Любовь и хоббиты - Иван Иванов

Как зачарованный я слушал истории, рассказанные строгим, сухим бабушкиным голосом без намека на выражение разных интонаций; представлял высоких, волевых, беспощадных агентов, видел их правильные носы, ровно очерченные брови, бесстрашные глаза, и скоро начал представлять себя на их месте.

Спецоперации захватывали дух. В сравнении с ними похождения Бильбо – пустое бродяжничество, Голлум – нытик, а эльфийские земли – коллекция скучных аптечных трав. В каждой истории имелось все то, чего ждут от сказки, плюс много нового и познавательного. Помимо добрых и злых героев там жили герои, о которых бабуля говорила «и нашим и вашим», «себе на уме» и «совершенно пустые». Герои меняли цвет от зеленого до прозрачного, агрегатное состояние от жидкого до газообразного; сюжет за одну миссию мог начинаться комедией, переходить в мелодраму и заканчиваться боевиком, при стопроцентной достоверности и того, и другого, и третьего, чего не скажешь о сказках.

Когда хоббитов моего года рождения учили жевать, мне объясняли разницу между славянским и бурятским вампирами. Мои одногодки учились говорить «пока-пока», а мне объясняли, как по запаху изо рта отличать зомби-ходунов от зомби-прыгунов. Одногодкам объясняли, как проситься на горшок, а мне показывали болевой прием, позволяющий вырубить акулу-людоеда. Все началось с бабушки.

Поэтому в том возрасте, когда нормальные хоббитята управляются с ложкой, разговаривают и просятся на горшок, я, опухший от жутких историй, вечно всклокоченный и настороженный, с трудом отличал мокрый песок от манной каши, молчал и писался в штанишки. Тогда моим любимым занятием было представлять себя агентом на спецзадании по разрушению логова кровожадного свиногривого кривоуха на безжалостной планете Плинтус-Катетус. Бегая по норе, норы я не видел. Стулья были не стулья, а кости крылатых мамонтов, обглоданные кривоухом; дорожки, связанные бабушкой, были не дорожки, а шкуры медведей-телепатов убитых кривоухом, и так далее, и тому подобное.

В один прекрасный день бабуля осознала свою педагогическую ошибку. Случилось вот что: я вышел во двор в одной майке, спрятался в клумбе и съел розовый бутон с пчелой, представляя себя обедающим на Плинтус-Катетусе. На мои испуганные крики сбежались хоббиты, каждый считал своим долгом поорать вместе со мной, из норы выскочила бабушка, всех выгнала и закрыла калитку. Я плакал, широко распахнув рот; перед тем, как улететь навсегда, пчела изнутри ужалила меня в щеку. Бабушка воспользовалась запасным выходом и помчалась к знахарю.

Пришел Баламыч и стал прикладывать к моему лбу капустный лист, а я показывал пальчиком на щеку и пытался объяснить, что лечить надо ее, а не лоб, но слов я тогда почти не знал; к счастью, вспомнил одно нецензурное, и оно подействовало. Баламыч удалился вместе с капустным листом, и тогда расстроенная бабуля приложила к моей распухшей щеке кубик льда. Полегчало.

После того, как о странном, явно недоразвитом хоббитенке заговорили во всех окрестных норах, бабуля устыдилась: три дня подряд она безвыходно сидела во дворе под навесом и вздыхала, а я тихо отрывал и жевал обои в ее спальне.

На четвертый день бабуля решила исправиться. Искупала меня в корыте, показала натюрморт на стене – так я узнал о разнице межу арбузом, виноградом и коньяком. Научила считать до десяти и писать печатными буквами «БОББЕР». Объяснила, как пользоваться горшком – до этого я обычно носил его на голове. Короче говоря, взялась за меня основательно, перешла с десяти поучительных историй в день на две-три перед сном. Разумеется, и при таком количестве спал я отвратительно.

Обычно, закончив повествование, отливая синевой под лучом искусственной луны, бьющим в круглое окно, бабушка говорила:

– Жизнь сурова, мой мальчик. Сказкою сыт не будешь, а бабуля, пока жива, научит тебя уму-разуму, бабуля не вечная. А вот еще был такой случай…

– Баб, я спать хочу.

– Слушай, я сказала!

Главными положительными героями этих историй были агенты.

Агентам, в отличие от хоббитов, разрешалось в любое время покидать Базу, высаживаться в любых точках пространства и времени, мочить чудовищ, используя самое невероятное оружие вплоть до чемоданчика с красной кнопкой, и носить прекрасную серую форму – предмет моей особой зависти.

И вот однажды бабушка, незадолго до того, как мне стукнуло тридцать три, зевая на стульчике перед моей тесной кроваткой, после трехчасового доклада на тему «Особенности допроса свиногривого кривоуха с планеты Плинтус-Катетус», обронила:

– Прислали сегодня одну, Алиной зовут, ничего, хорошенькая, я в молодости не хуже была… – и уснула.

А я не уснул. Богатое воображение, доведенное за эти годы до сумасшедших размеров, окончательно разбушевалось. Кончилось тем, что засыпал и вставал я с одной навязчивой мыслью: агент Боббер и его «ничего-хорошенькая-Алина».

Сейчас, глядя в потолок своей бывшей комнатки, я понимаю – бабуля сама начертила мне мою судьбу. Я вдруг понял, что первый в истории Базы агент-хоббит – это не Боббер, а хоббичиха Клавдия, хотя сама она так не считает и из скромности называет себя «подручным средством агента», но я уверен: в этом больше скромности, чем правды. Вот такие дела, братцы.

Взгляд упал на часы… Время! Время! Пора бежать к Алине.

12. Кот, Алина и я

Все это я рассказал с единственной целью – чтобы вы знали, как нужна Бобберу карьера агента и какими важными для меня были визит к шефу, получение первого задания, сокрытие укуса и провал второго задания, будь оно неладно… И каждая встреча с Алиной Сафиной.

Умом я понимал, эта встреча ничего не исправит, а ноги бежали. Почти весь бабушкин цветник оборвал; букетище получился – мама не горюй! Три хоббита спрятать можно. Кое-что, увы, осталось на клумбе, например, сочные, красные бутоны, просто загляденье, которые шипели и плевались едкой слюной; и солнечно-желтые, благодаря которым я чуть не остался без ног. Однако букет и без того вышел грандиозный! Конечно, бабушка рухнет в обморок, когда увидит, но я же позаботился о Баламыче этой ночью, обеспечил знахарю безопасный сон, поэтому, в качестве благодарности, я имею право ободрать бабушкин цветник.

Надеюсь, простит, хотя с трудом верится, а вообще, если честно, после того, как у нее с лысым закрутилось, я перестал ее понимать – на чистоту и порядок плюнула, замечаний не делает, прям как подменили.

С этой мыслью и букетом я отправился в район проживания агентов на встречу с Алиной Сафиной – лучшей девушкой-оборотнем.

Дверь открыл Профессор и сразу захлопнул, бросив:

– Мы цветов не заказывали, у нас на них аллергия! Мяу.

Пока я думал, что делать (возвращаться домой или позвонить во второй раз), дверь отворилась, и меня втащили в маленькую прихожую. Девушка затараторила:

– Фу, как плохо, Мурзик! Я до визга люблю цветы, а ты, видит Аллах, можешь и потерпеть со своей аллергией.

– Потерпеть? Мяу!

– Таблетку прими, – Алина быстро переключилась на меня. – Здравствуй, маленький! Как хорошо, что ты пришел! – девушка приняла букет и нырнула лицом в лепестки. – Фрррр! Спасибо! Спасибо за подарочек! Очень, очень красивые! Просто великолепные! Котик, а где наш подарок для Боббера? Я показывала тебе вчера, помнишь?

Судя по гримасам, которыми они обменялись, история про подарок родилась прямо сейчас. Алина хотела отплатить добром за добро, но не нашла ничего лучше, чем свалить решение задачи на Очень Мудрого Зверька. Тот шмыгнул за угол, погремел ящиками и вернулся, по-собачьи сжимая во рту кроссовки внушительных размеров. Решил, называется.

– Сорок четвертый, – пояснил кот, выплюнув гигантские башмаки у моих мохнатых ножек. – Нормалек?

«Ну ты и хам!» – было написано на физиономии девушки. В ответ Профессор показал ей шершавый язык и важно отчалил на кухню. Алина с букетом удалилась туда же; раздался надрывный визг агента 013, что-то упало и покатилось, хлопнуло окно, и воцарилась тишина. Я вынужденно наблюдал за происходящим, не сходя с места. Алина вернулась без букета, подобрала меня, будто котенка, и понесла в гостиную. Кроссовки остались на полу, странный подарочек…

Меня бережно усадили на диванчик у стола, Алина произнесла загадочное «щас» и распахнула холодильник… О-о-о, чудо! Сундук с богатствами, сверкающими на белом фоне! Какое прекрасное, волшебное зрелище! Слюни до пола! Полки, нагруженные едой, – что может быть лучше для хоббита? На столе появились тарелки, вилки, ложки, вазочки, баночки, коробочки. Все это открывалось, щелкало, пахло и манило. Голова закружилась, и я подумал: «До чего прекрасны люди! Нет. До чего же АЛИНА прекрасна, а люди, они, конечно, всякие бывают…».

Я вспомнил суровых агентов, помогавших Акуле выгонять хоббитов из столовки, тех уж точно прекрасными не назовешь. Да, люди бывают разные, но Алина – это что-то особенное.

– Начинай! – скомандовала она, потирая ладошки, и лучезарно улыбнулась. – Ну и вид у тебя, маленький Боббер! Давай, давай, лопай, а то придется все выкинуть, нам с Алексом есть некогда. Профессор не в счет, он везде прокормится…