Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

- Пока не знаю, но буду знать, когда наступит время. Мне ясно одно: если его увезут, там уж совсем никаких шансов не останется.

- Вы говорили с Хьюбертом?

- Нет. Покамест все очень неопределенно.

- Я уверена, что он не согласится.

- Этим займется Джин.

Динни покачала головой:

- Вы не знаете Хьюберта. Он никогда вам не позволит.

Ален усмехнулся, и Динни внезапно заметила, что в нем есть какая-то всесокрушающая решительность.

- Профессор Халлорсен посвящен в ваш план?

- Нет, и не будет без крайней необходимости, хотя, должен сознаться, он - славный малый.

Девушка слабо усмехнулась:

- Да, славный, только чересчур большой.

- Динни, вы не увлечены им?

- Нет, мой дорогой!

- Ну и слава богу! Видите ли, - продолжал моряк, - с Хьюбертом вряд ли станут обращаться, как с обыкновенным преступником. Это облегчит нам задачу.

Динни смотрела на него, потрясенная до мозга костей. Последняя реплика окончательно убедила ее в серьезности его намерений.

- Я начинаю понимать, что произошло в Зеебрюгге. Но...

- Никаких "но" и встряхнитесь! Пакетбот прибывает послезавтра, и дело назначат к вторичному слушанию. Увидимся в суде. Мне пора, Динни, - у меня каждый день тренировочный полет. Я просто хотел поставить вас в известность, что мы не сложим оружие, если дела обернутся плохо. Кланяйтесь леди Монт. Я ее больше не увижу. До свидания. Желаю удачи.

И, прежде чем она успела сказать хоть слово, он поцеловал ей руку и вышел из холла.

Притихшая и растроганная, Динни сидела у камина, где тлело кипарисовое полено. До сих пор мысль о бунте никогда не приходила ей в голову, девушка никогда по-настоящему не верила, что Хьюберта могут предать суду, не верила даже сейчас, и "безумный" план казался ей от этого еще более рискованным: давно замечено, что опасность тем страшней, чем она маловероятней. К волнению девушки примешивалось теплое чувство, - Ален даже не сделал ей очередного предложения. Это лишний раз убеждало Динни в том, что он говорил серьезно. И, сидя на шкуре тигра, доставившего не слишком много волнений восьмому баронету, который со спины слона застрелил ее владельца в ту минуту, когда тот отнюдь не стремился обратить на себя внимание, Динни согревала тело жаром кипарисового полена, а душу сознанием того, что она никогда еще не была так близка к пламени жизни. Куинс, черный с белыми подпалинами старый спаниель ее дяди, который во время частых отлучек хозяина обычно не проявлял особого интереса к людям, медленно пересек холл, улегся на пол, опустил голову на лапы и поднял на Динни глаза в покрасневших ободках век. Взгляд его как будто говорил: "Может быть, будет, а может, и нет". Полено негромко затрещало, и высокие стоячие часы в дальнем углу холла, как, всегда медлительно, пробили три часа.

XXXII

Там, где речь идет о деле, исход которого сомнителен - будь то спортивный матч, ньюмаркетские скачки, ультиматум или отправка человека на виселицу, возбуждение всегда достигает апогея в последнюю минуту. Поэтому в день, когда Хьюберт должен был вторично предстать перед судом, ожидание стало для семьи Черрелов особенно мучительным. Родственники Хьюберта собрались в полицейском суде, словно древний шотландский клан, который немедленно стекался, как только опасность грозила одному из его сочленов. Налицо были все за исключением Лайонела, у которого шла сессия, и детей Хилери, уже уехавших в школу. Все это напоминало бы свадьбу или похороны, не будь лица так угрюмы и не таись в душе у каждого обида на незаслуженную несправедливость. Динни и Клер сидели между отцом и матерью; справа от них расположились Джин, Ален, Халлорсен и Эдриен. Сзади них - Хилери с женой. Флер с Майклом и тетя Уилмет. На третьей скамье сэр Лоренс и леди Монт. Пастор Тесбери в последнем ряду замыкал этот боевой порядок, имевший вид перевернутого треугольника.

Хьюберт, входя в зал со своим адвокатом, улыбнулся сородичам, как горец клану перед боем.

Теперь, когда наконец дошло до суда, Динни испытывала нечто похожее на апатию. Все преступление ее брата заключалось в самозащите. Он останется невиновным, даже если его осудят. Ответив на улыбку Хьюберта, девушка сосредоточила все внимание на лице Джин. Ее сходство с тигрицей стало особенно явственным - странные, глубоко посаженные глаза Джин непрерывно перебегали с ее "детеныша" на тех, кто угрожал его отнять.

Были оглашены те же свидетельские показания, что и в первый раз.

Затем адвокат Хьюберта представил новый документ - сделанное под присягой заявление Мануэля. Затем апатия слетела с Динни: обвинение отпарировало удар защиты, предъявив суду опять-таки данное под присягой свидетельство четырех погонщиков о том, что Мануэль не присутствовал при выстреле.

Наступило время ужаснуться по-настоящему. Четыре метиса против одного!

Динни заметила, что по лицу судьи пробежала тень замешательства.

- Кто представил это второе свидетельство, мистер Баттел?

- Адвокат в Ла Пас, ведущий это дело, ваша честь. Ему стало известно, что погонщика Мануэля просили дать показания.

- Понятно. А что вы скажете по поводу шрама, который нам показал обвиняемый?

- Ни вы, сэр, ни я не располагаем никакими данными, кроме утверждений самого обвиняемого, о том, каким образом и когда был нанесен удар.

- Согласен. Но не допускаете же вы, что удар был нанесен мертвецом, после того как его застрелили.

- Кастро, державший в руке нож, мог после выстрела упасть лицом вперед. Я полагаю, это удовлетворительное объяснение.

- По-моему, не слишком, мистер Баттел.

- Может быть. Но свидетельские показания, которыми я располагаю, подтверждают, что выстрел был сделан преднамеренно, хладнокровно и с дистанции в несколько ярдов. О том же, обнажил Кастро нож или нет, мне ничего не известно.

- Итак, можно сделать один вывод: либо лгут шесть ваших свидетелей, либо обвиняемый и погонщик Мануэль.

- Да, видимо, дело обстоит так, ваша честь. Вам остается решить, что предпочесть - данные под присягой показания шести граждан или данные под присягой показания двух.

Динни видела, что судья старается уклониться от прямого ответа.

- Я все превосходно понял, мистер Баттел. Что скажете вы, капитан

Черрел, по поводу представленных нам показаний об отсутствии погонщика

Мануэля?

- Ничего, сэр. Мне неизвестно, где был Мануэль. Я был слишком занят спасением своей жизни. Я знаю только одно - он подбежал ко мне почти сразу же.

- Почти? А точнее?

- Право, затрудняюсь ответить. Может быть - через минуту. Я пытался остановить кровотечение и лишился чувств как раз в тот момент, когда он подбежал.

Затем последовали речи двух адвокатов, и апатия снова охватила Динни.

Это состояние прошло, как только после речей в зале на пять минут воцарилась тишина. Казалось, что во всем суде занят делом лишь один человек - судья - и что он никогда его не кончит. Из-под приспущенных ресниц девушка видела, как он смотрит то в одну бумагу, то в другую; у него было красное лицо, длинный нос, острый подбородок и глаза, которые нравились Динни, когда он их поднимал. Она чувствовала, что судье не по себе. Наконец он заговорил:

- В данном случае мой долг - спросить себя не о том, совершено ли преступление и совершил ли его обвиняемый, но лишь о том, достаточны ли, во-первых, представленные мне свидетельства для того, чтобы я признал предполагаемое преступление основанием для выдачи обвиняемого; вовторых, о том, должным ли образом удостоверена подлинность показаний иностранцев, и, наконец, о том, располагаю ли я такими уликами, которые в нашей стране дали бы мне право привлечь обвиняемого к суду.

Судья помолчал, потом прибавил:

- Предполагаемое преступление, бесспорно, может служить основанием для выдачи обвиняемого, а подлинность показаний иностранцев должным образом удостоверена.

Он снова сделал паузу, и в наступившей гробовой тишине Динни услышала долгий вздох, такой далекий и слабый, словно его издал призрак. Судья перевел взгляд на лицо Хьюберта и заключил:

- Я с большой неохотой прихожу к выводу, что на основании вышеприведенных улик обвиняемый должен быть взят под стражу для выдачи его иностранной державе по приказу министра внутренних дел, если тот сочтет за благо отдать таковой. Я выслушал показания обвиняемого, который ссылается на обстоятельства, предшествовавшие совершенному им деянию и лишающие последнее характера преступления, причем эти показания подтверждены заявлением одного из свидетелей, которому противоречит заявление четырех других свидетелей, сделанное ими под присягой. Я лишен возможности вынести суждение об этих опровергающих друг друга документах и могу утверждать лишь одно: их соотношение составляет четыре к одному. Поэтому я не стану входить в дальнейшее их рассмотрение. Я располагаю, кроме того, данными под присягой свидетельскими показаниями шести человек, утверждающих, что выстрел был сделан преднамеренно, и не нахожу, что ничем не подтвержденные слова обвиняемого, который это отрицает, могли бы оправдать мой отказ предать его суду, будь этот проступок совершен в нашей стране. Поэтому я не вправе считать заявление обвиняемого основанием для отказа предать его суду за проступок, совершенный в другой стране. Я, не колеблясь, признаю, что прихожу к данному выводу с большой неохотой, но считаю, что другого пути у меня нет. Повторяю, вопрос не в том, виновен или невиновен обвиняемый, а в том, должен или не должен он быть предан суду. Я не вправе взять на себя ответственность и сказать, что не должен. Последнее слово в делах такого свойства принадлежит министру внутренних дел, от которого исходит приказ о выдаче. Поэтому я беру вас под стражу, капитан Черрел, впредь до отдачи вышеназванного приказа. Вы не будете выданы ранее истечения двух недель и имеете право сослаться на Habeas corpus, [12] если считаете арест незаконным. Не в моей власти предоставить вам возможность и дальше находиться на поруках, но таковая может быть вам предоставлена судом королевской скамьи, если вы к нему обратитесь.