Малый апокриф (сборник) - Андрей Михайлович Столяров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вероятно, не стоит больше перечислять. Список этот можно было бы продолжить очень долго. Полагаю, что у Курица в картотеке фигурировало не менее двух сотен имен. В некоторых случаях мумификация происходила буквально на глазах у окружающих. И что самое интересное — всегда без особых причин. Начиналось, как правило, с так называемой «быстрой фазы» — походившей в отдельных моментах на сомнамбулический транс. Человек приходил вдруг в неистовое возбуждение: расширялись зрачки, существенно ускорялась речь, пальцы рук, будто в треморе, непроизвольно подергивались. Продолжалось все это не более пятнадцати-двадцати секунд. И заканчивалось так же неожиданно, как и начиналось. То есть, фаза была чрезвычайно короткой и выделялась с трудом. Но за эти сквозные мгновения человек необычайно преображался. Собственно, это был уже совсем другой человек. Даже внешне он выглядел зачастую чуть-чуть иначе. Иногда он немного старел, иногда — молодел, но в любом варианте ощутимо менялась жестикуляция. Словно в прежнюю его оболочку вселялся кто-то другой. Человек, например, становился приниженным и очень робким. Непрерывно сутулился, кланялся, благодарил. И, что самое странное, как правило, — непрерывно крестился. Окружающих он при этом не узнавал. Бормотал что-то темное: об аде, грехах и чистилище. Точно милостыню, выпрашивал мелкие деньги и хлеб. Кто-то метко назвал это «оперой нищих». Наблюдались попытки — немедленно спрятаться, убежать. Зафиксирован случай, когда человек двое суток отсиживался в холодильнике. Но достаточно часто присутствовала и другая модель. В этом случае «мумия» становилась чрезвычайно высокомерной. Проявлялись — сановность, заносчивость, явная злость. Человек, словно маленький бог, начинал повелевать и командовать. Вместе с тем то и дело срываясь на робкий фальцет. Этот образ был назван впоследствии — «царское облачение». Безболезненно локализовать его было намного трудней. Все свидетельствовало о том, что возникает совершенно новая личность. Продолжаться это могло десятки часов. Но финал, тем не менее, был в обоих случаях одинаковый. Человек спотыкался на полуслове и резко темнел лицом, начинала шуршать, высыхая, расслаивающаяся кожа, а глаза заливала смертельная белая муть, он качался и падал, как кукла, абсолютно бесчувственно, вероятно, за долю секунды до этого окостенев, — раздавалось хрипение, и жизнь отлетала. Никого из захваченных мумификацией реанимировать не удалось.
Наконец, как пожар полыхали совсем уже одиозные слухи. Будто бы существует под городом тайный подземный Храм. Расположен он якобы в районе Исаакиевского собора. Необъятные своды его высечены в гранитной скале. Раз в году там совершается Черная Евхаристия. Причащаются глиной и нефтью — в одеждах из грубых корней. Этот Храм существует с момента основания города. Самой сутью своей представляя — нетленность души. Девять дьяконов, слепых от рождения, отправляют там службы. Если ночью прижаться к земле, то услышишь — колокола. Триста лет суждено пребывать этому Храму во мраке. Но исполнятся сроки и тогда — распахнется земля. И предстанет Пещера, заросшая сталактитами. А все прежние здания тут же рассыплются, как труха. Девять дьяконов выйдут с кадилами на поверхность. И от этих кадил, точно смерть, поплывет фиолетовый дым. И восплачут слезами горящие заживо голуби. И невидимый свет, будто купол, достигнет небес. И не станет от света того — ни печали, ни воздыхания…
Было нечто общее у всех этих сплетен, историй и городских легенд. Все они были, по-видимому, чрезвычайно недостоверны. Как я, кажется, ранее уже говорил, самые первые из них появились в начале июня. Это был исключительно сложный, сумбурный период — для нас. Неподъемно-тяжелый, панический, прямо-таки сумасшедший. Позже его не без едкой иронии окрестили — «Большой Раздрай». Именно в этот период начали разваливаться городские коммуникации. Неожиданно лопались трубы, и целые районы города оставались без капли воды. Так же неожиданно — вдруг прекращалась подача электроэнергии. Отмечались утечки и выбросы газа в жилых домах. Это, в свою очередь, привело к десятку достаточно мощных взрывов. Были жертвы, пожары. Прошел уголовный процесс. Аварийные службы, стеная, захлебывались в круговерти. Неожиданно стал заболачиваться квартал у Сенной. Сквозь асфальт проступила вода, и появилась осока, над которой звенящими тучами плавали комары. А на главных городских магистралях вдруг начали обнаруживаться каверны. Этакие — прикрытые сверху асфальтом — пустоты в земле. Провалилось шестнадцать машин, опять были жертвы и разбирательство. В довершение всего, будто проклятые, начали разрушаться дома. Впрочем, кажется, «каменная болезнь» проявила себя несколько позже. Но и без нее у нас доставало серьезных забот. Мы крутились по двадцать часов ежедневно — как заведенные. Оглушенные тысячью срочных, сверхсрочных, немыслимо-срочных проблем. В общем, заниматься ерундой нам было практически некогда. Вся первичная информация о «прорывах истории» ушла, как в песок. Раздробилась, рассеялась, не осталось почти никаких документов. Да и те, что имелись в распоряжении, проверить, как следует, не удалось. Подпирали события, требующие немедленных действий. Обстановка менялась поистине с катастрофической быстротой. И поэтому сведений о самом начале «прорыва» мы не имеем.
Много странного происходило в эти дни. Город плавал в болотном туманном искрящемся мареве. Появилась на улицах и площадях жестяная трава. В середине июня на меня было совершено покушение. Это случилось в пятницу, около шести часов. Как всегда, в это время я вышел из здания горисполкома и, когда завернул в переулок, ведущий к Синявинскому мосту, то навстречу мне, от сберкассы, двинулась черная «Волга». Разумеется, сообразить я тогда ничего не успел. Все произошло за какие-то считанные мгновения. Заревел по-звериному пущенный на большие обороты мотор, тело гладкой ухоженной страшной машины внезапно приблизилось и, вильнув как-то боком, вдруг вылетело на тротуар, я увидел вблизи затененные мрачные стекла и комок человека, согнувшегося за рулем, а
