Счастье по наследству (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Глава 30

Soundtrack Gravity by Sara Bareilles

Сеймур возвращается в конце января. Выглядит при этом довольным и отдохнувшим. Мы с Лексом встречаем его в аэропорту и сразу везём к себе, где кормим ужином, расспрашиваем о поездке и разглядываем фотографии в смартфоне. Лекс примеряет шапку леприкона, мне достаётся фартук в виде четырёхлистного клевера. Я не собираюсь в первый же вечер огорошивать деда новостями о своей помолвке, но в речах Лекса так часто мелькает имя Марка, что это происходит само собой.

— А я-то, дурак старый, переживал, как вас здесь одних оставлю.

— В каком смысле одних? — не понимаю я.

— Я хочу вернуться в Ирландию, девочка. Навсегда.

У меня отвисает челюсть.

— Как, навсегда? А как… а как же дом? Бар? А мы, мы как же?

— А вы теперь, похоже, с этим парнем. Вовремя он появился.

Дед выглядит чертовски довольным собой, а я пытаюсь разобраться в своих чувствах. Мне скорее грустно, чем радостно, но я понимаю, что это эмоции ребёнка, обнаруживающего, что у его родителей есть другие интересы. В этом смысле Лекс многому мог бы меня научить: Марка он принимает сразу и безоговорочно.

Конечно, наши истории разнятся, и, прежде чем войти в нашу семью, Марк стал моему сыну другом. Я считаю себя счастливейшей женщиной, счастливейшей матерью, но поверить в это счастье до сих пор не получается. Особенно, когда тот, кто делает меня счастливым, далеко.

В Нью-Йорк Марк возвращается сразу после новогодних праздников. Я иду на работу, Лекс — в школу. Если бы каждый мой день не начинался с его звонка, я бы действительно думала, что Марк мне приснился. Его любовь мне приснилась, которую до этого он доказывал мне каждый день.

Цветы, упаковки вкуснейших пирожных, приятные мелочи, игрушки для Лекса — курьеры из службы доставки уже выучили наизусть мой адрес. С Марком на этой почве мы даже успели поругаться.

— Зачем всё это?

— Не мешай мне выказывать знаки внимания любимой женщине.

— Мне не нужны доказательства того, что ты меня любишь.

— Мне нужны, малыш. Ты далеко, и я не представляю, что делается в этой хорошенькой головке. Я помню сомнение в твоих глазах и не хочу, чтобы ты сомневалась.

Возразить нечего, потому что я правда сомневаюсь и постоянно задаюсь вопросами, как и почему: как так вышло, что меня любит такой мужчина, как Марк, и почему он меня любит. Понятно, что я никогда не выскажу свои сомнения, но мне и говорить не надо — этот мужчина успел узнать меня вдоль и поперёк.

А ещё я чувствую полную беспомощность от того, что ничего не могу дать взамен. Не слать же цветы, в самом деле. Это убивает меня, и я ломаю голову, чем и как могу выразить Марку свою любовь.

Конечно, я говорю ему о ней. Говорю, что скучаю. Говорю, что просыпаюсь вся мокрая там, потому что мне снится он и всё, что мы делали в те несколько ночей нового года. Спустя неделю таких разговоров Марк прилетает в Сиэтл. Сын прогуливает школу, я беру отгул, и мы едем за город на один из этих курортов, где Лекс впервые встаёт на скейтборд. Кататься его учит Марк. Учит терпеливо, обстоятельно и долго, так что я успеваю замёрзнуть и большую часть времени жду их в кафе.

Вечером Лекс вырубается сразу, как оказывается в кровати, ну а мы спим едва ли больше двух часов. Тратить время на сон — чистое кощунство. Мы любим друг друга ночи напролёт. Я растекаюсь лужицей в объятиях Марка, я распадаюсь на атомы, я развеиваюсь по ветру, и только Марк может собрать меня обратно.

В этот раз он надевает мне на палец кольцо и просит подумать о дате свадьбы.

Не торопит.

Ага.

У меня внутри гелиевый шарик с веселящим газом. Он негерметичный, потому что периодически радость просачивается, и меня от неё будто распирает. Выражение «крылья за спиной» в моём случае совсем не метафора. Они щекочут мне спину и дарят чувство могущества. А ещё Лекс говорит, что я стала много смеяться. Беспричинно. Просто так.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

О плохом я не думаю — в моей жизни плохого больше нет.

Марк знакомится с Сеймуром. Сеймур не показывает, но я понимаю, что он ему понравился. На моей кухне они уговаривают бутылку привезённого островного виски, и я впервые вижу своего жениха пьяным.

— Твой дед сказал, что закажет меня самому кровожадному головорезу ИРА, если я тебя обижу. Если это вдруг произойдёт, надери мне задницу сама, ладно, Минни? Не хочу, чтобы мне голову отрезали.

Это наша первая совместная ночь без секса. Марк несёт всякую чушь и так потешно извиняется за это, что я умираю от смеха и закрываю рот подушкой, чтобы ни Лекс, ни Сеймур, ночующий в его комнате, не услышали нашу возню.

Ночью мой любимый храпит, уткнувшись в мою шею. Я почти не сплю, таращусь в потолок, перебираю его волосы и думаю, что больше не хочу расставаться.

Утром я лечу своих ирландцев яичницей с беконом и ледяным имбирным элем. Лекс от взрослых не отстаёт, с удовольствием уплетает свою порцию, и первый просит добавки. Я говорю Марку, что выбрала дату — тридцатое мая. У Лекса закончится учёба, и мы со спокойной душой сможем отправиться в свадебное путешествие. А ещё это день рождения Николь. Всё же я должна быть благодарна сестре: моё счастье — её наследство.

Сеймур говорит, что надо сказать о свадьбе матери. Я не хочу это делать по причине, которую ему никогда не озвучу. И всё же в один из его приездов я решаю поговорить об этом с Марком; рассказываю, почему перестала с ней общаться, о той сцене, что застала в бывшей квартире деда, когда мать пыталась рассказать Лексу правду о его происхождении.

Размышляя, Марк долго ходит из угла в угол и в конце концов напоминает нам обоим, что родителей не выбирают. Он просит у меня разрешения самому всё устроить, и в конце февраля привозит мою мать в Сиэтл.

Наша встреча происходит на нейтральной территории — в ресторане отеля, где она останавливается. Сеймур тоже на неё приглашён. За столом мы производим впечатление дружной семьи. Мама выглядит хорошо. Много шутит и почти совсем не пьёт. А ещё она искусно избегает смотреть на Марка.

Говорим на нейтральные темы. Погода, еда, напитки, спорт. Последнее — для мужчин, и у меня появляется возможность посетить дамскую комнату. Мама ожидаемо увязывается за мной.

В туалет я не хочу, горю желанием выяснить один вопрос:

— Сколько Марк заплатил тебе за эту встречу?

Мама на мгновение теряет дар речи. Затем лицо заливает румянец, и она немедленно начинает возмущаться.

— Что за оскорбительные намёки, Эмма?

Мне больше не стыдно. И совсем её не жалко.

— Я знаю про два миллиона. Так сколько на этот раз?

Краска уходит с маминых щёк так же быстро, как появляется.

— Эмма, ты должна понять…

— Ты дважды продала своего внука, — рычу я. — Сколько раз были проданы мы с Николь? Ты любила её больше всего на свете, когда она перестала носить имя, которое ты ей дала при рождении. Со мной так не выйдет. И я, и мой будущий муж знаем, что ты из себя представляешь. На твоей стороне только Сеймур. Не пытайся воздействовать на нас через него.

— Я вовсе не…

— Ты даже не поинтересовалась, как поживает твой внук, мама. Надеюсь, не обидишься, если почтовая служба затеряет твоё приглашение на свадьбу?

— Эмма, я…

— Эмми. Он зовёт меня Эмми. Почему ты ни разу не назвала меня так? Ты же моя мать!

На её глаза наворачиваются слёзы.

— Прости меня. Пожалуйста.

Я чувствую на своих плечах гигантскую усталость. Здесь не о чем говорить, и никогда не было. Смириться и забыть — самый безболезненный вариант.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты та, кто ты есть, мама, — смиряюсь и забываю. — Возвращайся к себе. Я скажу, что у тебя заболела голова.

Мама начинает плакать. Сердце саднит, и я понимаю, что не могу оставить её совсем без надежды.

— Ты помогла мне пережить потерю ребёнка. Я всегда буду это помнить.

С лёгкой душой я закрываю за собой дверь.