Главная тайна Библии - Том Райт

Это открывает перед христианином с целостным мировоззрением и пониманием богословия творения — как старого, так и нового, — удивительные возможности: он может искать выход из этого тупика и, вероятно, даже указать на такой выход другим. В главе 8 Послания к Римлянам есть слова о том, как все творение стонет в родовых муках, ожидая искупления. Это благое творение, но оно не есть Бог. Оно прекрасно, но его красота ныне имеет преходящий характер. Оно мучается, но Бог принимает его боль в Свое сердце, так что она становится болью нового рождения. Красота творения, которую воспринимает искусство, пытаясь ее выразить или подчеркнуть, ей подражать, — это не красота, присущая творению самому по себе, но красота, связанная с его предназначением — вспомним образы чаши, скрипки, обручального кольца. Мы призваны изображать мир не просто таким, каков он есть или каким он должен быть, но каким — исключительно по благодати Божьей — он в один день станет. И при этом надо помнить о воскресении Иисуса из мертвых, поскольку здесь нам открывается парадигма, первый пример и творческая сила всего нового творения. Нам не надо забывать, на руках и ногах Воскресшего остались следы от гвоздей — именно по ним Его узнавали ученики. Когда искусству присущи знания и ран этого мира, и обетования воскресения, когда оно способно отражать то и другое одновременно, оно указывает путь к новому взгляду на мир и к новой миссии.

Пародией на изложенное выше является страстная вера многих художников и писателей предыдущих поколений в то, что подлинное искусство обязательно должно быть искусством, политически ангажированным. По меньшей мере, марксисты, которые так думали, сумели понять нечто такое, чего не удавалось ни сентиментализму, ни брутальности, но только эсхатологии, которая осуществляется уже сейчас. Если христианин, причастный творчеству, сможет понять истину, которую пародируют в искусстве марксисты, он будет способен радоваться творению, благополучно пройдя между Сциллой и Харибдой пантеизма или цинизма. Это потребует серьезной работы воображения, которое должно питаться размышлением и молитвой у подножия креста и у пустой гробницы, чтобы видеть как / тайну Божьего суда над злом, так и тайну красоты творения, которому Бог снова говорит свое «да» через воскресение. Подлинные произведения искусства указывают не только на то, какова реальность вещей, но и на то, каким все станет в тот момент, когда земля наполнится познанием Бога, как воды покрывают море. Это остается поразительной надеждой, и быть может, именно искусство существует для того, чтобы нам лучшим образом передать и эту надежду, и это изумление.

4. Благовестие

Если мы участвуем в деле нового творения и стремимся явить знаки нового Божьего мира уже в настоящем через борьбу за справедливость, через создание красоты бесчисленными другими способами (для которых не нашлось места в данной книге, хотя темы справедливости и красоты следовало бы осветить гораздо полнее), тогда в центре этой картины окажется личное призвание Евангелия Иисуса, обращенное к каждому человеку: ребенку, женщине или мужчине.

От слова «благовестие» многих людей просто трясет. И это объясняется несколькими причинами. Некоторых из них ранили угрозы агрессивных проповедников, их нечуткое и оскорбительное поведение или неуклюжее и наивное обращение с Благой вестью. Другие никогда не сталкивались лично с подобными вещами, но слышали или читали о них, а потому сочли себя вправе махнуть рукой на благовестие — как будто бы тот факт, что порой это делают плохо, вынуждает начисто отказаться от самого дела. И, разумеется, в СМИ все еще продолжают путать «евангелизацию» (проповедь Евангелия) с «приверженностью евангелической церкви» (большой коалиции церквей, которая объединяет несколько разных деноминаций). Здесь мы не сможем рассмотреть вопросы, касающиеся природы самого благовестия: значение «проповеди Евангелия» и соотношение понятий «благовестие» и «миссия», — хотя, надеюсь, настоящая глава даст пищу для размышлений над ними. Скорее, я намерен показать, как представленная мной ранее парадигма удивительной надежды, связанной с воскресением Иисуса и новозаветным пониманием его значения, может породить свежее понимание «благовесгия» и новые подходы к его осуществлению.

Во многом на практике тема «благовестие» освещается в привычных рамках выбора между «небесами и адом»: проповедник напоминал, что настало время всерьез рассмотреть вопрос о «небесах», пока еще есть такая возможность. На «небеса» мешает попасть грех, но Иисус Христос дает нам решение этой проблемы, человеку остается всего–навсего на это согласиться! Миллионы сегодняшних христиан обратились именно таким образом: они услышали эту весть, и она их изменила. Хочу ли я сказать — ибо, конечно, нахожу такой подход, по меньшей мере, искажением, — что этих людей обманули или ввели в заблуждение?

Нет. Бог прославляет любые пуги провозглашения Благой вести. И я ни в коей мере не склонен думать, что моя проповедь или разговоры с людьми о Боге совершенны и лишены недостатков, тем не менее Бог (я верю) благословил мои труды или, по крайней мере, часть моих трудов. Без сомнения, я воздал бы ему больше почестей, если бы делал это лучше и чаще сопровождал бы молитвой. Без сомнения, недостатки как моей, так и чьей–то еще проповеди в конечном счете отражаются на жизни христиан, которые через такую проповедь пришли к вере, и, без сомнения, мы должны стремиться к совершенству в том, что делаем для прихожан и для Бога. Но каждое поколение людей знает, что не так важно качество проповеди, как важна верность Бога.

И, разумеется, нельзя проповедовать без молитвы. Когда мне впервые пришлось произносить проповедь, мой наставник дал мне один добрый совет: твоя проповедь по продолжительности должна равняться твоей молитве. Иначе ты будешь хромать из–за того, что одна нога короче другой. Бог действует через нашу молитву и верность, а не через наши методики или ум.

Но все это нисколько не оправдывает наше непонимание того, что происходит в процессе благовестия, и наше нежелание привести свою деятельность в согласие с тем, чему учит вся Благая весть Библии. Начнем со второго пункта. Тут можно со всей определенностью сказать: «Евангелие», согласно Новому Завету, — это Благая весть о том, что Бог (Творец мира) наконец воцарился и что Иисус, которого Бог воздвиг из мертвых, стал подлинным Господом мира. Конечно, это можно передать сотней разных способов, в зависимости от аудитории и повода (просто сравните различные проповеди в Деяниях!) Одни знают, кто такой Иисус, у других о нем самые смутные представления; одни при слове «Бог» тут же представляют себе старичка с белой бородой, другие — нечто небесное и газообразное. И почти любому человеку необходима та или иная помощь, чтобы он мог понять, о чем идет речь.

Сила Евангелия заключается не в призыве к новой духовности и новым религиозным переживаниям и не в угрозе адского огня (и уж точно не в угрозе оказаться «оставленным на земле»), которой слушатель может избежать, если только поставит там–то галочку, произнесет такую–то молитву, поднимет руку и так далее. Нет, это слово со властью о том, что Бог есть Бог, что Иисус есть Господь, что силы зла сокрушены и начался новый Божий мир. Это слово возвещает о том, каков мир, а не о том, какими вы хотели бы видеть свою жизнь, свои эмоции или свой банковский счет. Вот на чем тут все основано. Разумеется, после этого возвещения надо дать людям понять, что их с радостью приглашают прийти и присоединиться к пиру, получить прощение прошлых грехов и возможность участвовать в удивительном замысле Бога относительно будущего, а также найти свое призвание в настоящем. И такое приглашение, такой прием в конечном счете может и должен стать ответом на все переживания человека.

Но как может церковь возвещать, что Бог есть Бог, что Иисус есть Господь, что силы зла, тления и смерти сокрушены и начался новый Божий мир? Ведь такое заявление просто вызовет насмешки. И действительно, насмешки были бы справедливы, если бы всего этого не произошло. Но когда церковь активно делает свое дело, о котором мы уже говорили, — когда она борется за справедливость и во всем мире, и в своем ближайшем окружении и прославляет благое Божье творение, спасенное от порчи, в живописи и музыке, а кроме того, когда ее собственная жизнь постоянно свидетельствует о том, что этому новому творению действительно уже положено начало и оно породило особый тип общей жизни, — тогда заявления церкви наполняются великим смыслом.

Как богословие нового творения помогает объяснить то, что происходит, когда Евангелие укореняется в людях? Слава Богу, это совершается снова и снова: человек открывает в себе огонь, для него открывается истинный смысл Евангелия, он начинает в него верить, он видит, как оно преобразует его взгляд на вещи и его чувства, присутствие Иисуса вдруг становится реальностью, чтение Библии начинает вдохновлять. Человек начинает понимать, что ему крайне необходимо христианское поклонение и община. Мы называем этот момент или этот процесс (с одними это происходит мгновенно, у других на то же уходят годы) по–разному: обращение, то есть поворот и перемена направления пути; возрождение, то есть новое рождение; «вхождение во Христа», то есть вступление в семью, получившую свое имя и свои отличительные черты от самого Иисуса. Новый Завет говорит, что такой человек «умер со Христом» и «воздвигнут» с Ним (Рим 6; Кол 2 и 3), что он, пройдя через воду крещения, оставил старую жизнь и начал жить новой, что он соединен со смертью и воскресением Иисуса. А если мы вспомним о более широкой картине нового творения, то можно сказать следующее. Такой человек живет, в какой–то мере дыша воздухом «нового творения» — того творения, которое уже началось в воскресении Иисуса и которое окончательно завершится, когда Бог создаст новое небо и новую землю и воздвигнет нас, чтобы мы обитали в этом мире. Павел говорит об этом так: «Кто во Христе, тот новая тварь».[227]