В тот день… - Симона Вилар

от всех сундуков и ларей, заявив дворне, что всякий, кто новую ключницу не послушает, будет наказан строго. И постепенно люди привыкли к ее порядкам. Правда, пару сенных девок, какие ее не устроили, все же пришлось услать со двора, новых взяли. Голица же с Ярой поладила сразу, довольна была, что у них теперь такая хозяйка толковая. Но еще больше Голица привязалась к Мирине, можно сказать, души в ней не чаяла. А вот братья Дольмы, Вышебор и Радко, долго привыкали к этой новой купчихе-красавице. Дольма вскоре после свадьбы вынужден был уехать по торговым делам, и Мирина тогда даже плакала, просила не оставлять ее среди непривычных ей людей. Но когда муж уехал, очень быстро вошла во вкус городской жизни. Яра понемногу брала на себя дела управления домом, а Мирина, которую Дольма богато одарил, что ни день наряды меняла, гуляла по шумному Киеву в сопровождении хмурого стража Моисея. Вышебор ворчал на нее, но она ему не перечила, да и особо не донимала. Он же был доволен, что в хозяйстве такой лад, у самого все чистое, еда вкусная, заботой он окружен. Только это была заслуга Яры, а не любившей праздно проводить время Мирины.

Радко тогда на Мирину засматривался, но при этом почему-то злился. Мирина же его едва замечала. Только когда он из похода вернулся, показалось, что и она его отличает. Порой так лукаво посмотрит своими дивными глазищами, что у него дыхание перехватывает. Вот он и решился, прижал ее как-то в сенях… Она крик не подняла и, как ему тогда показалось, не сильно противилась… Однако мужу своему купчиха-красавица о случившемся сразу же и донесла. Ну и началось. Дольма тогда разлютился, как никогда прежде, снова своего пса Моисея на Радко натравил. Ну ничего, Радомила было кому утешить, обойдется он и без Мирины, без красы ее несказанной. Но обиду все же надолго затаил. А Мирине хоть бы что, ходит павой, гостям приветливо улыбается, сидит подле мужа всем довольная, ластится к нему. Она умела быть очень ласковой, когда хотела…

Радко улыбнулся своим потаенным мыслям, сдул легкую стружку с обвивавшего деревянный колос деревянного же цветка. Надо будет какой-нибудь любушке подарить эту безделицу. Мало ли у него любушек по Киеву. Но сейчас эта мысль почему-то не грела. Тоскливо было. Хорошо, что хоть завтра есть чем заняться. Эта мысль его тешила даже больше, чем сам себе хотел признаться. Надо же, Мирина ему задание дала. Гм. Вот братец Дольма никакого дела ему не поручал, считал, что младший брат-вертопрах не справится. И ничего-то ему суровому не докажешь. Когда Радко из успешного похода на булгар вернулся, он даже никак не отреагировал. Сказал только:

– Будешь по свету мотаться, закончишь так же, как и Вышебор. Или как родитель наш Колояр. Или забыл уже, как отец выл, когда его старые раны мучили?

А вот Мирина…

Радко все же оставил свое место на ступеньках, когда приблизились Озар и Златига. Златига видел, что Лещ уже готов Лохмача с цепи спустить, а этот пес на дружинника порыкивал, никак не мог привыкнуть к нему. Когда же волхв проходил мимо пса, тот даже поскуливал ласково, на лапы припадал, привлекая к себе внимание. Ну чисто колдун этот Озар, раз так быстро приручил собаку сторожевую. А вот тиуна Творима Лохмач хоть и знал, но так и не полюбил. Заходился лаем, рвался с цепи, когда тот этим вечером покидал подворье.

Засунув резную поделку за пояс, Радко подошел к псу, почесал за ухом, смеясь, увернулся, когда Лохмач хотел его лизнуть. К ним подошел Тихон, присел на корточки и, в отличие от Радко, позволил псу облизать себя всего. На них упал сноп света из окна верхнего этажа – опять Мирина распахнула ставни, а свет в ее покое… ну чисто в церкви на праздник. И Яра ей ничего не скажет на это. Вон вышла опять из дома, снимает развешанные на веревках постиранные рубахи. И верно, а то гром постоянно в поднебесье грохочет, того и гляди опять польет ночью. Яра сложила белье в корзину и застыла, глядя на окошко купчихи, вздохнула. А о чем думала? Радко никогда не мог понять, что таится в светловолосой головке ключницы-вековухи.

– Слушай, Тишка, – склонился он к мальчику, – сможешь для меня кое-что сделать?

Тот повернулся, пытливо посмотрел. Тихон страсть как любил Радко, хотя Дольма и твердил сыну, что от Радомила одни неприятности, и предупредил, чтобы он даже не думал с ним сходиться. Но как-то все же сошлись.

– Видишь эту вещицу? – Радко достал из-за пояса свою деревянную поделку. – Я сейчас уйду, а ты передай ее нашей хозяйке. Она поймет, что к чему. А ты скажи ей, что, как месяц выйдет, я буду ждать ее за постройками Копырева конца, в том месте, где Поле вне града начинается. Там рощица есть у истоков ручья Кудрявца. Знает она это место, – улыбнулся каким-то своим мыслям Радко. И добавил: – Скажешь, что у меня дело к ней такое важное, что до утра не дотерпеть.

– Так гроза же скоро будет! – удивился Тихон.

Радко поглядел на небо. Проследил за облаками, плывущими в стороне, за звездами над Хоревицей и ответил, что по всем приметам ненастье пройдет стороной. А поговорить с хозяйкой укромно от других ему страсть как нужно. Он бросил быстрый взгляд на терем, на освещенное окошко одрины, на силуэты слуг на гульбище, на отдававшую им последние наказы Яру. И Озар там же сидит, довольный, молчаливый. Ох и не нравился же он Радко!

– Так сможешь выполнить незаметно то, что я тебе приказал, друг Тишка? Но только так, чтобы о том никто не прознал!

– Положись на меня! – с важностью ответил мальчик.

Яра держала в руках деревянные колос и цветок и в первый миг слова не могла вымолвить. Потом произнесла с дрожью в голосе:

– Так это он мне передал?

– Тебе. Сказал, мол, передай хозяйке, а она сама поймет, что к чему.

Резной толстый колос, обвитый деревянным цветком. Мастерски выполнено, залюбуешься. Яра стала догадываться, зачем Радко передал ей такой подарок. И поспешила отвернуться, словно опасалась, что и в полумраке Тихон заметит, как она покраснела.

– И место тебе назвал? – прошептала.

– Ага. Велел только, чтобы тайно все. Но уточнил, что место это ты точно знаешь – у истока Кудрявца в роще. Только ведь, Яра, ночь надвигается. Стемнело от туч ползущих, гроза кругами ходит. Может, мне с тобой пойти? Охранять буду, –