За речкой шла война… - Николай Прокудин

Боец пожал плечами: хозяин – барин.

…В гарнизонной лавке – шампанское и «Токай». Никита наполнил авоську тремя бутылками, кульками с конфетами и пряниками, яблоками, спелыми гранатами. Ну, до дому, до хаты!

Холостяцкая берлога изменилась буквально за час – уют, однако!

Присутствие женщин вообще меняет мужчин в лучшую сторону. Любая представительница слабого пола, пусть и не раскрасавица, растопит холодное сердце даже «деревянного по пояс» закоренелого службиста. Особенно если он долго воздерживался. А Никита – не службист. И Валька – раскрасавица. Эх!

Когда в казарме находится сотня молодых организмов, которым некуда выплеснуть скопившуюся неуемную энергию, жди беды. Отсюда драки, «дедовщина». Лучшее средство выпустить лишний пар из личного состава – отправить на войну. Либо открыть при части публичный дом… Женщины в Педженском гарнизоне старались на ужасное лето не задерживаться. Предпочитали убыть в отпуск в центральную Россию, на Украину. Одним словом, в Европу. Зачем мучить себя и детей? Жара, зной, пыльные бури, москиты, комары «пендинка», перебои с водой… Мужья в одиночестве зверели без женской ласки. Глушили половую энергию спиртным, словно остужали генератор турбины атомной станции охладителем. Любая появившаяся посторонняя женщина притягивала временных холостяков, как сахар – муравьев.

Сказать, что Никита вдруг до беспамятства влюбился в Вальку, – покривить душой. Да и такой уж раскрасавицей, если честно, её не назвать. Крупноватая, коренастая. Массивный круп и нечеткая талия. Великоватый рот, пухлые губы… Впрочем, при всем разообразии постельных утех это, скорее, плюс. Глаза, верно, хороши – хитрые и манящие. Грудь шикарная… Да что там! На безрыбье и раком щуку!

А теперь ещё раз о сахаре и муравьях. Наутро в дверь мансарды постучал первый «муравей». Шкребус-Глобус. Сходу попытался прорваться вовнутрь, взглянуть, с кем это спит друг Ромашкин.

Никита непреодолимой скалой встал в дверях.

– Никитушка, ты чего на построение не пришел? – Шкребус-Глобус «случайно» исполнял обязанности командира роты, пока командиры думали-гадали, куда сплавить Неслышащих.

– Не хотел и не пришел! Не обязан. Сам знаешь, куда уезжаю.

– Ну-ну, не ерепенься. Выговор объявлю! Не забывай, твоя служебная карточка пока что в полку. Поедешь к новому месту обвешанный взысканиями.

– Нет, дорогой мой друг. Ты не только не впишешь туда ничего, но ещё и снимешь те, что там записаны, если они там есть. Однако сдается мне, карточка девственно чиста – ни взысканий, не поощрений. Нехорошо как-то. Впиши-ка мне пяток благодарностей – по приказу замполита полка!

– С чего вдруг?! С какой-такой радости?

– А с такой, что убывающие выполнять интернациональный долг должны быть достойны звания «воин-интернационалист». А не то управление кадров округа меня завернет обратно. Вот тогда тебя, «случайно исполняющего», взгреют по полной и отправят вместо меня.

– Ага! Значит нам, простым смертным, взыскания получать можно, а тебе нельзя?

– А вот нельзя.

– Хрен с тобой, не накажу! Но хоть в дом-то пригласи старого товарища.

– Волк тамбовский тебе… Не пущу. Я занят.

– Да чем ты занят? – Шкребус вытянул толстую шею, пытаясь заглянуть через плечо приятеля в комнату.

– Гм! Отдыхаю!

– Да уж, занятие не хуже любого другого!

В этот момент к Никите сзади подскочила Валька и обняла за плечи, выглянув из-за спины.

– Ух, ты! – причмокнул Шкребус. – Ба-а-аба!

– Не ба-а-аба, а девушка, понял, Ребус? И не чмокай тут своими мокрыми губами. Ишь, слюну пустил! Ступай-ка… а, за шампанским! И арбуз! И фрукты!.. С десертом – приму.

Шкребус рванул, как носорог, через кусты и проволочный забор. Хлипкая ограда затрещала, и он умчался сквозь образовавшийся пролом.

– А он нам нужен, да? – мяукнула Валька.

– Да на кой?! Но ведь всё равно не отвяжется, я-то его знаю. Так хоть десерт с него получить…

– А я? Тоже десерт? – поинтересовалась Валька. Впрочем, без осуждения, даже с предвкушением.

– Ты, вот что, Валюха… Ты особенно волю его рукам не давай. Дашь повод – не отлипнет. Я-то его знаю, слюнявого.

…Шкребус примчался через час. С двумя арбузами под мышками. И не один, а с Власьевым и Чекушкиным.

– Эге, Ромашкин! Ты чего спрятался? Покажь свое сокровище! – заорал Чекушкин, гремя сеткой с бутылками.

– Отворяй! – поддержал Власьев с объемистым пакетом с фруктами и дыней.

– Чего надо, женатики? – отворил Никита, намекая: женатики.

– Проводить на войну тебя хотим по-человечески! А ты что подумал?

– Проводить? Точнее, спровадить. Нет? Ладно, заходите.

Валька успела накинуть на себя халатик. Уселась за стол.

Уже вертела в пальцах полный бокал. Типа, она тут просто светски общается с Никитой – вино, фрукты.

– О, сударыня! – изобразил галантность Влас. – Чем вас поит этот мужлан? Какой-нибудь бормтухой? «Чемен»? «Чишма»?

– Токайское, – скромно потупила глазки Валька.

– Венгерское? Это дело! Всё-таки чувствуется наше на него благотворное влияние.! А мы вот тоже принесли бутылочку «Самородного». И шампанское. Для знакомства. Представь же нас даме, мужлан!

…За полночь Валька крепко напилась и выползла из-за стола. В постельку, в постельку!

Никите никак не удавалось выпроводить дружков. Наконец после долгих и нудных пререканий Чекушкин и Шкребус всё-таки отправились восвояси.

Власьев чуть замешкался на кухне, а когда тоже направился на выход, свернул не в ту дверь. Ого-го! На диване поверх простыни – абсолютно голая Валька, широко раскинув ноги и руки. Крупная грудь мерно вздымалась в такт дыхания.

– Ого-го! – взвыл Власьев, выпучив глаза. – Ка-акой вид!.. Ромашкин, уступи, а!

– Влас! Свободен!

– Будь ты человеком, Ромашкин! Покури на кухне часик! Ей сейчас всё равно, а я второй месяц без жены страдаю!

– Иди-иди! Страдай дальше! Сам с собою! У меня, можно сказать, последняя ночь любви, а тут набежали всякие! Брысь!

Утром Никита, задумчиво перекатывая левую грудь всё еще спящей Валюхи с ладони в ладонь, размышлял… К чему ему вся эта авантюра с интернационализмом? Вот лежит рядом в постели девушка… Возможно, это и есть самое большое счастье – обладать тем, кто тебя… ну, ладно, не то чтобы любит, но благодарно принимает… внутрь. А уже завтра – Афган. А там вдруг убьют. И этого… вот всего этого – мягкого, гладкого, сладкого, страстного – больше не будет. Дурак ты, Ромашкин, воистину дурак!

Никита нехотя поднялся с дивана. Принялся одеваться, собирать в дорогу чемоданы. Прощай навсегда, беспокойный гарнизон! А каким поначалу казался тихим, скучным, унылым. Но вишь, как всё обернулось – с приключениями, со стрельбой, с убийствами и самоубийствами, с любовными утехами. Но теперь и это всё в прошлом. Труба зовет! В дальний поход.

Заключение

Вадик Колчаков до перестройки не дожил. Он не увидел вывода войск из Афганистана, не стоял в бесконечных очередях за водкой, не держал в руках пачек талонов и купонов, не узнал про падение Берлинской стены, про распад Советского Союза и крушение коммунистичес кого блока. Не выучил таких слов, как «плюрализм», «ваучер», «секвестр», «приватизация», «деноминация», «дефолт». Потому что он через полгода погиб в бою – в далёкой, чужой стране, возле Анавы. Красивое название, но хмурые, мрачные места.

Машину Колчакова со спаренной ЗУ, замыкавшую колонну «наливняков», подбили и окружили в ущелье моджахеды. Два бойца успели проскочить простреливаемый участок, а остальные – нет. Сержант и пулеметчик погибли сразу, а водитель сгорел в кабине.

Вадику перебило ногу, а осколками посекло спину и грудь. Патроны в «магазинах» быстро иссякли. Вадик, превозмогая боль, достал из нагрудника две гранаты и положил под себя. (Привет тебе, Мишка Шмер!) Вколол два тюбика промедола в раненое бедро и стал ждать «духов». Силы таяли с каждой каплей вытекающей крови.

Моджахеды осторожно подошли к лежащим телам «шурави», методически стреляя в каждого, лишая шансов на жизнь. Один из «духов» ногой перевернул лейтенанта… Вай-алла!!! В побелевших от наряжения пальцах – две «эфки».

Отстреливаясь от наседавших «духов», уползающие по канаве бойцы услышали последний вопль Колчакова: «Хрен вам, а не жопу на барабан!». Последняя шутка поручика… Потом – два гулких одновременных взрыва.

До тел погибших ребят наши добрались к вечеру, когда автомобилистам подоспела на подмогу пехота.

Далее – перелет в «черном тюльпане», в «цинках» – здравствуй, Родина…

Шурка Пелько погиб ещё раньше. БРДМ подорвался на фугасе, развалился на части. Экипаж с трудом опознавали, чтоб определить, кого куда отправлять…

Правнуку декабриста, то бишь Лунёву, повезло больше. Относительно, конечно. Оторвало руку ниже локтя – и всё. Он и сейчас в военкомате служит. А куда ему, бедняге, деваться, осыпанному «благами» признательной Родины?!