Скандинавский детектив. Сборник - Мария Ланг

Йоста развернул газету. И пока держал ее, она закрывала добрую треть подноса Вальграва.

— А теперь — доцент Бергрен. Откуда вы пришли в «Альму»? — поинтересовался Харалд.

— Я ехал по городу на машине, — ответил Эрик. — Потом поставил ее возле кинотеатра «Фюрис» и прошел сюда через главный подъезд.

Он явно старался быть абсолютно точным в своих показаниях.

— Сколько было времени, когда вы пришли сюда?

— Около четверти первого, если я не ошибаюсь, — сказал Эрик и повернулся к нам, как бы ища подтверждения.

Мы решили, что примерно так и было. Эрик подошел к столу и сел возле меня. На его подносе стояли кофейник и сахарница.

— Ни сливок, ни хлеба? — уточнил Харалд.

— Я только начал пить кофе, как пришел Хилдинг с результатами конкурса, — ответил Эрик.

— Который был час в тот момент? — спросил Харалд.

Полицейский в форме подбежал к столу и быстро сменил ленту на магнитофоне. Хилдинг Улин, который уже давно ждал своей очереди, широко улыбнулся.

— Думаю,— сказал он,— что после четверти первого прошло не более двух минут. Значит, было шестнадцать-семнадцать минут первого.

— А мне показалось, мы ждали гораздо дольше, — весьма агрессивно заметил Герман. — Когда ты наконец явился, было по крайней мере двадцать минут первого.

Хилдинг Улин подошел к Вальграву и символически вручил ему и Петерсену по листу бумаги. Затем он обошел Вальграва и такой же лист бумаги дал Герману. Потом перегнулся через стол и протянул листы мне и Эрику.

— После этого я подошел к буфету и заказал кофе, — сказал Хилдинг.

— Когда явился Хилдинг, я, разумеется, сложил газету, — вмешался Йоста. — И только тогда вспомнил о кофе. Мне кажется, что результаты конкурса и кофе я переваривал почти одновременно. И если мне не изменяет память, результаты конкурса были вкуснее.

Никто даже не улыбнулся. Между тем Хилдинг вернулся и сел рядом с Эриком.

— Теперь все были поглощены чтением, — сказал Хил: динг. — Марта и Герман читали вместе. А поскольку меня оставили наконец в покое, я пил кофе и курил. Но сначала съел булочку…

На его подносе были кофейник, сахар и сливки. Булочку он перевернул в знак того, что она уже съедена. Потом достал элегантный портсигар змеиной кожи, вытащил толстую светлую сигару, снял с нее поясок, обрезал сигару и потянулся за спичкой. Целый ритуал!

— Но мы кое-что уже пропустили, — вдруг вмешался Харалд. — О чем вы беседовали перед тем, как пришел секретарь факультета? Херр Петерсен, если я правильно его понял, в этой беседе участия не принимал?

Йоста кивнул.

— То, о чем шла речь, не показалось мне особенно интересным.

— Манфред сказал, что Левинсон осенью берет отпуск и предлагает мне временно выполнять обязанности профессора третьей кафедры, — начал Герман.— Не скрою, я был польщен. Я постарался выжать из Манфреда все, что сказал Левинсон. Потом мы заговорили о профессоре фон Левензан, поскольку она наш декан. Оказывается, она уже дала свое благословение. Затем мы стали прикидывать, пройдет ли это предложение через ученый совет факультета. Манфред обещал поддержать мою кандидатуру.

— Я слушала этот разговор в пол-уха, — сказала Марта. — Мы с Эрнстом сплетничали об Авроре фон Левензан. Эрнст рассказал мне, как она принимала министра иностранных дел Сирии и беседовала с ним на великолепном арабском. Бедняга был настолько очарован нашей Авророй, что вручил ей орден, который, между прочим, предназначался ректору.

Йоста Петерсен расхохотался. Очевидно, он впервые услышал эту историю. Но все, что рассказала Марта, соответствовало действительности. Аврора фон Левензан свободно говорила на восьми языках, включая и латынь. Она была из семьи дипломата и не терялась даже в самой сложной ситуации. Благодаря этим своим талантам, а также великолепному умению держаться Аврора стала превосходным деканом, который достойно представлял свой факультет. Она была профессором на кафедре гражданского процесса. Однако шведское право было для нее пройденным этапом. Теперь она исследовала законы вавилонского царя Хаммурапи, хеттское право и другие правовые институты, одинаково отдаленные от нас и во времени, и в пространстве. В этой области Аврора фон Левензан была одним из крупнейших мировых авторитетов.

— Сколько времени вы изучали результаты конкурса? — спросил Харалд, возвращая нас к действительности.

Никто не мог ответить точно.

— По-моему, минут пятнадцать или что-то около того, — предположил я. — А потом мы начали обмениваться впечатлениями.

— Мнение Рамселиуса о моей работе, откровенно говоря, меня возмутило, — фыркнул Йоста.

Мы услышали, как кто-то радостно хмыкнул.

— Поскольку Манфред сидел рядом со мной, — продолжал Йоста, — и я считал, что в какой-то мере мы единомышленники, я хотел, чтобы он высказался по этому вопросу. Но он почти не слушал меня, отвечал коротко и уклончиво, а потом повернулся к Эрику Бергрену. Они пересели вон туда, — Йоста указал на другой конец стола, — и начали какой-то сугубо личный разговор. Тогда я пересел на место Манфреда и завел беседу с Германом.

— А теперь разберем все по пунктам, — сказал Харалд. — О чем говорил Лундберг с доцентом Бергреном?

Эрик сглотнул. Мертвую тишину нарушало только монотонное жужжание магнитофона.

— Манфред хотел поговорить о книге немецкого юриста Шауна «Долговое право», — сказал Эрик. — Он нашел в этой работе несколько положений, которые, как ему казалось, должны были меня заинтересовать. Речь шла о проблеме, которой я как раз сейчас занимаюсь. И Манфред предложил мне пересесть, чтобы нам никто не мешал разговаривать. Он считал, что перебрасываться словами через стол не очень удобно.

— Так, — сказал Харалд. — А вы взяли с собой кофейник?

— Конечно, — кивнул Эрик. — Я успел выпить всего одну чашку, и в кофейнике оставалось еще много кофе.

— Вы уже пили сейчас кофе? — спросил Харалд.

— Нет.

— Тогда выпейте одну чашку.

Эрик выпил кофе, встал, сунул под мышку лист бумаги, который заменял отпечатанные на машинке результаты конкурса, в правую руку взял кофейник, а в левую — чашку. Потом подошел к дальнему концу стола и сел напротив Марты.

— Я забыл сахар, — сказал он.

— К этому мы еще вернемся, — ответил Харалд. — А что взял с собой Лундберг?

Все молчали. Наконец тишину нарушил Хилдинг Улин. У него был чрезвычайно довольный вид.

— Должно быть, он взял с собой чашку, так как Эрик предложил ему потом налить еще кофе, — заметил Хилдинг.

— Да, вероятнее всего, так и было, — согласился Эрик. — Свой собственный кофейник он, кажется, оставил на старом месте.

Вальграв взял свою чашку в правую руку и сел рядом с Эриком, прямо напротив меня.

— А как стояли чашки по отношению друг к другу? — спросил Харалд.

Мы затаили дыхание. Вопрос был с подковыркой.

— Боюсь, этого я не помню, — ответил Эрик. — Нельзя же запомнить все детали.

— Согласен, — кивнул Харалд. — А вы не помните, кому налили кофе первому?

— Помню. Сначала я налил кофе себе и заметил, что в кофейнике еще остался. Тогда я спросил Манфреда, не хочет ли он еще чашку. Он поблагодарил меня, и я налил ему тоже.

— Вы предложили ему и сахар, и сливки?

— Эрнст дал ему сахар, — сказал Эрик, — а о сливках пусть расскажет Хилдинг.

— С удовольствием, — отозвался Хилдинг, который по-прежнему был настроен очень благодушно.— Вероятно, мы с Манфредом были единственные за этим столом, кто любит сливки. Манфред спросил, не осталось ли у меня немного сливок. В моем сливочнике еще были сливки, а его оказался пустым. Время было уже около часа, и мне пора было идти. Поэтому я отдал Манфреду свой сливочник и отправился в канцелярию. Но если вы действительно думаете, что я подсыпал в сливки яд, то вы ошибаетесь. Откуда мне было знать, что Манфред попросит у меня сливки? — Я не выдвигаю никаких обвинений,— заявил Харалд. — Даже сейчас, когда утверждаю, что если вы берете сливочник и, следовательно, держите над его горлышком руку, то нетрудно бросить что-нибудь в сливки. Это прекрасно могло произойти уже после того, как Лундберг попросил сливки. Но это, конечно, просто гипотеза.

Хилдинг Улин наклонил голову и посмотрел на свою правую руку.

— Я не фокусник, — заметил он холодно. — Теперь мне можно уйти?

— Пожалуйста, — кивнул Харалд. — Не думаю, что вы нам сегодня еще понадобитесь.

Наконец, те же и Юхан Рамселиус. Он остановился возле стола и, прищурившись, стал смотреть на нас, как смотрел во вторник. Он немного сутулился, однако, несмотря на шестьдесят два года, первое, что бросалось в глаза, были его могучие плечи и крупная массивная голова.

— Я встретил Улина в вестибюле, — начал Рамселиус. — Он проговорился, что все вы сидите в кафе. И я спустился в «Альму» взглянуть на вас. Я встал примерно здесь, между Манфредом и Эриком, и некоторое время о чем-то разглагольствовал. А потом совершил поступок не только предосудительный, но и весьма подозрительный.