Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Семейный ансамбль Кишмиш! — зычно провозгласил ведущий. — Состоит из ста пятидесяти человек. Отца Занды. — Он сделал жест в сторону старца. — Матери Узлипат. — Сидящая на табуретке старая женщина встала и низко поклонилась. — Двенадцати дочерей, одного сына, младшего, долгожданного, отчего его и назвали Кишмиш, что означает сладкий плод, — двенадцати зятьев. Остальные: внуки и правнуки этих почтенных родителей, — и ведущий снова сделал широкий округлый жест в сторону стариков. — Они исполнят песню «Родина».
Старик Занды ударил сухими пальцами по струнам. Нежная и строгая мелодия сначала пролилась в зал, как тонкий ручеек, а потом затопила его, как море Каспия.
Девочка со множеством косичек вышла вперед, встала на краю сцены и запела: «Когда заходит разговор, где родина моя, тебя, страна высоких гор, называю я».
Глыба моей тишины качнулась над пропастью и тяжело рухнула вниз. И сразу хлынул шумный, горячий, пенистый водопад: чувств, мыслей, слов…
— Неужели это одна семья? — зашептала я своей незнакомой соседке. — Да это же целый аул?
— Да, да, одна семья, — закивала женщина.
Выступления этого ансамбля, исполнившего много песен и танцев, привели в восторг всех сидящих в зале. Жюри единогласно присудило им первую премию конкурса.
После концерта я разыскала свою соседку, и мы вышли на берег Каспия.
— Так вот, — начала она, — помните эту старуху, что сидела в центре сцены? И старика с пандуром. Это Занды и Узлипат, от них-то и потянулись все остальные побеги. А теперь, представьте, что лет сорок назад у нас в ауле не было человека, более невезучего, чем Занды. А все потому… Ну да слушайте по порядку.
БУКЕТ УЗЛИПАТ
Лето — самая ответственная пора в любом селе. Недаром горцы говорят: «Если летом от солнца не сгорит спина, значит, зимой голодать скоту», «Упустишь летний день — расплатишься зимним месяцем», «Золото летней зари зимой найдешь в ларе».
Летнее утро встречают в горах рано. Еще до зари перестает клубиться дымок над крышами. А уж с первыми солнечными лучами дома совершенно пусты. Лето зовет всех в поле: и тех, кто уже может, нагнувшись, поднять упавшую травинку, и тех, кто на своих сгорбленных временем спинах еще в силах нести охапку сена.
Каждый старается встать пораньше, опередить соседа, чтобы первому скосить солидную охапку травы, пахучей, блестящей, мокрой от росы.
Но как ни стремился каждый опередить другого, первенство всегда оставалось за Узлипат с ее одиннадцатью дочерьми: то там, то здесь мелькали их пестрые косынки, словно полевые цветы в траве. И никто никогда не видел их вместе, так сказать, в одном букете.
Еще когда Узлипат родила пятую дочь, ее мать сказала: «Дочь моя, Узлипат, на свете нет ничего страшнее, чем зависть. От нее все наши несчастья. А каждая твоя дочь такая, что умом в отца. Они как ожерелье, где каждая бусинка умело вдета в нить: одна чуть больше другой. Поэтому никогда не выводи их вместе на улицу. Если по одной их увидят, это еще ничего». И хотя Узлипат вроде бы не верила предрассудкам, ее материнское сердце вечно страдало от страха за дочерей.
Прежде, когда их было не одиннадцать, а пять, она еще решалась выводить всех вместе на улицу. Одевала в одинаковые ситцевые платья, туго заплетала косички и перевязывала разноцветными нитками. Но и тогда, стоило им вместе с матерью показаться на улице, как все женщины останавливались и одобрительно причмокивали губами: «Машааллах! Какое богатство! Двенадцать рук опустятся в траву — шесть охапок готово враз!»
— Не желала бы я тебе такого богатства, — раздавался чей-нибудь завистливый голос. — Ведь настанет такой день, когда каждой надо будет готовить приданое: от туфельки до медного кувшина.
И вот однажды, когда букет Узлипат увеличился еще на два цветка и двухгодовалая Салтанат нянчила свою годовалую сестренку, на поле раздался отчаянный детский крик. Оказывается, Салтанат, глядя, как косят старшие сестры, тоже схватила серп и… отсекла себе мизинец. Сколько было слез, причитаний, упреков. Старая Хатун, мать Узлипат, набросилась на дочь: «Что я тебе говорила — не выходите из дому вместе! Вот что значит не слушаться старших. Теперь осталась девочка без пальца».
И хотя Узлипат уверяла мать, что завистливый глаз тут ни при чем, все же она теперь остерегалась выводить дочерей всех вместе на улицу.
Каждый год, когда Узлипат должна была разрешиться родами, весь аул с нетерпением ждал, кто же появится на свет — сын или дочь? Все надеялись, что наконец-то будет сын. Но получалось всегда наоборот. И к звучным именам девочек прибавлялось еще одно женское имя.
Соседи, потеряв счет ее дочерям, загибали пальцы, когда она выкрикивала их имена, сзывая девочек на обед:
Сарыжат!
Сахружат!
Салыхат!
Салтанат!
Субханат!
Сарат!
Сапаргюль!
Сапинат!
Сугуржат! —
гулко разносилось по аулу.
«Клянусь аллахом, у них уже девять дочерей», — передавали соседи с крыши на крышу. И никто из аульчан не знал, какую из дочерей как звать и кого они встречают на мельнице или у родника.
Когда появлялась на свет очередная дочь и Узлипат спустя несколько дней выходила на крышу, женщины кричали ей: «Узлипат, поздравляем тебя с дочкой. Дай аллах, чтобы на этот раз она согревала люльку для своего брата!»
«Спасибо, мы и дочери рады», — улыбаясь, отвечала Узлипат. И только муж ее, Занды, два-три дня после рождения дочери даже в самый знойный месяц лета не снимал с головы папахи из овчины да все крутил цигарки, засиживаясь дольше обычного на годекане.
«Что-то, Занды, после каждой дочери ты все больше и больше ценишь свою папаху. Видно, ты и в постели ее не снимаешь», — подсмеивались мужчины.
«Да, — отшучивался Занды, — я боюсь потерять ее среди кучи платков. А то еще забудусь и сам надену платок».
Но настоящая история, которая стала известна не только в ауле, а и во всем районе, еще впереди.
В то время когда Занды горевал по случаю рождения девятой дочери, а Узлипат уже ждала десятого ребенка, ее мудрая мать Хатун однажды утром заявила, что видела во сне, как Занды держал в руках два пистолета. Это точно означало, что у него родятся двойняшки-сыновья, потому что прежде, когда Узлипат должна была родить, Хатун видела во сне, что Занды держал в руках кувшины.
