Коллоидный Мир - Антон Чернов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стризара я увидел, как только открылись ворота: парень стоял, беседовал с Макосью. Ну, как по мне — несколько слишком отстранённо, хотя, прямо скажем, в этом случае и сословные различия, да и отсутствие сильных родственных чувств при длительной разлуке. Скажем так — именно общался, морду не кривил и, в целом, невзирая на довольно снобское выражение на морде лица (научили, блин, такой карапуз хороший был, по воспоминаниям Стригора), был явно благожелателен.
Я тихо сполз с Индрика, перехватив миску с посапывающим акулёнышем, не желая мешать, но братец меня углядел, Макось отослал (последняя с поклоном в мой адрес удалилась), ну и дотопал до меня. Кстати, были мы с ним чертовски похожи, разве что вытянулся парень и меня даже немного перерос. Правда, был суховат и тощеват. Впрочем, откормим, потирал мысленно лапы я. У нас работы поле, кхм, нетраханное, да.
Подошёл, значит, изобразил какой-то невнятный и довольно вычурный поклон и изрёк:
— Приветствую, брат мой старший Стригор Стрижич. Выражаю надежду, что пребываете вы…
— Угусь, — покивал я. — Зар, тебя по башке в гимназии сильно били?
— Только по заднице… — потеряно выдал парень, но встряхнулся. — Я, признаться, получая ваше послание, брат, полагал что вы…
— А не соизволит ли мой многоуважаемый меньшой братец Стризар, снизойти до убогого, пребывающего в тени Пущи, старшего братца? — поинтересовался я. — И впрямь, Зар, оставь эту официальщину для чинов да встреч с посторонними. Родня мы, как-никак, и хватит меня на “вы” величать.
— Как скажешь, Стригор, — поморщился этот велеречивый паразит. — А здесь… фиалки? — наконец заметил он.
— Они самые, — покивал я. — И вообще, Зар, пойдём перекусим с дороги и… Леший, приехал ты весьма вовремя. На, — протянул я ему миску с акулёнышем.
— Индрик?! Откуда?! — вытаращил парень глаза.
— В Пуще нашёл, — решил я пока не вываливать на парня часть информации. — Стрибог одарил.
— Стрибог… в Пуще… — бормотал парень нахмуренно, перекосился, встряхнулся и глубоко поклонился. — Благодарю за дар бесценный…
— Угусь, жрать пошли, — кивнул я. — И акулёныша покормишь.
— Акулёныш? — нахмурился парень. — Странное имя.
— Ты где доспех-то потерял? — не стал я акцентироваться.
— На Мудрозвоне оставил, не подобает достойному мужу в доме в доспехе… И что я смешного сказал, брат?!
— Бугагашеньки, Мудро… звон. И это у меня имена странные, гыг, — проржался я. — Ладно, прости Зар, это я не над тобой, а над своей мыслью смеюсь. В честь зазнобы своей назвал? Погимудры?
— А ты откуда знаешь?!
— Да общался с соседом, — хмыкнул я. — От тебя-то симурга леший дождёшься. Дурь, как по мне, с доспехом, да дело твое, в поместье и вправду неважно. И что, в гостях тоже снимешь?
— Конечно, прилично так! — вытянулся парень.
— Значит, буду неприличным, — решил я. — Всё, пошли трапезничать. И сказки мне расскажешь, о житье-бытье гимназическом.
— Расскажу, — кивнул несколько пришибленный парень.
— Служанки мои, Олу помнишь, наверное, — выдал я, заводя братца в покои.
— Помню, помню, привет тебе, Ола, — на физиономии Зара появилась искренняя улыбка.
— Привет и вам, Стризар Стрижич, блага вам и поздорову, — выскочила девчонка и поклонилась.
Люба тоже склонилась в поклоне, на моё “Люба, тоже служанка моя”, просто кивнул. Не вспомнил либо не придал значения, да и не факт, что внимание в гимназии обращал.
И под сидр начал братец рассказ свой. Как учился, как пороли. Какой охренительный тип Погибыч, и как у Зара пипирка, которая сердце, на Погибишну стоит.
А вообще — напряжён парень был, оглядывался и в меня всматривался пристально, когда думал, что я не вижу. Ну, я-то эфиром всё равно замечал.
Ну и чёрт знает. Так-то на правду “в общих чертах” проверял, хотя тяжеловато было: мой эфир в “родном”, стрижичевом, буквально растворялся. А взгляды, похоже, из-за несоответствия ожиданиям и воспоминаниям.
В общем, перекусили от души, Зар повеселел, стал на девчонок взгляды кидать.
— Моё, — отрезал я. — Ступай, Зар, в свои покои, отдохни. А коли ласки желаешь — девок в поместье полно.
— Как скажешь, Гор, — выдал братец, под градусом всё же скинув официальщину. — И вправду пойду, присмотрю, — и ускакал.
А я уселся на трон свой мыслительный и принялся мыслить мысли мудрые. Похоже, что Погибыч братца чуть не с первого класса в друзья-собутыльники определил. И вот не удивлюсь, что с подачи папаши своего, жука хитрожопого.
Ну да ладно, с этим разберёмся. Шесть дней у парня на “отдупление”, а потом я его в Топляки направлю. Нехрен, потому что. Справится и не заебётся — отлично, мне головной (в определённом, хех, смысле) боли меньше. А не справится (что очень вряд ли) или бузить начнёт — так подменяться будем. Совсем от осеменительной каторги я ему откосить не дам, факт.
Но это ладно, а что мне с ним, таким красивым, делать-то? Ну реально, у нас три деревеньки. Хотя… туплю: раз нас двое, то, например, те же части тварей можно в Ростоке сбывать сразу, не портя часть ингредиентов ожиданием доставки. А то я всё с Милом отправлял, только при оказии и то, что сохранилось. Да и людишек ещё можно будет набрать, а через полгода — четвёртую деревеньку отгрохать, к примеру.
Что непонятно — по объёму эфира братец от меня отстаёт. Не сказать, чтобы сильно, но у него, вроде как, “искусство колдовское и чародейское” в гимназиях всяческих давалось. А Стригор в принципе не развивал эфирную требуху. Те же слёзки, что потребляет кладенец… Хотя стоп. Биодоспех, который Стригор снимал вне поместья, только чтобы потрахаться. Ну и кладенец, постоянные схватки и тот же постоянный трах на износ, которые, так или иначе, вынуждали эфир тратиться, а надсердечник трудиться.
Но всё равно странно. Хотя, может, и я так сильно раскачался…
И вот на этой прекрасной мысли надсердечник вдруг пронзила резкая боль, одновременно с которой в кровь поступила лошадиная доза серотонина, дофамина и эндорфина. Я от всего этого щасья бодро щеманулся в эфир, откуда с некоторым опасением наблюдал… хым, а енто, похоже, “уровень” взялся, оценил я просыпающиеся в мозгу “пустые” отделы. И
