Дело о полку Игореве - Хольм Ван Зайчик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В доме особо обращала на себя внимание монументальная кирпичная печка неведомой Багу конструкции: она так или иначе присутствовала во всех помещениях. Труба ее шла сквозь второй этаж замысловатыми коленцами, надо думать, для лучшего обогрева, а задняя часть с тою же целью служила теплой, противуположной остеклению, стеною веранды. При всей уже родившейся неприязни к хозяину, Баг не мог не признать, что печь выстроена с умом.
Словом, часовой обыск ничего не дал.
«Гм, — подумал Баг, присаживаясь передохнуть на краешек стула на веранде. — Подозрительно? — спросил он сам себя. — Подозрительно». Нет компьютера, нет даже письменного стола, а из бумаг — только газеты да книги. Книг, правда, много, им посвящен весь второй этаж, но, пройдясь по корешкам, Баг увидел, что все это — исключительно специальная литература. Научная.
Но, может, все остальное — на работе, где Козюлькин, как это часто бывает с одинокими людьми, предпочитает проводить время? Собственно, если не знать то, что знал Баг, и не подозревать то, что он подозревал, а подойти непредвзято, то перед ним было обыкновенное малоуютное и непритязательное жилище закоренелого, немного в смысле бытовом опустившегося холостяка, не слишком-то ухоженное, но чистое, аккуратно прибранное, простое. Совсем простое.
Это мог быть дом славного, но заурядного человека с несложившейся жизнью, который махнул на себя рукой и живет теперь одной работой, помогая болящим и ухаживая за ними по двадцать часов в сутки.
А мог быть дом фанатика, которому все человеческое чуждо, ничто нормальное в жизни не мило, в жизни коего есть только одна цель, одна идея, ради которой все — в топку, в топку…
Что толку гадать…
Конечно, дом большой. Не исключено, что где-то под крышей или в бревнах стены после тщательного осмотра можно обнаружить, например, тайник с интересным содержимым. Но, опять-таки, таковые предположения были всего лишь плодами ничем не подкрепленного полета следственно-розыскной мысли, да и времени на подобный осмотр просто не оставалось. Разве что стены начать простукивать?
Как-то там Богдан? Из-за него Козюлькина нету дома, или неподтвердившийся Прозрец и во всякий день об эту пору на работе? Так или иначе, более часу Богдану их там разговорами на удержать… «А если мы ошиблись и Козюлькин — не Прозрец, если питомник не здесь, а в самой лечебнице — получается, я ж еча одного в самую пасть послал…» — вдруг сообразил Баг.
Он, уже совершенно не таясь, торопливо вышел из дома и напоследок еще раз огляделся.
Тихо, спокойно, благостно.
Где-то в небе, в отдалении, прострекотал геликоптер.
— Мяу! — подал голос Судья Ди откуда-то сбоку, из-за угла.
Баг, хоть и решил поспешать к лечебнице, все же свернул на зов.
С другой стороны дома помещалось обложенное большими закопченными камнями кострище, исполненное золы и углей. Рядом была врыта в землю очередная уютная лавочка. Так и тянуло присесть возле кустов чуть переспелой смородины и со вкусом, неторопливо, после праведных трудов на грядке или у койки страждущего пациента, закурить…
Судья Ди самозабвенно катался в траве, то хватая когтями, то на миг отпуская белый клочок обгорелой по краям бумажки. Котенок — да и только!
Баг невольно улыбнулся хвостатому другу, подошел.
— Все, все, кончай это, выброси дрянь, нам пора!
Кот, лежа на спине, замер на мгновение, зажав игрушку между лап, посмотрел на Бага. Потом вскочил на лапы и тряхнул хвостом.
— Погоди-ка… — озноб внезапного узнавания пробежал по спине, Баг нагнулся, поднял клочок — Судья Ди тут же плюхнулся обратно в траву, поднял лапу: будем играть?
Баг расправил обгорелые края.
«…велеваю есаулу Крю…» — прочитал он.
Это был кусочек отрывной части[54] того самого распоряжения, которое коварно подсунул ему под печать Максим Крюк.
Богдан и Баг
Дубравинский тракт,
23-й день восьмого месяца, средница,
раннее утро
Нельзя сказать, чтобы это утро было для Богдана столь же безоблачным, каким оно казалось его напарнику — хотя Жанна довольно легко восприняла его осторожную просьбу говорить по телефону до его возвращения трагическим голосом и всем интересующимся кратенько и с подобающими всхлипами отвечать, что Багатур Лобо погиб. Ему почти не пришлось ничего ей объяснять: Жанна опять вспомнила про микрофон, который она некогда столь удачно приколола к одежде Ландсбергиса; «Ну да, что-то в этом роде, любимая», — промямлил правдивый Богдан, но, увидев озорные огоньки в ее глазах, немного успокоился; он не любил врать. Правда, Жанна тут же с тревогой спросила: «А Стася знает?» — «Знает», — отвечал минфа, торопясь к выходу: пора было играть роль человека, удрученного смертью друга.
Уже в повозке его застиг звонок шилана Алимагомедова. Встревоженный начальник Бага хотел знать, как это случилось.
— Все в порядке, Редедя Пересветович, — успокоил его Баг. — С ланчжуном Лобо все в порядке.
— Тогда к чему все это? — В голосе Алимагомедова слышалось откровенное раздражение. — Что происходит?
— Позвольте ему доложить вам лично, — мягко попросил Богдан. — Это не займет много времени. Я беру всю ответственность на себя и обещаю вам, что во второй половине дня вы получите от нас обоих самые полные разъяснения.
Но телевизор смотрели многие — были еще звонки: от Антона Чу, который, деликатно покашливая, поинтересовался, где находится тело погибшего, потому как в соответствующем помещении Управления он его не обнаружил; от старшего вэйбина Якова Чжана, совершенно удрученного гибелью любимого начальника: Яков чуть не плакал; совершенно неожиданно позвонил из Асланіва Олежень Фочикян — деятельный и дотошный журналист приложил массу усилий, чтобы связаться с Богданом; он звонил уже в Управление, там ему ничего толком не сказали… Богдан отделывался от звонивших как умел. Ему было стыдно, и он нешуточно рассердился на Бага: столько хороших людей были искренне огорчены известием, которое им преподнес утренний выпуск новостей! Эти люди переживали, недоумевали, беспокоились… Богдан стал злиться на себя — что согласился с планом друга, позволил все это, допустил… «Господи, прости…» — подумал он горестно, а потом вдруг ясно вспомнил боярина Ртищева, его сломленную горем, безутешную вдову, пустые глаза спятившего боярина ад-Дина… Сколько еще может случиться горя из-за какого-то, как выражается Баг, скорпиона, если немедленно, сегодня же, сейчас же не пресечь его человековредную деятельность?!
А завтрашнее голосование?
«Ничего, — думал Богдан, до боли в пальцах стискивая руль «хиуса», — ничего… Все правильно. Или сегодня — или…» О том, что будет, если сегодня им с напарником не удастся положить конец этому делу, он ужасался думать.
В Управление Богдан заезжать не стал: это было выше его сил. Еще и там ему станут выражать соболезнования и неосмысленно допытываться, как же такое могло произойти…
Вместо этого он, то посвистывая сквозь зубы, то рассеянно напевая вполголоса, бесцельно колесил по оживленным улицам безмятежной Александрии, время от времени взглядывая осторожно в зеркальце заднего вида, и, насколько умел, проверял, не следует ли за ним неотрывно какая-нибудь повозка. «Лес дремучий снегами покрыт… На посту пограничник стоит. Ночь темна, и кругом тишина — спит любимая наша страна…»
Он остановился пару раз у каких-то лавок, в одной купил совершенно не нужные ему бумажные салфетки с изображением бога долголетия Шоу-сина, а в другой, повинуясь неосознанному порыву, приобрел бутылку особого московского эрготоу — шестидесятипятиградусного; попросил лавочника завернуть покупку в плотную бумагу и, помахивая свертком, вернулся к «хиусу».
Хвоста не было.
Кажется.
Рука сама тянулась к карману ветровки за трубкой — позвонить Багу.
Другой карман оттягивал табельный пистолет. Ощущение было не из привычных — Богдан редко носил оружие при себе. Но… что-то в этом было, что-то такое… бо́льшая уверенность, что ли, защищенность? Тьфу ты, до чего дошел!
«Ничего, — подумал Богдан сызнова, положив руку на холодную рукоятку, — ничего… Уже скоро».
Он отключил телефон, чтобы больше не мешали ничьи звонки, и решительно тронул повозку в направлении Москитово.
Москитово,
23-й день восьмого месяца, средница,
утро
— …Но вы же не будете отрицать, преждерожденный Сусанин, что в бытность свою в Североамериканских Соединенных Штатах познакомились там с неким человеком по фамилии Софти? — терпеливо спросил Богдан.
Сидевший перед ним Борманджин Сусанин вздрогнул, уронил на стол короткие четки, которые перебирал как заведенный, и отвел взгляд в угол кабинета, туда, где у окна стоял белый металлический шкап, за обширными стеклами которого стройными рядами стояли лекарские снадобья в банках и бутылях разного размера. К Сусанину Богдан попал без труда. В лечебнице «Тысяча лет здоровья», сообразной снаружи и блиставшей внутри радующей глаз чистотой, с самого порога ему попадались исключительно приветливые и вежливые люди. Богдан минул ряды дверей лекарских приемных, украшенных однотипными табличками с надписями: «Животворное воздействие», «Коррекция кармы», «Прерывание спонтанных выходов в астрал», «Общее прижигание», «Общее иглоукалывание», «Досуг и сон», «Снятие порчи и изгнание нутряных аспидов», «Разрешение мозговой усталости», «Раскрытие третьего ока», «Тонкие сущности», «Бредуны»… Перед приемными на мягких скамеечках там и сям сидели пациенты в красивых серых халатах. Много приемных, подумал Богдан уважительно. Много хороших, редких специалистов.
