Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди

Кусая кулак, я смотрю на темные очертания тела Дегре, его доедает огонь. Затем мой взгляд падает на остальных, которые тлеют рядом с ним — Этьена и других торговцев рыбой и рабочих из полей. Их слишком много. Задыхаясь, я запрокидываю голову, но небо утешает. Кусок соломенной шляпы Дегре летит в дыму и приземляется на траву рядом с моим ботинком. Я сжимаю его крепко, хоть он и обжигает мне пальцы. Это все, что от него осталось. Все, что осталось от любого из них.

Это мог быть я.

Или Мирабель.

Новая волна паники обрушивается на мое тело — холодная и резкая по сравнению с пламенем, хлещущим по лицу. Я ее не вижу. Не слышу ее. Я поднимаюсь на ноги и иду, шатаясь, к забору, выкрикивая ее имя. Но дым заполняет мои легкие и горло.

Я задыхаюсь от праха своих друзей. Мои ботинки скользят по тому, что может быть только их кровью. Крики пронзают мои уши, и я не могу сказать, это их голоса или яростный треск огня.

Я падаю на колени, меня тошнит на траву. Мир то вспыхивает, то гаснет, тлеет, как свеча. Вскоре ничего не будет. Никого. За исключением тьмы и смерти.

23

МИРАБЕЛЬ

Мою кожу словно окунули в горячий воск, и у меня явно течет кровь: что-то теплое и влажное катится по щеке. Я говорю себе встать. Найти помощь. Сделать что-нибудь. Но моя голова тяжелее булавы, а ноги будто без костей.

Я могу только смотреть на сине-зеленый огонь.

Она знала.

«Откуда мама знала?».

Я зову Йоссе, но все заглушает рев огня. Я зажмуриваюсь, надеюсь, что он жив и убегает в убежище — и что он поможет Людовику. Мятеж умрет без него.

«Мятеж все равно мертв».

Наши союзники сгорают в этих полях — в моих ушах еще звенит вой Этьена, он кричал имя Амелины, пока огонь не окутал его. Перед глазами горит последнее изображение Дегре — его лицо искажено, кожа светится тем же призрачно-зеленым светом, что и в тот день, когда мы встретились. Только на этот раз вернуть его не удалось.

Я не смогла спасти никого из них.

Вина пронзает меня, как холодный нож, и слезы текут по моему лицу.

Огонь разгорается все сильнее, и в дыму появляются силуэты: алые плащи, вспышки бархатных масок. Я поднимаюсь на локтях и пытаюсь отползти, но далеко не ухожу. Длинные узловатые пальцы просачиваются сквозь дымку и хватают меня за горло.

— Вот ты где, La Petite Voisin, — говорит Фернанд своим змеиным голосом. — Или я должен называть тебя Ла Ви? Хотя мне кажется, что ты приносишь больше смерти, чем жизни.

Он так сильно выворачивает мою руку, что, кажется, что она вырывается из моего тела. Он тащит меня через грязь к дороге, где ждет мама. Ее губы решительно сжаты, и торжество танцует в ее темных глазах, когда она смотрит через пламя — победоносный генерал обозревает поле битвы. Мать, которую я когда-то знала, плакала и дрожала, видя, как много людей тонут в огне, но она больше не похожа на женщину, которая каждую ночь плакала у пустой постели отца и любовно проводила линии на моих руках, обучая меня и Маргариту читать по ладоням. Эта чудовищная версия матери упивается едким дымом и становится выше, пламя блестит на складках ее черного атласного платья.

— Ах, моя давно потерянная дочь, наконец-то найдена. Меня тошнило от волнения, — усмехается мама. Фернанд бросает меня к ее ногам. — Ты удивляешься, увидев меня. Может, ты не ждала меня так скоро?

— Как ты узнала? — спрашиваю я, но мой язык толстый и медленный, как слизняк, и слова получаются искаженными.

Матушка смеется.

— Порой я забываю, как ты безнадежно наивна. Ты честно поверила, что можешь перехитрить меня? У меня всюду глаза и уши. Даже среди твоих последователей, — она подчеркивает последнее слово, словно глупо думать, что за мной мог кто-то последовать.

— Мои люди презирают тебя. Они никогда не займут твою сторону.

— В этом твоя ошибка — считать, что это твои люди. Некоторые из них всегда были и будут моими, — она хлопает, и Маргарита выходит вперед, тянет за собой Гриса. — Он пришел ко мне, — продолжает мама, — сам. Никаких угроз.

Нет. Невыносимый гул звенит в ушах, все плывет перед глазами, пока я смотрю на Гриса. Он не стал бы. Он обещал быть на моей стороне. Мама врет. Я смотрю в его светло-карие глаза, жду, что он покажет мне возмущение. Что будет биться и громко объявит, что он не виноват, что он не участвовал в этом. Он — мой лучший друг. Мой брат. Он не предал бы меня так. Он не предал бы народ так.

— Скажи, что это не правда, — говорю я дрожащим шепотом.

Грис прикусывает губу и отказывается смотреть мне в глаза.

Агония пронзает меня, и я со стоном сжимаюсь в комок. Вдруг порезы и ожоги оказываются ничем, по сравнению с бурей во мне. Опаленные поля приобретают кроваво-красный оттенок, и я не могу сжать кулаки, не могу кричать достаточно громко. Я даже не могу понять, дышу ли я. Было мучительно думать, что кто-то другой предал нас, или что мы недостаточно бдительны, и Общество преследовало нас по улицам.

Но Грис?

— Как ты мог? — кричу я. Он стоит с опущенными плечами и жалким выражением лица, а я дрожу от ярости. Я хочу вырвать его лживые глаза из черепа. Я хочу повесить его.

Предатель. Предатель. Предатель. Мое сердцебиение ревет это слово.

— Они мертвы! Ты убил их! — я вскакиваю на ноги и с криком бросаюсь, сжимаю горло Гриса, но боль пронзает мою щеку. Белая вспышка и извивающиеся столбы огня танцуют перед глазами, когда я падаю на покрытую пеплом землю. Дыхание вылетает с шумом, пульс стучит в висках. Когда мой взгляд проясняется, Фернанд стоит надо мной, потрясая кулаком. Мать и Лесаж присоединяются к нему, презрительно усмехаясь, за ними следуют Маргарита и, наконец, Грис.

Я знала, что остальные погибли, но я доверяла ему. Нуждалась в нем. Он пообещал в этот раз выбрать меня.

— Почему? — слово искажено во рту, наполненном кровью. Я провожу языком по зубам и плюю в сторону. Щеки Гриса бледнеют. — Ответь мне! — кричу я. Напряжение слишком велико, и я сворачиваюсь на хрупкой траве.

— Дофин был там, в магазине, — говорит Грис. — Я, конечно, улавливал слухи — Ла Ви объединяет простолюдинов и дворянство — и я знал, что ты работаешь с этим бастардом, но я сказал себе, что Мира никогда не присоединится к дофину. Она поклялась мне, что только лечит. Люди распространяют ложные слухи. Но он был там. Помогал тебе!

Я вспоминаю ту ночь. Как Грис застыл на пороге и резко ушел. Я думала, он был ранен, потому что его не пугал так сильно план мамы уничтожить посевы. А меня отвлекли новости, и я даже не подумала, что он мог заметить и узнать Людовика, хоть он был без наряда. Но, конечно, он узнал.