Мистерии (пер. Соколова) - Кнут Гамсун

Повидимому она совсѣмъ забыла о томъ, что судья и адьюнктъ сидятъ за своимъ столикомъ, ожидая ее.

Нагель снова сѣлъ. Плечи его опять стали вздрагивать, и нѣсколько разъ онъ машинально хватался за голову. Онъ сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, сгорбившись и опустившись. Когда Марта подошла, онъ вскочилъ; лицо его озарилось благодарностью; онъ придвинулъ ей стулъ.

— Какая вы добрая, какая вы добрая! — сказалъ онъ. — Садитесь сюда, я буду васъ очень занимать, я разскажу вамъ цѣлый міръ всевозможныхъ исторій, если хотите; вы только посмотрите, какъ я буду занимать васъ, если вы сядете. Милая, сядьте! Ну, а если хотите, то идите, только мнѣ вѣдь можно проводить васъ, не правда ли? Я никогда не буду противорѣчить вамъ, никогда. Скажите, не хотите ли выпитъ самую маленькую рюмочку вина? А я разскажу вамъ что-нибудь веселенькое, чтобы вы не скучали. Я такъ радъ, что вы вернулись; Боже, какое блаженство слушать, какъ вы смѣетесь, вы, всегда такая серьезная! Вѣдь въ залѣ не очень интересно, не правда ли? Лучше намъ посидѣть немножко здѣсь; и потомъ, тамъ ужъ слишкомъ жарко. Сядьте же!

Марта замѣшкалась, но потомъ все же сѣла.

Нагель говоритъ безъ-умолку, разсказываетъ ей всевозможные комическіе случаи и приключенія, подшучиваетъ надъ тѣмъ. надъ другимъ, лихорадочно, напряженно, опасаясь, какъ бы она не ушла, лишь только онъ умолкнетъ. Онъ болтаетъ съ затрудненіемъ, до головокруженія, безпомощно хватаясь за голову, чтобы уловить утерянную нить разсказа, а Марта. воображая, что и это онъ дѣлаетъ для комизма, въ простотѣ души хохочетъ. Она не скучаетъ, ея старое сердце таетъ, и она сама пускается въ болтовню. Какъ она замѣчательно тепла и наивна! Когда онъ замѣтилъ, что жизнь прямо-таки непостижимо бѣдна, — не правда ли? — она отвѣтила: "Выпьемъ за жизнь!" — она, эта женщина, цѣлые годы влачившая такое жалкое существованіе и продававшая два-три яичка на базарѣ… Нѣтъ, жизнь вовсе ужъ не такъ плоха, а иногда даже прямо прекрасна!

— Часто жизнь прекрасна, — сказала она.

— Да, и въ этомъ вы правы! — отвѣчалъ онъ. — Ну, теперь намъ надо посмотрѣть живыя картины! Станемъ въ дверяхъ: тогда намъ можно будетъ опять сѣсть, если вы захотите. Видно ли вамъ съ вашего мѣста? А не то я подыму васъ на рукахъ.

Она засмѣялась и отрицательно покачала головой.

Какъ только онъ увидалъ на сценѣ Дагни, веселость его тотчасъ упала, взглядъ его сталъ неподвиженъ, онъ видѣлъ только ее. Онъ смотрѣлъ, куда направленъ ея взглядъ, съ головы до ногъ поглощалъ ее взоромъ, наблюдалъ выраженіе ея лица, замѣтилъ, что одна роза на груди ея то подымалась, то опускалась. Она стояла далеко въ глубинѣ, среди длиннаго ряда людей, и ее легко можно было узнать, несмотря на старательную гриммировку. Фрейлейнъ Андресенъ сидѣла въ серединѣ и представляла королеву. Все вмѣстѣ, освѣщенное краснымъ огнемъ, составляло нѣчто въ родѣ аллегоріи, изображаемой людьми и оружіемъ, которую съ величайшимъ трудомъ и усиліями поставилъ докторъ Стенерсенъ.

— Какъ красиво! — прошептала Марта.

— Да… Что красиво? — спросилъ онъ.

— Тамъ вверху; развѣ вы не видите? На что же вы тогда смотрите?

И, чтобы не возбудить ея подозрѣнія, будто онъ смотритъ только на одно пятно, на одну единственную точку картины, онъ сталъ разспрашивать ее, кто именно такой-то и такой-то изъ участниковъ, а самъ, между тѣмъ, едва ли слышалъ, что она отвѣчала… Они стояли, пока свѣтъ почти не погасъ и пока не опустился занавѣсъ.

Одна живая картина слѣдовала за другою съ промежутками въ нѣсколько минутъ; было одиннадцать часовъ: Марта и Нагель все еще стояли и смотрѣли на послѣднюю картину. Когда и она кончилась, они снова сѣли къ столу и стали разговаривать. Старая дѣва! По добротѣ своей она уступала и теперь уже не заговаривала о томъ, чтобы уйти.

Двѣ-три юныхъ дамы прошли съ записными книжечками въ рукахъ, продавая лотерейные билеты. Разыгрывались куклы, качалки, вышиванія, стѣнные часы. Всюду шумѣли люди, всѣ разошлись и громко разговаривали; въ залѣ и въ сосѣднихъ комнатахъ множество голосовъ гудѣло, словно на биржѣ. Все это должно было кончиться только въ два часа.

Фрейлейнъ Андресенъ снова присѣла у стола Нагеля. Ахъ, она такъ устала, такъ устала! Да, тысячу разъ мерси, она съ удовольствіемъ выпьетъ рюмочку, полъ-рюмочки! Не привести ли сюда и Дагни?

И она привела ее. Съ нею подошелъ и Минутта.

Тутъ произошло слѣдующее.

По близости опрокинулся столъ, нѣсколько чашекъ и стакановъ упало на полъ, а Дагни испустила легкій крикъ и отъ страха схватилась за руку Марты. Затѣмъ она разсмѣялась надъ собою и извинилась; но лицо ея оставалось краснымъ отъ волненія. Она была въ высшей степени возбуждена и хохотала короткимъ, нервнымъ смѣхомъ; глаза ея такъ и горѣли. Она была уже въ накидкѣ и собиралась итти домой, но дожидалась адьюнкта, который долженъ былъ проводить ее.

Однако адьюнктъ, все еще сидѣвшій съ судьею и уже цѣлый часъ не встававшій со стула, сталъ сильно пьянѣть.

— Господинъ Нагель охотно проводитъ тебя, — сказала фрейлейнъ Андресенъ.

Дагни разразилась смѣхомъ. Фрейлейнъ Андресенъ посмотрѣла на нее со смущеніемъ.

— Нѣтъ, — отозвалась Дагни, — съ господиномъ Нагелемъ я бы никуда не желала ходить! У него бываютъ такія фантазіи! Онъ, напримѣръ, — между нами будь сказано, — приглашалъ меня даже разъ на свиданіе. Истинная правда! Подъ одно дерево, говорилъ онъ, подъ большую осину, она стоитъ тамъ-то и тамъ-то! Нѣтъ, господинъ Нагель, по-моему, слишкомъ ненадеженъ! А вотъ только сейчасъ онъ требовалъ отъ меня пары сорочекъ, будто бы обѣщанныхъ когда-то моимъ женихомъ Грогарду, а Грогардъ самъ ровно ничего и не знаетъ объ этомъ. Не такъ ли, Грогардъ? Ха-ха-ха, это, право, удивительно!

Съ этими словами она быстро встала, все еще смѣясь, и направилась къ адьюнкту, которому сказала два слова; она прямо настаивала на томъ, чтобы онъ шелъ съ нею.

Минутта стоялъ въ сильномъ безпокойствѣ. Онъ пытался что-нибудь сказать, объяснитъ, но смущеніе мѣшало ему; робко переводилъ онъ взглядъ съ одного на другого. Марта тоже была смущена и оробѣла; Нагель заговорилъ съ нею, шепнулъ нѣсколько успокоительныхъ словъ и сталъ наполнять бокалы. Фрейлейнъ Андресенъ тотчасъ же завела рѣчь о базарѣ; какое стеченіе народа, несмотря на дождь! О, они навѣрно соберутъ очень много денегъ, вѣдь расходы не такъ ужъ велики…

— Кто была эта красивая дама, которая играла на арфѣ? — спросилъ Нагель, — та, у которой ротъ Байрона и серебряная стрѣлка въ волосахъ?

Это одна брюнетка, пріѣзжая. Развѣ она такъ красива?

Да, онъ находитъ ее красивой. И онъ задалъ еще нѣсколько вопросовъ относительно дамы, хотя каждому было ясно, что мысли его далеко. О чемъ онъ задумался? Отчего вдругъ сложилась у него на лбу эта горькая складка? Медленно водилъ онъ своимъ стаканомъ по столу.

Тутъ снова подошла и остановилась около нихъ Дагни. Стоя за стуломъ фрейлейнъ Андресенъ и застегивая перчатки, она вдругъ снова заговорила своимъ чистымъ, красивымъ голосомъ:

— Но о чемъ вы собственно думали, господинъ Нагель, когда звали меня на свиданіе? Какія у васъ были намѣренія? Отчего вы не отвѣчаете?

— Но послушай, Дагни! — шепчетъ, вставая, фройлейнъ Андресенъ. Минутта тоже встаетъ. Всѣ очень непріятно поражены. Нагель поднялъ глаза; лицо его не выражало сильнаго волненія; однако всѣ замѣтили, что онъ отставилъ свой бокалъ, раза два крѣпко сжалъ одну руку другою и при этомъ учащенно дышалъ. Что онъ сдѣлаетъ? Но что это значитъ: онъ тихо смѣется и тотчасъ снова становится серьезнымъ… Ко всеобщему удивленію, онъ спокойно отвѣтилъ:

— Отчего я звалъ васъ на свиданье? Фрейлейнъ Килландъ, не лучше ли будетъ для васъ, чтобы я уклонился отъ объясненія? Я уже и такъ причинилъ вамъ много непріятностей. Я каюсь въ этомъ, и самъ Богъ знаетъ, что я все готовъ былъ бы сдѣлать, чтобы этого не было. Почему я просилъ васъ тогда притти, — вы и сами, конечно, понимаете, я изъ этого не дѣлалъ тайны, хотя и слѣдовало бы сдѣлать. Я долженъ снова прибѣгнуть къ вашему милосердію. Больше ничего не скажу…

Онъ умолкъ. Она тоже больше ничего не сказала; очевидно, она ждала отъ него другого отвѣта. Наконецъ адьюнктъ пришелъ во-время, чтобы прервать этотъ тяжелый разговоръ; онъ былъ очень пьянъ и не совсѣмъ вѣрно стоялъ на ногахъ.

Дагни взяла его подъ руку и направилась къ двери.

Тогда все оставшееся общество стало гораздо оживленнѣе; всѣ легче вздохнули. Марта ни съ того ни съ сего засмѣялась отъ радости и забила въ ладоши. Однако, засмѣявшись уже слишкомъ громко, она покраснѣла, замолчала и осмотрѣлась вокругъ, чтобы убѣдиться, замѣтили ли это другіе. Это милое смущеніе, постоянно къ ней возвращавшееся, приводило Нагеля въ восторгъ и вызывало съ его стороны всевозможныя забавныя выходки, которыми ему хотѣлось поддержать въ ней это настроеніе. Такъ, напримѣръ, онъ выдумалъ сыграть "Отца Ноя" на пробкѣ, закушенной между зубами.