стать моим партнером.

— Начиная с сегодняшнего дня, Шанталь, я им стал. Не знающим пощады и сострадания. Хватит с меня. Вперед, за добычей!

— Милый, ты заговорил, как я!

Она бросилась к нему на шею и покрыла неистовыми поцелуями.

Этими поцелуями был скреплен своеобразный союз, рабочее сообщество, о котором в Марселе говорят еще по сей день — и не без основания. Ибо с января 1941 по август 1942 года юг Франции потрясло настоящее землетрясение, вал криминальных преступлений захлестнул его. Все они каким-то почти сказочным образом имели одно общее: никто не сочувствовал пострадавшим.

Первой жертвой стал марсельский ювелир Марьюс Писсоладьер. Если бы 14 января 1941 года в Марселе не шел дождь, то, возможно, этому господину не пришлось бы понести тяжкую утрату на сумму свыше восьми миллионов франков. Но увы и ах, с утра до вечера лило, как из ведра, и предначертанное должно было свершиться. Элегантный магазин Марьюса Писсоладьера располагался на центральной марсельской улице Канбьер. Пятидесятилетний мсье Писсоладьер, слегка склонный к полноте, всегда одетый по последней моде, слыл богачом.

В прежние годы Писсоладьер проворачивал свои дела с международной клиентурой, собиравшейся на Ривьере. В последнее время к нему подвалила другая публика, тоже международная. Писсоладьер торговался с беженцами из всех стран, ставших жертвами нападения Гитлера. Писсоладьер скупал у беженцев их драгоценности. Они нуждались в деньгах, чтобы продолжать бегство, подкупать чиновников, выбивать разрешения на въезд, обзаводиться поддельными паспортами.

Чтобы максимально сбить цену, отделавшись жалкими грошами, ювелир прибегал к крайне простому средству: он затягивал переговоры с продавцами. Проходили дни, недели — и так до тех пор, пока отчаявшиеся люди под напором обстоятельств не были готовы уступить товар за любые деньги. Если бы все зависело от Писсоладьера, война могла бы спокойно продолжаться еще хоть десять лет!

Нет, господин Марьюс и впрямь не мог посетовать на судьбу. Дела его шли блестяще. И так все бы и продолжалось, если бы 14 января 1941 года в Марселе не зарядил дождь…

14 января 1941 года около одиннадцати утра в ювелирный магазин Марьюса Писсоладьера вошел господин примерно сорока пяти лет. В фетровой шляпе, дорогом пальто, гамашах и приличных брюках в черно-серую полоску. Ах да, и, конечно же, с зонтом!

Исключительно благородным нашел Писсоладьер это узкое и бледное аристократическое лицо. Состоятелен, но не из нуворишей. Древний род. Именно то, что нравилось ювелиру в клиентах…

В магазине никого, кроме Писсоладьера, не было. Подобострастно глядя на вошедшего и потирая руки, он отвесил ему поклон, пожелав доброго утра.

Элегантный господин, ответив на приветствие Писсоладьера усталым кивком головы, повесил свой зонт (между прочим, с янтарной ручкой) на край прилавка.

Когда клиент заговорил, в его речи прозвучал чуть заметный провинциальный выговор. Аристократы, подумал Писсоладьер, делают так, скорее всего, для того, чтобы продемонстрировать свою близость к народу. Дескать, они такие же, как ты и я. Великолепно!

— Я хотел бы, — начал посетитель, — гм — приобрести у вас кое-какие украшения. В «Бристоле» мне сказали, что у вас неплохой выбор подобных вещей.

— Самые красивые украшения во всем Марселе, месье. И что мсье имеет в виду?

— Н-да, что-нибудь, гм, вроде браслета с бриллиантами или нечто в этом роде…

— Имеется по любой цене. И о какой сумме, месье, может идти речь?

— Так, между — гм — двумя и — гм — тремя миллионами, — ответил господин и зевнул.

Черт побери, подумал Писсоладьер. Неплохо начинается утро! Он подошел к большому сейфу, набрал цифровую комбинацию, сказав при этом:

— За такую цену найдутся, разумеется, превосходные изделия.

Толстая стальная дверь поползла назад. Писсоладьер отобрал девять бриллиантовых браслетов и разложил их на черном бархатном подносе. С ним он и подошел к клиенту.

Девять браслетов поблескивали и переливались всеми цветами радуги. Господин долго и молча рассматривал товар. Затем тонкой наманикюренной рукой взял один из них. Это был особо красивый экземпляр с камнями дорогой багетной огранки вместе с шестью другими по два карата каждый.

— Сколько, гм, это стоит?

— Три миллиона, мсье.

В 1941 году три миллиона франков были эквивалентны примерно 150 тысячам марок. Браслет ранее принадлежал супруге одного еврейского банкира из Парижа. Писсоладьер выторговал его, а лучше сказать, вымучил за 400 тысяч франков.

— Три миллиона — это слишком дорого, — сказал господин.

Писсоладьер тотчас же распознал в нем сведущего покупателя драгоценностей. Только дилетанты без возражений соглашаются с первой же ценой, названной ювелиром. Началась цепкая и упорная торговля.

Магазинная дверь распахнулась. Писсоладьер взглянул на второго вошедшего джентльмена. Не так богато одет, как первый, но все же, все же. Сдержанно. Приличная одежда и походка. Пальто в елочку. Гамаши. Шляпа. Зонт.

Писсоладьер только собрался попросить второго господина немного подождать, как он заговорил:

— Мне нужен всего лишь новый браслет для часов.