Гауляйтер и еврейка - Бернгард Келлерман

— Вы забили в барабан, — воскликнул Робби, — а это, по уговору, было сигналом к окончанию атаки!

— Не говори глупостей, Робби, — отвечал Гарри, — вы должны были знать: до шести часов оставалось еще целых пять минут.

— Вы нас обманули, — кричал Робби, — это был чистой воды обман!

— Не мели вздора, малыш! — рассердился Гарри. — Не обман, а военная хитрость. Солдат должен быть бдительным до последней минуты. Вы потеряли укрепление по собственной небрежности.

— Хватит! — прекратил их спор Фабиан. — Так, значит, при этой атаке Робби и получил свою шишку?

— Они ударили меня колом по голове, папа.

Гарри гордо показал свой почетный кинжал.

— Я — командир седьмого отряда, — сказал он внушительно. — Кинжал мне дали за храбрость.

Фабиан улыбнулся.

— А кто ваш командир? — спросил он.

Гарри стал навытяжку и, подняв руку, ответил:

— Наш командир — штандартерфюрер полковник фон Тюнен. Он и построил укрепление.

Наконец официант принес шоколад и пирожные, и мальчики немного успокоилась. Они рассказали о всевозможных приключениях и о последних событиях в пансионе, где Фабиан часто посещал их.

Там, например, застрелился учитель математики, доктор Шолль, как раз за месяц до того, как они кончили курс.

— Доктор Шолль застрелился? Почему? — спросил Фабиан.

— Ему угрожала потеря места, так как он не вступил в партию, — ответил Робби.

— Потому что он был трус, — высказал свое суждение Гарри.

Фабиан покачал головой в знак несогласия.

— Грустно, — сказал он, — очень грустно. Мы все ценили его как справедливого человека и превосходного педагога. Твое суждение, милый мой, слишком поспешно.

— Стреляются только трусы, — отстаивал свою позицию Гарри. — Партия осуждает самоубийство как трусость.

Наконец мальчики коснулись непосредственной цели своего прихода. Речь шла о дне рождения Гарри.

— Первого числа я праздную день рождения, — сказал Гарри, — и мы пришли пригласить тебя к нам.

Фабиан подумал.

— Хорошо, — ответил он нерешительно, — я постараюсь быть, Гарри.

— Мама тоже ждет тебя, — снова начал Гарри, а Робби добавил: — Мама приглашает тебя к обеду в день рождения Гарри и просит непременно прийти. Она поручила мне передать это тебе.

Посидев немного, мальчики распрощались.

Фабиан смотрел, как они шли по коридору, — Гарри со своим почетным кинжалом и малыш Робби с забинтованной головой и флажком.

«Мои сыновья! — думал он. — Еще много лет они будут нуждаться в руководстве. Хорошо, что они пришли и напомнили мне об обязанностях отца».

Фабиан часто ужинал с Шарлоттой в гостинице. Время от времени она приглашала его на обед в свою маленькую прелестную квартирку; она сама придумывала и заказывала изысканные кушанья. Это был один из ее талантов. К обеду подавали только самые дорогие рейнские вина и неизменное шампанское, Шарлотта помнила о просьбе гауляйтера не скупиться.

Постепенно Фабиан привык к Шарлотте, но к красоте ее привыкнуть не мог, каждый день она наново поражала его. Образ Кристы все больше и больше бледнел, хотя тоска от этой потери улеглась не скоро. Свое прощальное письмо к Кристе он сжег. «Какое это было заблуждение! — с упреком сказал он себе. — Прежде всего надо было думать о сыновьях!»

Тоска по Кристе вновь пробудилась в нем, когда однажды из Баден-Бадена пришло письмо от фрау Беаты. К нему был приложен чек на большую сумму. Фрау Беата холодно, но очень вежливо благодарила его за хлопоты и сообщала, что пришла к соглашению с братьями. Ни привета, ни слова от Кристы.

Фабиан вздохнул, покачал головой и спустился в ресторан, чтобы поужинать с Шарлоттой и ротмистром Меном. Мен был назначен заместителем гауляйтера и в его отсутствие вел все дела.

Неудивительно, что Шарлотта, которая спала до двенадцати, а после обеда тратила долгие часы на свой туалет, по вечерам блистала свежестью. Она кокетничала с ротмистром Меном, вызывающая внешность которого нравилась ей.

— Господин ротмистр, — сказала она ему, смеясь, — у вас такой вид, будто вы не знаете страха. Вы в самом деле ничего не боитесь?

— Помилуйте, я боюсь вашей красоты, — возразил ростмистр.

— Значит, и красота может отпугивать? — Шарлотта сделала удивленное лицо. — А вы, мой друг, — обратилась она к Фабиану, — вы тоже страшитесь моей красоты?

Фабиан покачал головой.

— Нисколько.

— Слава богу! — воскликнула Шарлотта с облегчением и взглянула на Фабиана своими сияющими, прекрасными глазами. — Тогда у меня есть надежда. Я опасалась, что вас мучает несчастная любовь. Вы так часто бываете мрачно настроены.

Весь день Фабиан вспоминал ее взгляд и ее глаза. «Нет, — думал он, — с несчастной любовью покончено навсегда».

Иногда в сумерки он отправлялся погулять с ней, поглядеть на витрины. Ему было приятно показываться с такой красивой женщиной. Люди удивлялись Шарлотте, она казалась им человеком с другой планеты, населенной более красивыми существами.

— Это любовница гауляйтера, — донеслись до него однажды слова, которые муж шепнул на ухо своей жене.

Любовница? Это слово кольнуло его.

Он редко входил с ней в магазины, когда она делала покупки, так как у нее была дурная привычка намекать на свое интимное знакомство с гауляйтером.

С этих коротких прогулок они возвращались обратно в гостиницу, чтобы еще немного поболтать. Скоро он совершенно забыл Кристу и даже перестал видеть ее во сне.

Как-то вечером Шарлотта пригласила Фабиана к себе на ужин.

— У меня сегодня праздник! — таинственно сказала она. — А что за праздник, вы узнаете потом.

Он купил на редкость красивые цветы для этого вечера. «Должно быть, она празднует день рождения», — подумал Фабиан.

В небольшой, празднично освещенной столовой стол был накрыт наряднее, чем когда-либо. Серебро и хрусталь сверкали, в графинах мерцало белое и красное вино.

— Я здесь! — крикнула Шарлотта из маленькой гостиной. Разряженная, она полулежала в кресле к протягивала ему руку для поцелуя.

Фабиан подал ей цветы.

— Незнакомому богу этого праздника! — сказал он.

Шарлотта тихонько поблагодарила его. По-видимому, ей было не по себе, хотя она выглядела, как всегда, холеной и свежей. Устало и равнодушно взяла она цветы.

— Что с вами, сударыня? — спросил Фабиан, радостно ожидавший этого вечера.

— Сударыня? — переспросила Шарлотта, насупившись, с недружелюбной ноткой в голосе. — Зовите меня просто Шарлоттой.

Он нагнулся к её руке.

— Что с вами сегодня, Шарлотта?

Она устало улыбнулась. Эта апатичная улыбка встревожила его. Наверно, Шарлотта простужена.

— У меня болит голова, дорогой друг, — сказала она наконец. — Я уже испробовала все средства, но боль не проходит. — Вздохнув, она снова откинулась в кресле и замолчала. Затем стала медленно растирать виски своими нежными пальцами, утверждая, что это единственное средство, которое ей помогает. — Может быть, теперь вы попробуете?

— Боюсь, что у меня недостаточно ловкие руки, — ответил Фабиан.

— Напротив, я уверена, что ваша рука насыщена магнетизмом. Все равно, попытайтесь, — упрямо настаивала Шарлотта.

Фабиан послушно приблизился к ней и стал медленно, нежно, неустанно повторять одни и те же движения, водя пальцами ото лба к уху.

— Как хорошо, — прошептала Шарлотта, — чудесно. Я уже чувствую, как меня начинает клонить ко сну. Я ведь всю ночь не спала… — Потом она уже только бормотала: — Хорошо… Замечательно… — И наконец лишь приоткрывала губы, как бы силясь сказать: «Замечательно!» Скоро она перестала даже шевелить губами, а Фабиан продолжал делать те же магнетические движения. Лицо ее приняло спокойное выражение.

У него было достаточно времени, чтобы рассмотреть это сказочно красивое лицо, внушавшее ему какую-то робость. Лоб, нос, щеки, губы — как все это было совершенно! Особенно хорош был рот, нежный и вместе с тем сильный. Более красивого рта Фабиан никогда не видел. По форме ее рот напоминал слегка округленные лепестки роз. Фабиан даже отчетливо разглядел бесконечно нежный светлый пушок на верхней губе. Шарлотта наконец испустила чуть слышный вздох и больше не шевелилась. По-видимому, уснула.

Повременив немного, Фабиан осторожно отнял руки от ее висков, но, когда он хотел было бесшумно встать, ему почудилось, что в уголках рта спящей заиграла улыбка. Мгновение спустя улыбка обозначилась отчетливее, и Шарлотта раскрыла глаза; ее ясный взгляд ошеломил его.

— Я хорошая актриса, правда? — спросила она шепотом. — Как вы думаете, далеко я пойду? — продолжала она уже громче, разражаясь звонким, торжествующим смехом.

Фабиан не мог выговорить ни слова и только кивал — так он был поражен.