Глубинный путь - Николай Трублаини

Охватив ногами перекладинки лестницы, чтобы не упасть, я напряженно вглядываюсь в темноту, ожидая, не появятся ли там спасительные огоньки. Но ничего нет... Только от напряжения иногда что-то сверкнет в глазах и сразу же исчезнет.

Слышу, как машинист разбудил Гмырю, и тот едва не упал в воду. Потом Гмыря кричит мне, что придумал, как всем уснуть. Он советует привязаться к лесенке. Я негромко отвечаю ему и благодарю за совет.

Кажется, они привязали себя поясами к лесенке и уснули.

Я думаю о том, что если нам суждено погибнуть, то лучше всего встретить смерть во сне. Но сон, так одолевавший меня, исчез. Верно, мне суждено бодрствовать за всех в этой глубокой могиле.

Фосфорический циферблат часов показывает, что время тянется невероятно медленно. Чтобы чем-нибудь отвлечься, я пробую считать секунды. Пытаюсь досчитать до пятисот или до тысячи, сбиваюсь и начинаю снова, снова сбиваюсь... Потом начинаю вспоминать стихи любимых поэтов. Но ничего не могу вспомнить до конца.

Мысли скакали и все время возвращались к тому, что делается на поверхности. Где Макаренко, Кротов, Догадов, Аркадий Михайлович, Тарас? Вспомнился Томазян. Может быть, он сегодня или завтра прилетит сюда и уже не застанет своего Ватсона?..

И неожиданно мне пришла в голову одна мысль, которая, объяснила, почему нас не спасли и... вероятно, не спасут. Чтобы попасть с подземного вокзала в Северную штольню, нужно пройти туннель. Высота туннеля сравнительно с высотой других подземелий значительно меньше. Там литостат этой лесенкой, на которой мы сидим, будет касаться потолка. Очевидно, туннель почти доверху заполнила вода, в нем не могут плыть ни лодки, ни плоты. Если даже допустить, что вода из подземного озера вся вышла и уровень ее в штольне больше не поднимется, то, пока из туннеля не выкачают или не выпустят в море хотя бы часть воды, сюда никто не сумеет пробраться. Значит, мы обречены на длительное пребывание в этом склепе, без еды, даже без возможности поспать. И еще этот мрак...

Проснулась Лида. Она повернула голову, попробовала подняться и испуганно спросила:

- Что это?

- Выспались? - ответил я вопросом на вопрос.

- Где мы?

- До сих пор в Северной штольне.

- А почему темно?

- Что-то с электричеством... погасли лампочки,

Наконец она пришла в себя и вспомнила то, что ей, верно, казалось ужасным сном. Как хотелось, чтобы это в самом деле был только сон!

- А где машинист и техник?

- Они привязали себя поясами к лестнице и спят.

- Вы говорите правду?

В голосе ее звенела тревога.

- Правду.

- Их можно позвать?

- Можно. Вы хотите, чтобы я их разбудил?

- Нет, нет...

Она сказала это так нерешительно, что я понял: ее сомнения не исчезли.

- Уверяю вас... Можно позвать...

- Не нужно. Не будите их, - спокойнее сказала она. - Теперь поменяемся местами. Вы должны поспать. Я буду вас держать.

- Мы можем сделать так, как они: привяжем себя к лестнице. Будет спокойнее, и мы сумеем спать. Хотя сон у меня пропал.

- А вы хотели спать? Почему же вы меня не разбудили?

- Вы спали недолго. И так сладко спали. Жалко было будить.

Лида замолчала. Я хотел рассеять ее печальные мысли, но не знал, как это сделать. Мы поудобнее устроились на своих местах, и я привязал ее, а потом себя к лесенке.

- Ярослав сказал, что спускается к нам на помощь?

- Да. Он, вероятно, уже где-нибудь поблизости и делает все возможное, чтобы пробраться сюда на лодке.

- Почему же его так долго нет?

- Теперь сюда трудно пробраться. Может быть, нам придется провести здесь больше суток, пока подоспеет помощь.

Я объяснил ей, что, по-видимому, штольне больше не угрожает затопление: вода прибывать перестала. Должно быть, все верхнее озеро вытекло в туннель.

- Послушайте, - вдруг изменившимся голосом проговорила Лида, - они к нам не проедут.

- Почему?

Случилось то, чего я так боялся: девушка вспомнила высоту туннеля и постигла безнадежность нашего положения. Мои выдумки не могли обмануть ее.

- Они быстро выпустят воду из туннеля, - сказал я и снова стал обсуждать план прорыва перегородок, разделявших Забайкальский и Дальневосточный секторы Глубинного пути.

- На это нужно много дней. Мы здесь не выдержим.

Она долго молчала и наконец спросила:

- Есть ли у вас спички, бумага и карандаш?

- Есть блокнот и авторучка, но спичек нет. Зачем вам?

- Я хотела бы написать письмо. Его найдут когда-нибудь.

- Не говорите так!

Должно быть, голос мой звучал не очень твердо, потому что она сказала шепотом:

- Вы сами не верите в возможность спасения. Конечно, мы будем цепляться за жизнь до последней минуты... но...

Я начал обстоятельно рассказывать ей о самых невероятных приключениях, в которых спасение человека было подобно чуду. Лида молчала, и я не мог угадать, как действуют на нее мои слова.

Немного спустя она заговорила голосом, полным грусти и нерешительности:

- Вы сильный. Может быть, вам посчастливится выжить...

- Лидия Дмитриевна!

- Не перебивайте. Вы можете называть меня просто Лидой. Так будет короче. Теперь, слушайте. То, что вы сейчас услышите, вы должны помнить только в том случае, если я погибну. Если я останусь в живых, вы забудете наш разговор. Хорошо?

Я молчал. Она поняла молчание как знак согласия и продолжала:

- Когда вы увидите Ярослава, скажите ему, что я его очень любила. Пусть он не ревнует меня к Юрке. Юрий - очень хороший и, вероятно, редко кто способен любить сильнее, чем он. Он посвятил мне всю жизнь. Иногда я верила в то, что люблю его, чаще старалась уверить себя в этом. Но никогда я не могла избавиться от мыслей о Ярославе и не переставала мечтать о нем. Он сам отказался от меня. Он говорил, что делает это ради меня, потому что верит - Юрий спасет, Юрий все сделает, чтобы вылечить меня. Может быть, он говорил это искренне... Но я чувствовала другое: больше, чем меня, он любил свои причудливые проекты, фантастические замыслы. Вот чему он подчинял свою жизнь, вот перед чем должно было отступить личное счастье. Что ж... он добился своего... - горько прошептала она.

- Лида, вы в самом деле думаете так о Ярославе?

- Это человек, который весь охвачен одной страстью. Когда он меня встретил, он заколебался... Я уверена, что он долго боролся со своим чувством... Наконец любовь была побеждена. Мне так хотелось встретиться с ним и не расставаться! Наши встречи были такими короткими, редкими и такими до боли счастливыми! Скажите, что, умирая, я думала о нем... Может быть, этого и не нужно, но я хочу, чтобы он знал о моей любви... Скажите ему и забудьте о нашем разговоре. Пусть это будет только его тайна.

Я слушал и думал, что Лида, вероятно, ошибается относительно Ярослава. Я думал о таинственности, окружающей этого инженера. Без всякого сомнения, он тоже любил Лиду, но только ли его проекты препятствовали этой любви? Не было ли правды в словах инженера Опока и академика Револа? Где настоящая причина, вынудившая его отказаться от Лиды? И что могло толкнуть такого человека на преступление, что могло заставить его калечить себе жизнь? Почему он так непомерно много работал и жил аскетом? Нет, я путался и ничего не понимал. Я не мог поверить, что Макаренко преступник.