Война все спишет - Леонид Николаевич Рабичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчина гнется, улыбается, гримасничает.
– Русских шок-шок (много-много), – говорит он мне, – а мадьяр тоже шок-шок. Я бедный мадьяр, пролетарий. У нас есть буржуй, у него большой дом, и русским офицерам будет постель.
Он оглядывается по сторонам и показывает пальцем на соседний дом. Дом действительно подходящий.
– У буржуя лучше, – убеждает меня капитан Самохлебов.
Решаем ночевать у буржуя.
Стучим в окно и в дверь сразу, стучим минут десять. Наконец показывается буржуй в шляпе и подштанниках.
– Русские офицеры очень добрые, – бормочет он, – я был в России, в Одессе, там хорошо.
– Вы были в плену? – спрашиваю я.
Мадьяр раз пять кивает головой, неожиданно нагибается и пытается стряхнуть пыль с моих сапог.
– Нам нужно спать, – говорю я, – нужна комната, кровать.
– А! – говорит мадьяр. И на лице его тысячи морщинок и в каждой – тысячи улыбок. – Да, да, да, – трясется он. И вдруг берет меня за плечо, брызгая слюной, говорит шепотом: – Я – товарищ, не буржуй, я тоже товарищ, у меня семья большая – шок-шок, а вон там – буржуй, у него дом, постель, девочка…
– Значит, буржуй в том доме? – спрашиваю я.
– Да, девочка, буржуй, – бормочет «товарищ».
На пороге буржуйского дома отдыхает мадьяр в трусах.
– Товарищ – буржуй? – спрашиваю я.
Мадьяр кланяется, пытается что-то объяснить, показывает пальцем на дом своего соседа.
– Бур-жуй! – произносит он по слогам.
– Удивительный народ, – говорит майор Крайнов. – Они, по-моему, совсем не любят друг друга, сосед старается насолить соседу.
Однако перспектива ночевать на открытом воздухе нам не улыбается, кроме того, верх берет любопытство – как живет мадьярский буржуй? Сколько у него свиней, коров, собак, палинки и девочек?
Мы не упускаем ни одного дома.
Вся деревня на ногах.
Мужчины кланяются, женщины причитают, дети ревут благим матом, собаки охрипли. Вежливые мадьяры советуют нам, как лучше найти буржуя.
Уже совсем темно.
Мы выбираем двух самых солидных «товарищей», почти насильно усаживаем их рядом с собой.
– Везите нас к буржую, – говорю я.
Один, два, три, четыре километра. Проезжаем еще две деревни, в темноте ничего не разобрать. Наконец мадьяр просит остановить машину. Перед нами огромный кирпичный дом.
– Буржуй! – Мадьяр поднимает палец. – Хорошо!
– Вот сволочи! – говорит капитан Самохлебов. – Смотри, куда они нас завезли!
Перед нами огромная полуразрушенная, запущенная и заброшенная конюшня.
Прелое сено, навоз, ветер, звезды, 28 июня 1945 года. Венгрия.
22 июля 1945 года
«Близ провинциального венгерского городка Надьканижа расположен наш лагерь. В городе много лавочек. Жители торгуют грушами и абрикосами.
Когда заходишь в магазин, продавец на бумажке пишет цену. Фрукты стоят сравнительно дешево, но попасть в этот единственный близкий сравнительно городок трудно. Лагеря находятся в лесу, и увольнения запрещены.
Я работаю теперь на должности помощника начальника штаба 874-го зенитно-артиллерийского дивизиона…
Ни в одной стране – ни в Польше, ни в Германии, ни в Чехословакии, ни в Венгрии – люди не живут такой полной жизнью, как в России. Я люблю Москву…»
1 августа 1945 года
«…подполковник. Он жег три лампочки сразу. Потом он уехал и ничего не заплатил хозяину за электричество. Поэтому хозяин уверен, что русским нельзя доверять. В первый же день он перерезал проводку на чердаке».
22 ноября 1945 года
«…Снег растаял окончательно, зимы как не бывало, светит солнце. Жалко, что начавшаяся было демобилизация офицерского состава приостановлена… Вином нас мадьяры не обижают, но вино недоброкачественное. Русское лучше…»
25 ноября 1945 года
Нищий показывает партбилет.
– Я пролетарий, коммунист, – говорит он. – Двадцать лет назад я был в России. О! Русский порядок хороший, Николай был хорошим царем!..»
Столица Австрии Вена. Три служебные командировки. Ординарцем и переводчиком у меня был девятнадцатилетний Саша Курманов.
Был он из Смоленской области, в 1943 году вместе с матерью угнан на сельскохозяйственные работы в Силезию, три года проработал батраком у бауэра, научился языку, а после окончания войны и освобождения мобилизован в мою 31-ю армию, входившую в состав 1-го Украинского фронта, командовал которым еще маршал Конев, а штаб находился в Вене, в советской зоне оккупации.
Так вот, еще в ноябре 1945 года первый раз приехали мы в Вену, на неделю. В своем дивизионе, в Венгрии, в городе Надьканиже получили сухой паек: сухари, американскую тушенку, комбижир, крупу, фасоль, сахар. Отметили командировочное предписание в комендатуре, и направили нас в офицерскую гостиницу, а там кровати с постельными принадлежностями были, а кухни и плиты, чтобы суп, кашу сварить или хотя бы воду вскипятить, не было.
И вот комендант гостиницы порекомендовал нам остановиться в частном доме.
Все это чудеса, но чудеса тогда могли быть и реальностью. Попробуй, например, позвонить в любую квартиру в Москве или Петербурге. Но тогда, после войны, венцы голодали.
На тротуарах предлагали себя за буханку хлеба не проститутки, а студентки и актрисы, женщины из добропорядочных семейств, и были семьи и в нашей, и в американской, и в английской зонах, сдававшие на день, неделю или месяц комнаты в своих квартирах русским офицерам за пару банок тушенки или за килограмм ржаных сухарей.
Вот мы и решили за часть нашего сухого пайка поселиться на неделю в каком-нибудь австрийском доме. Часа два нам не везло.
Прошли через центр города, вышли на окраину, началась зеленая зона, потом опять окраина, снова город. Переговоры вел Саша, но двери захлопывались. Приближался вечер. Мы готовы уже были вернуться в свою гостиницу, как вдруг в одном из коттеджей женщина сказала нам, что у нее не отель, а отель – там, и показала на соседний деревянный домик.
Железная ограда. Звонок. Появляется пожилая женщина, улыбается и говорит на русском языке:
– Добро пожаловать!
Мы идем вслед за ней. Нас встречает ее муж. Никакой это не отель – домик вроде нашей двухэтажной московской дачи.
Для нас две комнаты внизу, а она с мужем наверху.
Оказывается, незаметно для себя мы зашли в английскую зону оккупации.
За пять минут мы договариваемся. Отдаем весь наш сухой паек, а они нам – две кровати, завтраки и ужины, а пока вместе садимся за стол. Угощение – борщ с луком. Старики подтрунивают друг над другом. Мне хорошо: что-то домашнее, забытое.
Они вроде эмигранты. Из России в Вену еще в начале XIX века приехали дедушка дедушки и бабушка бабушки.
– Внуки у меня фашисты, – жалуется правнучка тех путешественников-россиян.
Шесть часов вечера, спрашиваю, что вокруг интересного, чем вечер заполнить. Оба рекомендуют нам пойти в единственный действующий театр An der Wien – Венский оперный.
– А не опоздаем?
